Василий Шаталов - Золотая подкова (сборник)

Подойдя к чугунному парапету, увидел Волгу и Аннамухаммед. Была она широкой, привольной, свободной ото льда. Медленно и величаво текли ее зеленовато-голубые воды, озаренные апрельским солнцем.

По крутому откосу, вдоль всего берега росли деревья, а чуть правее виднелся нарядный речной вокзал и причаленный к нему многопалубный белый красавец-теплоход. «Вот сюда, на берег Волги, — думал Аннамухаммед, — видимо, приходил когда-то юный Владимир Ульянов. И тоже, наверно, смотрел на волжскую ширь, на бурлаков, тянувших вдоль берега тяжелую баржу. Смотрел и мечтал о том, чтобы посвятить себя, свою жизнь борьбе за новый, справедливый мир на земле».

Бригада встретила Аннамухаммеда с большой радостью. Расспросам конца не было! Где был, что видел, с кем встречался, что пережил? Анна на рассказы не скупился, и бульдозеристы в свободное от вахты время каждый день узнавали что-нибудь новое о его поездке на родину Ильича.

— Хотите верьте, хотите — нет, а там в Ульяновске, — рассказывал Аннамухаммед, — мне все казалось, что вот-вот встречу живого Ленина. А когда в музее услышал его голос, так в это поверил еще больше.

— Выходит, недаром о нем сказал поэт: «Ленин и теперь живее всех живых», — произнес Байрамгельды.

— Ну, а мой наказ ты выполнил? — спросил Клычли. — Показал ли нашу гильзу, как я просил?

— Все сделал так, Клычли-ага, как ты велел, — ответил Аннамухаммед, весело улыбаясь.

— И что же?

— Когда я поднял гильзу над собой, грянули такие аплодисменты, что я едва устоял на трибуне. Будто ветром толкнуло меня.

— Этого я и ожидал, — с гордостью молвил Клычли. — Такую гильзу можно показывать всему миру.

В напряженном труде, в постоянных заботах проходили дни строителей водохранилища.

И вот наступил день, когда из бригады ушел Аннамухаммед Клычдурдыев: руководители строительно-монтажного управления поставили его во главе только что созданной молодежной бригады бульдозеристов.

Перед тем как расстаться, Анна и Байрамгельды вспоминали прожитые годы, добрые дела, радости и огорчения.

— Вот мы и в чинах уравнялись! — пошутил Байрамгельды. — Рад за тебя. Желаю успеха!

— И все-таки расставаться грустно, — признался Аннамухаммед. — Привык, как к родной семье.

— Ничего. Теперь привыкай к роли бригадира, — напутствовал Байрамгельды.

— Спасибо, мастер, за все спасибо, — с чувством сказал Аннамухаммед, пожимая руку бригадира, — за дружбу спасибо, за опыт, за добрую выучку. Хотел бы я, дорогой учитель, во всем быть похожим на тебя.

…Шел тринадцатый год с той поры, как бригада Байрамгельды приехала в долину Копетдага и строила водохранилище, изо дня в день наращивая золотую подкову плотины. Половину этого срока механизаторы прожили за сотни километров от родных очагов в долгой разлуке с семьями. И хотя каждый из них давно уже свыкся с нелегким кочевым бытом, строгим распорядком в бригаде и необходимостью уезжать и приезжать сюда снова и снова, каждый понимал: пора бы к семье! Домой.

Понимали это и в Главке. И наконец, решили: вернуть бригаду Байрамгельды Курбана в долину Мургаба, где предстояло ей строить закрытый дренаж для отвода с полей грунтовых горько-соленых вод.

Первым эту новость узнал бригадир и сообщил ее своим товарищам. Восприняли они ее спокойно, без возгласов восторга и ликования. И все же каждый рад был решению начальства. Правильно. Пора по домам.

До погрузки техники и отъезда оставалась еще неделя. Механизаторы написали об этом родным. О скором своем возвращении сообщил и Байрамгельды. Все были уверены, что эта новость будет родственникам приятна и они будут готовиться к встрече.

Какое-то странное беспокойство овладело бригадиром в эти дни. Плохо спал. Просыпался на заре. Выходил из вагончика и подолгу смотрел на пространство воды между подножьем горы и плотиной и прислушивался к доносившемуся оттуда знакомому рокоту бульдозеров. Рассвет медленно разгорался, озаряя яркую бархатную зелень на складчатых склонах гор, от которых одно за другим отрывалось тонкое прозрачно-белое облако и медленно уплывало к северу над тихой бирюзовой гладью воды. Это зрелище было неповторимым, и Байрамгельды мог любоваться нм без конца.

