Борис Крумов - Рокировки

Я позвонил, прислушался. Ни голоса, ни шагов. Снова позвонил — тишина. Нажал на ручку — дверь оказалась открытой. Постучав в распахнутую дверь, я шагнул через порог.

— Кто?

— Дашка здесь живет? — спросил я, продвигаясь в полутьме коридора.

— Это я. Кто там?

Голос у нее неузнаваемый — то ли простужена, то ли плачет. Не постучав, я открыл дверь в комнату. Никогда я там прежде не был, но сразу понял, что ни одна вещь не лежит на своем месте. Скатерть валялась на полу, вокруг нее были разбросаны окурки, точно большие белые гусеницы. Перед открытыми дверцами шкафа куча одежды и обуви. Богатый гардероб для недавней студентки, подумал я. Большинство вещей из валютного магазина. Перед пустой этажеркой высилась пачка иностранных журналов мод и каталогов. Такой коллекции позавидовал бы не только софийский Дом моделей, но и любая библиотека.

Дашка лежала в постели. Взглянув на нее, я поначалу усомнился, та ли это блондинка, красотка, словно сошедшая с рекламных фотографий. Нет, никогда не должны они показываться в таком виде, никогда, чтобы сохранились поклонники их искусственно созданной, поддельной, стандартной, но все же — красоты… Бедная Дашка, растрепанная, с опухшими, потрескавшимися губами, со следами пощечин на помятом красном лице, натянув одеяло на голову, крикнула:

— Уйдите! Уйдите, пожалуйста!..

Я сдернул одеяло — Дашка закрыла лицо ладонями. Шея у нее была в синяках.

— Уходите, слышите!

— А если не уйду?

— Я закричу.

— Когда тебя били, ты почему-то не кричала.

— Никто меня не бил.

— А синяки — след материнской ласки?

— Вы слышите, убирайтесь! — Она снова укрылась с головой.

— Послушай, ты ведь понимаешь, я пришел не для того, чтобы забраться к тебе в постель.

— Понимаю. Поэтому я и не кричу. Уходите по-хорошему.

Я постоял, снова посмотрел на беспорядок, царящий в комнате. Перед тем как закрыть за собою дверь, прислушался. Тишина была полная. Спускаясь по грязной лестнице, я думал, может быть, мне вернуться и заставить Дашку заговорить? По всей вероятности, это Тоди ее так разукрасил. Но из-за чего? И почему именно сегодня?..

Нет, нельзя было уходить. Может, я и получу выговор от подполковника Веселинова, но надо заставить эту дурочку заговорить именно сейчас, пока не исчезли следы побоев.

Что-то прошуршало за моей спиной — так, словно крыса пробежала. В подвалах старых домов живет множество крыс, которых не только кошки, но и собаки боятся. Прежде чем я повернулся к входу в подвал, что-то свалилось мне на голову. Погода была тихой, небо ясным, а меня вдруг словно молния ослепила. Дверь закачалась, накренилась, я попытался схватиться за нее, однако не успел: невероятной силы удар сбросил меня в какой-то колодец.

Глава вторая

Чтобы броситься в море

Смотрю на себя в зеркало и удивляюсь: это ли в недавнем прошлом заключенный Жора Патлака? Шляпа, скрывая коротко остриженные волосы, придает мне непривычно интеллигентный вид. Новый костюм, новая рубашка. И галстук (он идет мне как корове седло). Ко всему прочему платочек в кармашке пиджака. Все куплено за тюремные башли. На руки там дают столько, чтобы можно было купить кое-какие мелочи в лавке. Почти все доходы таких трудовых элементов, как я, переводят на личный счет, и потому после выхода имеешь чистую деньгу, законно заработанную.

Я вырядился, точно для выпускного бала. Или для того, чтобы сфотографироваться на рекламный плакат («Занимайся спортом, чтобы стать красивым!»). Только моя рожа со шрамом на подбородке не предназначена для фотоснимков, но ее можно и не увидеть в кадре. Меня щелкнут в профиль с левой стороны — противоположной той, что на фотографии, которую три года назад сделали мне в милиции. Там особые приметы должны быть на первом плане.

В этом парадном виде я — никому не ведомый Георгий Спасов Влычков. Это паспортное имя, похоже, знает только моя мать. Сейчас любой прохожий станет мне говорить не «гражданин», а «товарищ». Мое дело, как на это реагировать.

Но самое главное сейчас вот что: устроили меня на работу автослесарем, протянули руку заблудшей овце, чтобы она вышла на правильную дорогу. Покаялся бывший заключенный, становится трудовым элементом, готов позировать перед телевизионными камерами и давать интервью журналистам… Что ж, это тот случай, когда мои личные планы и намерения тех, кто заботился о моем перевоспитании, совпадают.

