Гред Фукс - Мужчина на всю жизнь
Песня подняла у всех настроение.
Пришла старуха из бухгалтерии. Они вскрыли конверты, и тотчас раздался общий ликующий крик. Они танцевали с расчетными листками вокруг столов.
Давай-ка ты отсюда прочь, старуха камбала,
прочь-прочь, ты, камбала-а!
Это нужно было отметить.
Вот почему, когда Марион пришла домой, она не так уж прямо стояла в дверном проеме. Он сидел в кухне и читал газету. На носу у него были очки. Совсем недавно он заказал себе очки для чтения.
— Хайнци, — сказала она. — Хайнци, дружище.
Она не могла удержаться от смеха.
— Хайнци, что у тебя за вид?
Он взглянул на нее поверх очков.
— Ой, мне плохо, — стонала она. — Ой, не могу!
— Посмотри на себя, что у тебя за вид.
В постели на нее снова напал смех. Не в силах удержаться, она накрылась одеялом с головой. Он лежал рядом с крайне оскорбленным видом.
Она долго не могла заснуть. Снова и снова вспоминала весь этот день. Хотела запомнить его во всех подробностях. Даже самых незначительных.
Между тем Рита давно уже сказала ей, где бывает по вечерам. Правда, с условием, что отец ничего не узнает. Марион долго раздумывала, потом решилась поговорить с ним начистоту.
— Она не хочет, чтобы я тебе говорила. И я ничего не скажу. Оставь ее в покое. Ты ничего не добьешься. Во всяком случае, повода для беспокойства здесь нет.
Как-то вечером Риты и Марион снова не было дома, и Хайнц прошел в комнату дочери. На стенах яркие плакаты — Элвис Пресли, Роллинги, Дженис Джоплин, обнаженная девица на мотоцикле, лес, буковые деревья в лучах солнца, дешевые издания для подростков, некоторые явно дурного пошиба, коллекция маленьких стеклянных зверей.
Он взял с полки пластинку, включил проигрыватель и тотчас опять выключил. Первые же звуки заставили его вздрогнуть.
Он огляделся. Конечно, за всем этим кроется связь с парнем. Где-то она наверняка прячет его письма.
И тут в дверях появилась Рита.
Оба испугались.
Он подыскивал слова. Слова, которые сумели бы все объяснить, исправить, но скоро понял, что исправить ничего уже нельзя.
Он все же попытался найти какие-то слова, но Рита с рыданиями кинулась на постель.
Он постоял еще немного, а потом внутри у него словно что-то оборвалось, он вышел из комнаты и захлопнул дверь.
Чертовы бабы.
Не поймешь, рассказала она об этом Марион или нет. Девчонка делала вид, будто ничего не случилось, но между ними возникло легкое отчуждение, заметное только ему. Он избегал оставаться с глазу на глаз как с той, так и с другой.
— Давай-ка, Карстен, организуем что-нибудь вдвоем, только для мужчин. Куда пойдем — в городской парк, на Эльбу или в Ниндорфский заповедник? Тебе чего — мороженого, кока-колы или шоколада? — Карстен смущенно выбирал. — Говори честно, чего тебе хочется, сегодня мы делаем только то, что хотим.
Впрочем, это было не совсем так. Хотел в основном один Карстен.
— Папа, можно мне открыть окно? Папа, мы пойдем сейчас направо? Папа, сколько тебе было лет, когда была война? Кто твой любимый вратарь? Почему на небе полосы от самолетов?
— Послушай, что у тебя за манера вечно спрашивать?
Карстен замолчал.
— Ну, ударь же разок по мячу. Для чего мы тогда его брали?
Карстен послушно ударил по мячу, побежал за ним, налетел на пожилого мужчину и плюхнулся на землю.
Отец скрипнул зубами.
— Не забудь по крайней мере захватить мяч.
— Папа, можно мне пройти по стенке?
— Слушай, у меня сейчас лопнет терпение.
Подбородок у Карстена задрожал.
Теперь он еще и расхнычется. Карстен в самом деле расплакался.
— Все, пошли домой.
Наконец-то на горизонте забрезжили школьные занятия. На последний уик-энд Ирена пригласила Марион с детьми к себе. Пригласила она для проформы и Хайнца, но никто не стал возражать, когда он отказался.
Навьюченные хозяйственными сумками и надувными матрацами, складным столом и купальными костюмами, подстилками и пакетами с едой, они тащились к автобусной остановке. Пусть он катится со своим автомобилем куда хочет. Было еще прохладно, но на небе ни облачка, и день обещал быть жарким. Когда они добрались до Ирены, все окна у нее в доме уже стояли настежь. Старшие девочки уединились в шезлонгах на балконе, Лиза показывала Карстену свою комнату. Внизу, в дворовом сквере, сидели люди в шортах и в бикини, с папками для рисования. Почти на всех балконах тоже были люди, визжали дети, орали радиоприемники.
