Виктор Улин - Незабудки
В общем, не знаю, как обстояли дела в нашей семье.
Но на моей памяти остались постоянные скандалы из-за денег, которыми отец доводил до слез безответную маму…
8
Мама…
Одно воспоминание о ней — детское, первое, сохранившееся смутным пятном — хранит что-то светлое и белое.
Мягкое, словно единственное облачко, плывущее по чистому небу.
В самом деле тихая и кроткая, она имела огромные голубые глаза.
Как незабудки, которые любила больше всех цветов.
Такие же большие, прозрачные голубые глаза передались и мне. Хотя по сути мужчине шли бы карие.
Мамин облик удивительным образом соответствовал ее имени.
Ее звали Клара — что означает «Чистая». То есть просветленная и лишенная погрешностей.
Мне трудно судить, красива ли была моя мама: сын не имеет таких прав.
Но для меня она осталась самой красивой и самой лучшей из существующих на земле женщин.
Не скрою, что становясь старше, я засматривался на девочек.
Но ни одна из них не казалась мне достойной.
Возможно, я был просто обречен любить всю жизнь лишь одну женщину — мою маму.
Потому что даже сейчас, в восемнадцать лет, когда у сверстников каждый месяц сменяются романы и романчики, я оставался равнодушным к представительницам противоположного пола.
Я испытывал желание и томление плоти. Не скрою, ведь это вполне естественно для моего возраста.
Но чувства влюбленности не возникало еще ни разу.
И мне кажется, не возникнет никогда.
Даже если я захочу какую-то из женщин настолько, что женюсь на ней официальным браком, заведу детей и все такое прочее.
Любви в своей жизни я не предвижу.
Потому что я любил одну лишь маму.
Глаза ее перешли ко мне. Пожалуй, это единственная мамина черта, которая во мне отразилась.
Все остальное досталось от отца. Или от его предков.
К сожалению…
Основным занятием мамы, кроме хлопот по дому, было угождать отцу. Она постоянно чувствовала вину перед ним. Вину абсолютно за все — возможно, даже за то, что была моложе и ей предстояло прожить дольше, чем он.
Хотя вышло так, что пережила отца она всего на несколько лет.
Думаю, что он доконал ее своей постоянной руганью, пьянством и недовольством.
И атмосферой несчастливой семьи, которая охватывала всякого, кто входил в наш дом.
9
Едва я подрос, как перманентный гнев отца переместился на мою персону.
Отец возненавидел меня с самого рождения.
Что противоестественно для мужчины по отношению к сыну.
Но я вышел иной породы, нежели он.
И, будучи наверняка неглупым человеком, отец осознал это прежде, чем я начал говорить.
Во всяком случае, память об отце ассоциируется у меня с ремнем, которым он порол меня, сколько я себя осознаю.
Порол абсолютно за все.
И за дело — вроде разбитой чашки или чего-нибудь пролитого.
И просто так, срывая злобу на жизнь.
Кичась перед нами «образованностью», отец, вероятно, все же понимал свою недостаточность.
И, желая самоутвердиться, намеревался сделать из меня свое подобие.
Только более качественное.
Отец хотел, чтобы я тоже стал служащим. Но не простым, как он — а обязательно начальником над другими.
Честно говоря, я даже не вникал, кем именно хотел видеть меня отец. Помню лишь одно: он настаивал, чтобы я получил образование. В общем неважно какое. С его точки зрения, любое образование так или иначе позволяло выбиться в начальники и возвыситься над людьми.
Наверное, с взрослой точки зрения он был прав. Образование давало некоторую ступень, с которой уже не спихнуть вниз. Она автоматически означала определенный до самой смерти уровень жизни.
А я не хотел учиться для того, чтобы становиться начальником над кем-то.
Я вообще не собирался служить. С моими талантами это оказалось бы такой же непозволительной расточительностью, как оклеивать стены деньгами вместо обоев.
В моих намерениях было сделаться свободным художником.
Каким именно, я еще тогда точно не решил. Но услышал сочетание слов, и оно мне понравилось.
Отец приходил в ярость. И порол меня нещадно, надеясь, что выбьет из меня дурь и направит по своему пути.
Несчастный ограниченный человек, он не понимал, что ремнем не выбивает, а вбивает еще глубже мое прирожденное упрямство.
И желание идти к цели.
