Наталья Аверкиева - Коварство мыльных пузырей
— Я не верю в это, ты же знаешь.
— Ох, смотри сама. А хочешь, приводи этого Матвея в «Слона». Мы с девочками на него посмотрим и все тебе скажем.
— Угу, точно. Пара фраз от Жени, и я больше никогда его не увижу.
— Ты переоцениваешь Точку.
— Самое главное, чтобы я ее не недооценила.
Дорога до школы показалась мне всеми кругами ада. Ноги разъезжались на льду, подворачивались, и я очень боялась сломать лодыжку. Ведь тогда я не смогу тренироваться, да что там говорить! Я вообще не смогу ходить! Варька жаловалась на маму. Они опять поругались из-за какой-то юбки, которую ей якобы не разрешили надеть. Варвара мечтала уйти из дома, но пока не понимала куда, «хоть к папе едь, если бы только он мне обрадовался». Папа у Андреевой где-то осел на Севере, ну и, в общем, сложные у них отношения в семье. Не то что у нас. Мне бы вот только от братцев своих избавиться…
— Смотрите-ка! — раздался звонкий голос Лепры. И я от неожиданности аж подпрыгнула. — Наша цапля с коробчонком скачет.
— Красавина, тебе чего надо? — вскипела во мне кровь.
Не будь я на каблуках и в юбке, обязательно бы ее шуганула. Лепра у нас королева красоты. Она такая холеная, словно породистая лошадь, вся из себя в дорогой сбруе. Иногда так по коридору вышагивает, словно по подиуму идет перед всеми модельерами мира. Она такая складная… Все при ней. Только вот язык поганый.
— Яр, не надо. У тебя сейчас позиция неустойчивая, — прошептала Варя.
— Да я ей сейчас покажу, кто из нас неустойчивее.
— Яр, — дернула меня за руку Варя, — пошли отсюда.
Щеки мои полыхали огнем.
— Я всегда так буду ходить, — повторила я упрямо.
Варя промолчала.
— Меня не сломить. Она вздохнула.
— Я все равно докажу свое право быть красивой.
— Самое главное, чтобы ты сама себе нра вилась.
— А я нравлюсь.
— И это отлично. Но все равно в плане макияжа надо с Настей посоветоваться. Она тогда тебя накрасила не так вызывающе. И это… Ярик… — Варька посмотрела на меня жалобно-жалобно. — Ярик, тебе очень идут волосы.
Пришло мое время вздыхать. Если бы ты знала, Варечка, что не получается у меня волосы укладывать.
Мы поднялись в кабинет и заняли свои места. Я вытянула уставшие с непривычки ноги и спряталась за наушниками.
Перед самым звонком прибежали Настя и Точка.
— Ой, Птица, ты брови, что ли, выщипала? — бросила на ходу Женька.
— Кто тебя учил так губы красить? — подавилась Настя.
— Я так буду ходить всегда, — строго сказала я, прекращая всю их болтовню.
— Креативно, — фыркнула Волоточина.
— Смело, — уважительно протянула Настя.
Наверное, декабристы на выселках чувствовали себя гораздо лучше, чем я в школе. Не, ну там мужики, черные избы с мочевым пузырем вместо окна и они — вся из себя такая интеллигенция. Вот и я была сейчас тоже убогой, безрукой интеллигенцией, которая наивно полагала, что кефир сразу в пакетах на деревьях растет. Неприспособленная я к жизни в теле женщины. Ну, то есть не конкретно в теле женщины, а в ее примочках — шпильках, макияже, прическе, одежде. Это так утомительно и совершенно не по мне. А самое ужасное — ни тебе щеку почесать, ни глаза потереть, ни в руку подбородком упереться. Но ладони так и тянулись, так и тянулись к лицу: то глаз предательски зудел, то нос чесался, то еще чего-нибудь. И как Настя ходит целый день накрашенная? Я уже к обеду всю свою красоту рукавами растерла. Зато одноклассники отрывались — шушукались и по смеивались. Учителя сначала шарахались, потом все как один спрашивали, хорошо ли я себя чув ствую. Я криво улыбалась и говорила, что теперь так буду ходить всегда. Они усмехались, но ничего не говорили. Точка утверждала, что у меня такой решительный вид, что даже Монсеррат Кабанье, наша директриса, должна была согласиться с моим решением. Только Пушок… Грымза! Физичка выгнала меня с урока со словами, чтоб я «умылась, а то такой слой косметики может по вредить моим мозговым импульсам». Забила я на импульсы. Сорок пять минут курсировала по коридору — училась ходить ровно, держать осанку и смотреть на всех так, словно я богиня. Если бы только окружающие знали, как плохо чувствовала себя богиня на каблуках, как болели ее ножки и как нервировала юбка. Вот даже в футбол на перемене не погоняешь с друзьями, пиная чужую сумку, эх… Ладно, до конца всего два урока, уж как-нибудь переживу. Мне бы день простоять да ночь продержаться…
— Яра, привет! — раздался в трубке радостный голос Ахмеда на последней перемене, когда мои несчастные конечности окончательно опухли от мозолей в неудобной обуви, а подошва покрылась кровавыми волдырями.