У меня будет определенная месячная зарплата. Если рассчитывать только на нее, денег не хватит и на неделю. Не потому, что она так мала, а потому, что я не удовлетворяюсь малым. Вот такой я: если скоромная пища, то пускай это будет свинина.

Мне рано вить семейное гнездо. Я еще не износился и не думаю, что это случится так уж скоро. С одной-единственной женщиной не смогу жить вечно. По крайней мере так я думаю сейчас. Ни детей не содержу, ни налогов не плачу — свободен. Однако и у меня есть интересы, и именно они требуют соответствующего денежного обеспечения. Другими словами, мне необходимы солидные авуары. И конечно же, не только в болгарской валюте. А солидные авуары не обеспечиваются зарплатой, которую мне назначат. Ни даже подачками от мамы и папы.

Мой папа ушел из этого мира давно. Он был извозчиком. Однажды вечером ехал домой пьяным, задремал, лошади испугались машины, рванули, он выпал из повозки, точно мешок с зерном, ударился головой о парапет — и всё. Маме с ее зарплатой уборщицы содержать бы только саму себя. И это хорошо, не надо заботиться о ней.

Когда меня судили, один адвокат распинался (как вообще любят они распинаться, эти адвокаты), доказывая, будто я неблагодарный сын. Не стояли бы мы в здании суда, я бы ему заткнул пасть, он мигом съел бы свои искусственные протезы. Я раньше подобные обиды не прощал.

Все что угодно пусть говорят обо мне, только не это.

Итак, солидные авуары обеспечиваются солидными делами. Редкими, но хорошо подготовленными и еще лучше проведенными. Понятно, условия в Болгарии не те, что в Америке или в Италии. Там всякие мафии, гангстерские организации — чего только нет. У нас, чтобы не влипнуть, надо быть волком-одиночкой. На худой конец, если уж не обойтись, с двумя помощниками.

Когда тратишься в вечерних заведениях, не работая, кто-нибудь тебя определенно приметит и накапает в милицию. А начнут приглядываться к тебе и вычислять — уж точно заберут и уведут в наручниках. Это никуда не годится, я себе уже сказал: с меня наручников хватит. Три года в тюряге — достаточный срок, чтобы понять одну простую истину: там место для бунтовщиков, болванов, леваков[2] да всяких новичков, но не для такой личности, как Жора Патлака.

Мир полон леваков. И надо только научиться их распознавать. А распознаешь — станет ясно, как на них нажать, чтобы набить свой бумажник.

И еще одно мне предстоит, для чего помощники совсем не нужны. Жора Патлака ни у кого не остается в долгу, и если я кому-нибудь хочу возвратить долг, то придерживаюсь принципа: два глаза — за глаз, челюсть — за зуб. Таковы правила игры. Обожаю возвращать долги. И с лихвой. Пока не возвращу, мне не спится. А это вредно для моего здоровья.

Первый, кому я возвращу долг, — старший лейтенант Хантов. Сейчас его уже наверняка произвели в майоры. Три года назад он мог бы закрыть глаза на некоторые вещи, а этот наглый тип перестарался, сделал из меня большого преступника, и судьи увеличили мои годочки за решеткой. И пускай не три, а тринадцать лет пройдет, я ему не забуду.

Есть люди, которые заслуживают, чтобы им всего лишь врезали по морде. Этот относится к другим — такому надо нанести удар покрепче. Полежит полгода в гипсовом корыте — может, зарубит себе на носу.

И Тоди я не прощу. Пока я сидел, он меня раз в полгода навещал — видно, хотел порвать со мной. Не будет этого. Нет такого правила в игре — бросать дружка, которому должен, посреди дороги. Три года назад я умолчал о делишках, которые мы обделывали вместе, и он вышел сухим из воды. Не арестовали, ни на суд не вызывали. Тоди и забыл об этом. Такая короткая память? Нет, пожалуй, с него-то я и начну.

Остался я без «пушки» три года назад. При обыске изъяли даже складной перочинный ножичек, который и годился, только чтобы помидоры резать. А ножа при мне не было, и он сохранился. Сейчас он мне как нельзя кстати.

Однако для схватки с таким типом, как Тоди, нужен не только нож в кармане. Надо иметь крепкие нервы, а мои иногда подводят, слишком я быстро закипаю. Что правда, то правда. Валерьянку надо пить, врачи рекомендуют, да я и сам убедился, что надо. Помогает. Голова хорошо работает, и сердце не слишком сильно стучит.

В эти утренние часы Тоди, конечно, дома. Может, с какой-нибудь мадам. Впрочем, это неважно. Новый жилой дом, новая квартира, новая табличка на двери: «Тодор Михнев». Всего-навсего? Что ж, «профессия» его — специалист по различным махинациям — обычно не значится ни на табличках, ни на визитных карточках.