Я всегда, с самого детства намечал себе цель и шел к ней упорно до конца.
Отец порол, я плакал и кусал губы. Но сжимался еще сильнее. И знал: чем жесточе он меня порет, тем несомненней я должен следовать своим путем.
При всем при этом, как ни странно, внешне я был хорошим сыном.
И исполнял свой сыновний долг куда более рьяно, нежели какой-нибудь зализанный папенькин любимчик.
Как я уже сказал, выйдя на пенсию, отец начал свободное пьянство.
Свободное, а не домашнее.
Последнему он не встретил бы препятствий: кроткая мама, привыкшая угождать всему, восприняла бы как должное, стань он напиваться дома каждый день.
Но, вероятно, наши рожи опротивели отцу настолько, что он не мог провести в своих стенах лишний вечер.
Поэтому каждый день после обеда он начинал обход местных пивных заведений.
Именно обход.
Вероятно, будучи очень неуживчивым человеком, отец в принципе не сближался с людьми. Не имел друзей, не стал завсегдатаем ни в одной из конкретных забегаловок.
А просто шел от одной к другой, проводя в каждой время, достаточное для вливания очередной порции спиртного.
Зная географию нашего района и привычный маршрут отца, в определенный час я отправлялся за ним.
Отец, этот ставящий себя в пример человек, не знал своей дозы и всегда напивался до такого состояния, что самостоятельно уже не мог даже подняться от стола.
Найдя его в одном из наиболее вероятных мест — пьяного и в тысячу раз более злого, чем обычно — я тащил его домой на себе.
Всю дорогу слушая потоки брани в свой адрес.
Он проклинал меня, из последних сил волокшего на плече его тяжелую, обессиленную алкоголем тушу. Недостойного сына, который не слушает отца и не хочет становиться образованным человеком, и так далее, и тому подобное.
Дома отец обрушивался с удесятеренной мощью неукротимого гнева.
Он винил меня в том, что не может сам дойти до своей кровати и без моей помощи стащить башмаки.
Если у него хватало сил, то напоследок, раздевшись и выдернув из брюк ремень, он меня еще и порол.
Иногда, будучи пьяным мертвецки, ограничивался лишь руганью и проклятиями.
Я презирал и ненавидел его так, как может презирать и ненавидеть мальчик, наделенный талантами, своего ничтожного пьяницу отца, с которым вынужден показываться в общественных местах. И которого обязан слушать.
Признаться честно, я много раз готов был убить его пьяного, чтобы он перестал отравлять нам жизнь.
Но не сделал этого из боязни навредить маме.
10
Как ни странно, жестокий деспот отец принес мне пользу.
Точнее, дал мне знание, в сравнении с которым блекли те науки и предметы, что пытались вдолбить в мою голову школьные учителя.
Они восхваляли достижения гуманизма прошлых веков, торжество идеалов человечности над темным началом и так далее.
Жизнь с отцом убедила меня, что в основе всего лежит сила.
Не высокие материи, не духовные порывы, не всякая прочая идеалистическая шелуха. А просто насилие над более слабым — и бесконечное терпение с другой стороны.
Ведь когда отец бил меня, я не пытался дать ему сдачи, зная, что он сильнее меня.
Думая позже о тех детских открытиях, я пришел к выводу, что и вообще вся система человеческих отношений построена лишь на подчинении одной силы другой, более сильной.
Всегда связанном с насилием и унижением.
Еще не будучи пенсионером, отец, приходя домой со службы, куражился над нами.
Как я понимаю теперь, таким образом он вымещал на нас все, что весь день терпел от своего начальника.
В других семья нисходящая цепочка силы бывала очень длинной.
Отцы моих сверстников морально истязали своих жен, то есть их матерей.
Матери били и ругали детей.
А те, не имея иной возможности самоутвердиться, мучили кошек или собак…
Таким образом пирамида доходила до основания.
В моем случае все происходило иначе.
Моя милая, кроткая мама была неспособна унижать кого бы то ни было.
А я, в отличие от сверстников, не мог просто так пнуть кошку. Тем более — собаку.
Я обожаю собак. И когда мне представится возможность, обязательно заведу себе друга. Причем не какого-нибудь блудливого пуделя и не глупую таксу. У меня будет только немецкая овчарка — большая, серая и умная, напоминающая скорее дикого волка, нежели домашнее животное.