— Привет, — расцвела я в улыбке.
— Можешь спуститься вниз, у меня для тебя подарок.
— Какой?
— Увидишь.
Я тяжело вздохнула и похромала на первый этаж. Спускаться вниз в сто раз хуже, чем подниматься. Где вы, мои кроссовочки? Где вы, мои милые?
Лицо Ахмеда надо было видеть. Оно вытянулось, глаза расширились, а рот приоткрылся. Потом он причудливо изогнул брови.
— Я так буду ходить всегда, — спокойно и твердо сообщила я ему.
— По-моему, несколько ярко, нет? — проблеял он, внимательно осматривая меня с ног до головы.
— В самый раз. Ты против?
— Вовсе нет, — замахал он руками, пятясь назад. — Но…
— И никаких но!
— Диск, — суетливо протянул он мне пластиковую коробочку.
— Мияви! Родной! — Чуть не скончалась я от счастья.
Потом покосилась на окна нашего класса и решила, что не буду его целовать. А то помада на щеке останется.
— До вечера, — осторожно и мягко пожал он мою руку.
— Да, звони, — улыбнулась я, прижимая диск к груди. Настоящий, из Японии, как у них! Боже-боже-боже! Хотелось взвизгнуть от счастья.
Ахмед не удержался, хихикнул, рассматривая меня, а потом быстро пошел к машине. Опять с родителями куда-то ездил. Я поежилась под колючими порывами ветра. Надо идти в школу, а так не хочется.
Сказать честно, до дома я еле доковыляла. Девчонки то шли быстро, то еле ползли. У меня горели ступни и мучительно хотелось разуться. Я ползла за ними, проклиная ту минуту, когда согласилась пойти до дома пешком. Вроде бы идти всего несколько остановок, но уж лучше бы я поехала на маршрутке. Диск Мияви был надежно спрятан в сумке, и мне не терпелось услышать японские страдания. Почему-то под Мияви мне удобнее всего тренироваться. Как-то вот настраивает он меня. Мои ноги… Кто придумал шпильки? Какой садист? Мои ноженьки…
— Девчонки, может, в «Слона»? — Глаза Вари горели огнем, а на щеках выступил румянец.
Ну точно, Поэт туда притащится. Опять будет институт прогуливать.
— Не, я пас. У меня это… — Я показала сапоги.
— Птица, может, мне тебе несколько мастер-классов провести по хождению на каблуках и макияжу? — любезно предложила Настя.
— Не сегодня, — вздохнула я, думая о том, что мне еще гулять с собаками.
Пойти в сапогах или все-таки влезть в кроссовки?
— Ничего, привыкнешь, — подбодрила меня Козарева.
Я кисло улыбнулась. Дайте сесть куда-нибудь. Возьмите меня на ручки. Я вам все прощу, только, пожалуйста, избавьте меня от этих мучений.
— Не кисни, Птица. Ты же хотела быть женщиной? Теперь вот мучайся, — улыбалась с издевкой Женька.
Добрые у меня подруги, ничего не скажешь. Только как быть и что делать? Я должна стать красивой. И к завтрашнему дню я обязана научиться ходить на шпильках.
— Настя, а как ты ходишь на каблуках? — вымученно выдала я.
— Птичечка, тут самое главное — удобная колодка и комфортная высота. Потом можешь поднимать ее. Я вот так привыкла к каблукам, что даже дома бегаю в тапочках на танкетке.
— Ыыыы, — простонала я. — Мне нужны другие сапоги. Эти жмут.
— Вот поэтому ты и ходить не можешь, — авторитетно заявила Настасья.
— Так вы идете в «Слона» или нет? — топнула ногой Варя.
Я закачала головой.
— А мы с радостью, да, Жень, — подхватила Настя Точку под ручку. Женька состроила недовольную мину, но отказываться не стала.
— Пошла я, — махнула я подругам.
— Ты аккуратнее. А то хорошо, если только ногу сломаешь, — порадовала меня Варя.
— Да-да, — поддакнула Настька. — На каблуках можно и голову разбить при падении…
— Ой, молчите все. Мне и так уже плохо, — торопливо засеменила я прочь.
Мучительно хотелось расстегнуть сапоги и пойти домой босиком. Плевать, что грязь, лужи, лед и реагенты, плевать, что промокну, плевать, что замерзну, главное, что больше не будет так больно.
Дома я обследовала площадь повреждения. Из-за слишком узкого голенища ноги немного отекли. Хуже было со ступнями — в районе больших пальцев образовались плотные мозоли, и ходить было больно даже по полу босиком. Я дохромала до ванной и залегла в горячую воду в надежде, что кожа распарится и натоптыши пройдут сами собой. Как бы не так! Легче не стало. У мамы никакой косметики для ног не нашлось. Не помогло и лежание на кровати с задранными вверх конечностями. Мне реально было больно ходить. И как я такая хромая пойду завтра на свидание? Ох, еще же вечером гулять с собаками… Можно, я спрячусь за плинтусом?