— Ирена, дай-ка я тебя обниму.
Лиза и Карстен что-то притихли, матери заглянули к ним и обнаружили, что ребята меняются джинсами и рубашками. Марион и Ирена принялись не спеша готовить обед. Становилось жарко. Бикини давно уже стали им тесноваты, но все равно так приятно ощущать кожей теплый воздух.
— Мы старые обозные клячи, — воскликнула Марион и похлопала себя по животу.
Они готовили chile con carne[5]. По рецепту из иллюстрированного еженедельника. Торопиться было некуда, они болтали, курили, уже разок приложились к вину; никогда в жизни они еще не ели такого блюда. Обе прямо-таки сгорали от любопытства, чем дальше, тем больше, а еда в кастрюле становилась все более острой и отменной.
Потом все сидели на кухне вокруг стола, от перца все внутри горело огнем и во рту творилось что-то несусветное. Ирена сидела между Лизой и Карстеном, равно опекая и ту и другую сторону. Марион обращалась по-сестрински с обеими смышлеными юными дамами.
Потом они отправились в городской парк и, поскольку было еще довольно рано, сумели захватить местечко под деревьями, с видом на широкий зеленый луг и небо. Они распаковали вещи и установили шезлонги, переоделись, натерлись кремом для загара и снова смыли его, а в конце концов просто разлеглись на траве, прикрыв глаза листочками и подставив лица солнечным лучам.
Они всем телом ощущали этот день; он был сытым и ленивым, таким же, как они сами, и еще он был бесконечным, как небо. Около шести они стали собираться в обратный путь; разомлевшие от жары и усталые, обливающиеся потом, они терпеливо дожидались автобуса, который все не подходил, потом, зажатые в толпе, задыхаясь от нехватки воздуха, цеплялись, чтобы не упасть, за липкие поручни, то и дело выскальзывавшие у них из рук. Наслаждаясь квартирной прохладой, они без сил бросились в кресла и на диван: прежде всего принять душ.
И вдруг ужасный шум, крики. Ирена выскочила из кухни, рывком распахнула дверь в ванную. Она притащила Марион в комнату, изо всех сил встряхнула ее.
— Я здесь, здесь, вот она я.
И постепенно Марион опомнилась и узнала ее.
— Я подумала, что меня заперли.
Позже, когда Карстен и Лиза уже спали, вместе, на одной кровати, а девочки еще не пришли из молочного бара, Марион и Ирена сидели на балконе. Небо над четырехугольником жилых домов было фиолетовым, с балконов доносились тихие голоса, кое-где горели свечи. В темноте их лиц было не различить — только красные точки сигарет.
— Как-то все еще сложится, — сказала Марион.
В той стороне, где сидела Ирена, долго было тихо.
— Все это быстро пройдет, — сказала Ирена из темноты. — А ты делай то, что считаешь для себя правильным.
Начало занятий в школе все восприняли как облегчение. Жизнь вернулась в привычную колею. Марион с вечера готовила еду, Рита после школы ее разогревала, она же следила, чтобы Карстен поел и сделал домашние задания, а поскольку она бы никогда не добилась от брата того, чего не выполняла сама, они садились за уроки вместе. Марион приходила около половины пятого, проверяла их тетради, шла в магазин, готовила; мало-помалу заведенный порядок приобрел стабильность и надежность.
Хайнц, напротив, возвращался в самое разное время и в разном настроении. Они от него не зависели. Его никто не ждал. Карстен при нем робел, а может быть, просто стал осторожнее. Рита вела себя так, будто никогда не заставала его в своей комнате.
Это, однако, тревожило его куда больше, чем открытая неприязнь или обида. Он искал возможности поговорить с ней. Она заметила это — ведь он буквально ходил за ней по пятам — и приложила все усилия, чтобы разговор не состоялся. То она бегала по своей комнате в трусиках и лифчике, то начинала в его присутствии натягивать другой джемпер, то приносила ему в ванную фен, то забывала закрыть дверь, когда принимала душ сама.
Марион видела, что происходит, и жалела его. Ей было стыдно перед Ритой. Стыдно за него. Иногда она старалась не смотреть в их сторону или выходила из комнаты. Что-то должно было случиться, и, когда однажды Рита была в ванной, а он в который раз что-то там позабыл, она нагрянула туда с озабоченным видом, будто что-то разыскивала, но лицо ее пылало от смущения. Он тотчас все понял (он сидел на краю ванны), поднялся и вышел, тоже смутившись. А в коридоре схватился за куртку. Он не мог больше оставаться в квартире.
