Илья Кочергин - Помощник китайца
И главное — она оплачивала поездку. В обозримом будущем я не видел другой возможности на халяву попутешествовать, поэтому ухватился за это предложение. Оставалось только уговорить Алёнку, чтобы она меня отпустила.
Вскоре мы с Нормой вылетели в Барнаул. Конечной целью путешествия должен был быть посёлок Карлу на Золотом озере, а для этого нужно было проехать Бийск, Турачибит, Аирташ.
В общем вагоне поезда Барнаул-Бийск нам не нашлось мест.
— Почему это так? Мне кажется ненормально, когда мы имеем билеты и не имеем мест.
Я положил рюкзаки в проходе и предложил Норме садиться на них. Люди в тамбуре уже начинали звереть из-за давки, за окнами стояла толпа, и слышались матерки.
— У многих людей на улице тоже есть билеты, но они не смогли даже попасть в вагон. Так что нам повезло. Да и ехать недолго — всего ночь.
Норма оказалась непроблемным человеком. С ней легко было путешествовать. Вскоре она уже прикрыла глаза, прислонив голову к плечу сидящего рядом пассажира, и просыпалась только, когда пожилые женщины проходили в туалет, перешагивая через неё и кряхтя: «Пропусти-ка бабку, доченька».
Я, наоборот, не спал и скучал по жене, потому что любил её сильнее всего во время разлук. Маленькую дочку я ещё не научился любить, — она только начинала разговаривать, и общих интересов пока не было. Это потом, лет с двух, мы станем проводить вместе много времени, болтать, петь хором любимые песни, вместе готовить на кухне или молчать. А пока я скучал только по жене, и моя любовь усиливалась от лёгкого чувства вины. Так уж выходило, что, когда мы вместе, то во всех спорах был прав я, и её трудно было любить. А в дороге, стоило только переглянуться с какой-нибудь молоденькой сибирячкой, и сразу приходило то сладкое чувство вины и возбуждения одновременно, может быть, ещё немного ревности, и я начинал скучать. Да что там сибирячки, достаточно было поглядеть в окно, потолкаться в вокзалах небольших городков, покурить в тамбурах.
В Турачибите тогда ещё работала старая деревянная двухэтажная заежка с вывеской «Гостиница» над входом. Германский паспорт с орлом на обложке произвёл волнение в администраторше, и она выделила нам лучший номер. Как же удобно путешествовать по стране с младенцами и иностранцами! В номер без всяких просьб с нашей стороны был даже подан чай — смоляной чифирь в грязном стакане. Отказ был понят как проявление скромности.
— Кого вам новый-то варить, когда этот есть? Я почти и не пила его, — с утра как запарила, так и не пила почти. Так что берите и не стесняйтесь. С дороги-то — чайку попить и отдыхать надо.
В этот день Норма впервые увидела деревянный сортир.
— Сергей, где находится туалет, ты знаешь?
— А вот выйдете из… входа, потом налево. Просто задний вход закрыт сейчас, так что вокруг дома пройдёте, там по мосткам таким… блин, в смысле по деревянной дорожке, там и туалет.
— Я не поняла. Можно пройти внутри здания?
— Нет, я говорю, что чёрный вход забит сейчас. Так что выйдете и вокруг дома обходите.
— Он на улице?!
— Ну а где? Конечно, на улице.
— Как интересно! — Она сняла с гвоздика на стене фотоаппарат, надела свою шуршащую куртку и тихонько прикрыла дверь. Неужели в крохотном германском городке её детства не было ни одного сортира на улице?
Норма уронила свой «Никон» в очко. Она нашла длинную жердь, долго ею рыбачила, пока не добыла фотоаппарат, потом отмывала его в луже. Ко мне за помощью она не обращалась и рассказала о происшествии только после того, как всё было закончено, а я пока успел вздремнуть в номере. Я почувствовал уважение к иностранцу, который один на один сражается с неудачами в сибирском путешествии и не поднимает бучу.
Норма Шуберт сумела покорить и моих друзей, у которых мы гостили в Карлу. Даже молдаванская гордость Эрика Костоцкого и великодержавный шовинизм Славки Подсохина пали, эти мужики стали относиться к ней не как к иностранцу, а как к обычному туристу. Любимым словом Нормы было слово нормално. «Вам не холодно? Не жарко? Вы не устали?» — «Нормално».
У Эрика тогда гостило девять человек — семья хиппи; давний, ещё с Кандалакшского заповедника, товарищ с дочкой; трое студентов-практикантов и кто-то ещё. В первый же вечер состоялись небольшие посиделки, пришёл на огонёк и Славка Подсохин. Подливали всё больше Норме. Она не отказывалась, пила белую, не морщась. Потом извинилась и вышла.