Несколько раз в одиночку он спускался на верхний откос плотины. И здесь, стоя у самого уреза воды, прислушивался к ровному шуму набегающих волн. Волны были небольшие, но они упорно — одна за другой — бежали к его ногам. Добежав до берега, они словно кланялись ему или благодарили за свое рождение и предоставленный в их распоряжение сверкающий солнцем вольный простор. Эти волны как бы утверждали его в мысли, что шуметь и разгуливать им вечно, даже тогда, когда и его не будет на свете. С каждым своим наплеском, набегом они все больше убеждали его в несокрушимой прочности дела, которому отдал он столько сил и времени! И страх смерти, испытанный им однажды глухой осенней ночью, давно уже отступил куда-то далеко-далеко, как будто ее и не было никогда и никогда не будет. Главное, ради чего он жил, сделано. Он уходит, оставляя море, а это, безусловно, сильнее смерти и забвения.

…По приезду в Мары Байрамгельды, его брат Бегенч и Клычли Аширов взяли такси. Вот автомашина свернула на Калининский участок и пошла по немощеной, извилистой улице села. Слева и справа — веселые, зоркие взгляды односельчан, стоявших нарядными группами у ворот. Все они еще с утра вышли встречать знатных своих земляков.

Но больше всего народу собралось у дома Байрамгельды. Еще издали он узнал мать, отца, жену, детей, родственников, и сердце его забилось в радостной тревоге.

Едва машина остановилась и Байрамгельды успел из нее выйти, с радостными воплями на него набросились малыши. Выше всех, на плечах отца, заливаясь смехом, уже сидел русоволосый, в мать, младший сын Бяшим. Более взрослые дети стояли рядом и смущенно улыбались. Обняв и расцеловав детей, Байрамгельды направился к матери. Постаревшая, белая, как лунь, Оразгуль-эдже протянула руки к сыну и заплакала.

— Здравствуй, родной, — тихо, едва пошевелив губами, сказала она сквозь слезы. — Вернулся? Ну, слава богу… А мы заждались тебя. Все заждались И твой дом, и мы, старики. Наконец-то в нем появился хозяин. Как я рада, что ты вернулся героем! Здоров ли?. Все ли у тебя хорошо?

Стоявшая рядом Огульмайса, глядя на свекровь, тоже заплакала, закрывая лицо концом платка.

— Ну и народ, эти женщины! — взволнованно произнес Курбан-ага. — Все у них наоборот!.. Тут радоваться надо, а они слезы льют…

На последнем слове голос Курбан-ага как-то странно осекся и он отошел за угол дома, чтобы тайком вытереть предательские слезы. Когда он вернулся, Байрамгельды обнял и отца.

— Ну? Все переделал или что-то осталось?.. — отстраняясь от сына, спросил Курбан-ага.

— Нет, отец, не все. Хватит и для других.

Только теперь очередь дошла до жены. Байрамгельды взял ее за руки и вошел с нею в дом. Все еще стройная, но слегка располневшая, она была в самом нарядном платье, на груди — орден «Мать-героиня». Это в честь возвращения мужа.

— Сегодня, Майса, ты красивая… как невеста! — оглядывая жену, ласково сказал Байрамгельды. — Этот свой орден ты заслужила больше, чем кто-либо другой. Ты — настоящая героиня! Ведь всех десятерых наших детей, всех до единого, ты подняла в одиночку, без моей помощи!..

От этих слов Огульмайса расцвела еще больше. Ее большие синие глаза светились нежностью и любовью.

— А Бегенч и Клычли тоже приехали? — спросила Огульмайса.

— Приехали. Скоро явятся к нам.

— Ну, а меня ты не бросишь теперь?

— Нет, не брошу, — серьезно сказал Байрамгельды, привлекая к себе жену. — Теперь мы будем вместе. На всю жизнь. Я буду копать коллекторы, дренаж, строить где-нибудь по-соседству с нашим селом, а ты будешь привозить мне вкусные обеды. Вот так мы и будем жить. Правда, на канале надо построить еще два водохранилища, но это уже сделают другие, более молодые, чем я.

Байрамгельды ушел в другую комнату, переоделся. Белая сорочка, галстук и новый коричневый костюм преобразили его, сделали молодым, красивым. Яркой искоркой вспыхнула и засверкала на груди Золотая Звезда героя.

А в это время во дворе, на пылающих глиняных очагах, где стояла целая батарея казанов, расставлялись столы, стулья. Возле котлов, давая указания своим помощникам, деловито и весело хлопотал Курбан-ага.

Но что за праздник без певца! Вскоре откуда-то пришел и бахши. Он занял место на топчане и, пока готовился праздничный обед, играл на дутаре[8] и пел песни, прославляя силу и доблесть могучих батыров[9], повернувших неукротимую Джейхун в сторону знойных песков необъятной пустыни.

ХЛЕБНЫЙ ЖЕНИХ

Обычно в начале декабря — или чуть позже — в наш город приходит зима. Она приходит вскоре после долгого ненастья, когда на беспросветно-сером небе хмуро громоздятся облака, когда на городские улицы неизвестно откуда вползают туманы, а сверху долго и нудно сыплется водяная пыль.