Я подождал на крыльце, и скоро она появилась из темноты, утирая платочком рот.
— Вы это… не смотрите на них. Они мужики здоровые, нам за ними не угнаться. А пить, правда, не обязательно. Неудобно получилось, ёлки… Вы, наверное, плохо себя чувствуете?
— Почему ты так говоришь? Всё абсолютно нормално. Мне очень хорошо, и мне нравятся эти люди. — У неё был совершенно трезвый взгляд, она достала сигарету, улыбнулась и перешла на шёпот. — Ты знаешь, у меня только половина желудка. Три года назад мне в Москве стало плохо, я была в больнице, и мне делали операцию. Теперь у меня только половина там. Это удобно, когда надо пить много водки, правда, иногда нужно освобождать место. А раньше — только две рюмки и… — Норма сигаретой нарисовала в воздухе загогулину, — всё, я совсем пьяная. Но, Сергей, это всё-таки секрет, и сейчас я хочу немного делать на них впечатление.
Норма считала, что три года назад ей несказанно повезло. Операция была сделана бесплатно и хорошо. Весь вечер Норма внимательно слушала рассказы об охотничьих подвигах карлинцев, пила и закусывала. И под конец Славка Подсохин перестал хмыкать и кривить губы. Он потрогал свою бороду, перегнулся через стол и прокричал иностранке в ухо:
— Норма, хочешь под парусом по озеру прокатиться? Под парусом — вш-ш-ш, вш-ш по озеру… Я могу тебя маленько прокатить. Покатать, понимаешь? На лодке. Серёгу возьмём, вот Сергея, ребятёшек тоже возьмём и по озеру… Хочешь?
Управляться с парусом Подсохин не умел, но изо всех сил старался. Нам удалось достичь какой-то точки метрах в пятистах от берега, и дальше как-то не пошло. Мы менялись местами, садились по очереди за румпель, разворачивали парус и вправо, и влево. Но, надо сказать, что мощная Славкина фигура всё равно хорошо смотрелась на корме, он показывал Норме окрестности, спрашивал её впечатление и время от времени радостно и громко (чтобы иностранный человек понял его) приговаривал:
— А всё-таки, Норма, не дошли немцы до Сибири, да? Вот скажи, не дошли? Во-о! Видишь.
На швертботе был установлен «Ветерок», и Славке пришлось воспользоваться его помощью, чтобы вырваться из заколдованного круга и доставить нас обратно до берега. Подсохин поднял отвороты высоких сапог, слез в воду и за руку провёл Норму на нос, откуда она чуть-чуть неловко спрыгнула на берег.
— Давай, Серёга, затаскиваем. Ты с одного борта, я — с другого. И-и раз…
Судно упиралось днищем в прибрежную гальку, наши ноги разъезжались, и пальцы срывались с мокрого фальшборта. Мы отказались от предложенной Нормой помощи и начали немного нервничать, — любой занервничает, оказавшись не на высоте в глазах иностранки.
Мы погнули шверт. Лицо Подсохина стало в цвет его рыжей бороды, мои ноги уехали под лодку, и, лёжа на спине, я увидел, как судно поползло вверх.
— Ein, zwei… — Норма держалась за ручку на носу швертбота. И мы втроём вытащили его. Славка стоял, свесив длинные жилистые руки, и пялился на женщину.
— Это ничего особенно, — я раньше немного училась джиу-джитсу, — сказала она своим глуховатым голосом, отряхивая ладони. — Даже могу немного кружить.
Я выливал воду из калоши и зазевался. Норма подхватила меня на спину, держа за шею и за ногу, и подняла на воздух. Передо мной завертелись камни, два раза мелькнули обшарпанный борт и калоша, которую я выронил, а потом меня опустили на землю. Норма блеснула глазами, медленно подняла с земли свою куртку, фотоаппарат и, расчехляя его на ходу, побрела к живописному скальничку над озером. А мы понесли парус и мотор к Костоцкому.
— Нет, Эрик, ты понимаешь, это такая женщина! Такая женщина… — чуткий Подсохин уже оправился от неудачного плавания и вытаскивания лодки. Он видел, как я, растопорщившись, болтался на спине пожилой худенькой немки. И он простил себе неудачу. — Очень даже неслабая женщина. Вот если бы она ещё и не курила…
Норма три дня собирала грибы и терялась. Костоцкий ездил искать её на Серке или посылал ребятишек. Собранные подберёзовики, грузди и маслята она никому не давала чистить, уносила своё ведёрко к ручью и сидела там на корточках, с сожалением разглядывая добычу. Самых ядрёных и бравых красавцев Норма откладывала в сторонку и чистила их последними, да и то принималась за это только после того, как её раза два или три торопили.
— Мне очень жалко их разрезать.
