Трифон Иосифов - Браконьеры
В общем, посоветовал мне Дяко принять к сведению то, что говорил Генчев, и выполнять его распоряжения. А я любил и уважал старого лесника и прислушался к его совету. Первое, что я сделал, позвонил на эту чертову дубравскую почту и предупредил телефонистку, чтобы ни в коем случае не выключала телефон и не прекращала связь с городом, пусть остается там и бдит. А ночью кто-нибудь сменит ее. А она — ворчать: кто ты такой, чтоб мне приказывать? Я, говорю, — это я, а ты будешь делать то, что я тебе велю! Есть такой приказ, понятно? В ответ телефонистка заявила, что я ничтожество, которое захватило власть. Так мы обменивались любезностями и комплиментами, пока мне это не надоело, и я пригрозил ей выговором от начальства, и тогда она наконец-то согласилась связать меня с кметом.
Пока я ждал разговора с ним, Дяко по моей просьбе отправился в село — надо же организовать питание этим городским охламонам. Слава Богу — дали общинный совет. Но я целую вечность не мог понять, с кем говорю, оказалось, это рассыльный, глухой как тетерев, тупой и медлительный ужасно — между его двумя словами телега может проехать.
— Где староста? — спрашиваю.
— А?
— Староста, черт возьми, где?
— А, я слышу — телефон звонит: дзыг, дзыг…
— Вот я тебе дзыгну, как только сойду в Дубравец! — ору я что есть силы. — Кмет мне нужен, понял?! Где он?
— Да здесь же, в Дубравце, почему не поищешь его, а вертишь телефон…
— Потому что я звоню с базы! Надо найти его немедленно! И скажи, пусть позвонит!
— Ага, значит, так… — тянет он душу. — А у тебя к нему дело?
— Нет, в карты будем играть! — реву я на пределе, еще секунда — и я разобью аппарат!
— Так ты так и говори! — оживился рассыльный. — Председатель сказал, что, если будут спрашивать про карты, пусть идут к учителю, потому что у них нету четвертого…
— Я четвертый! Найди его немедленно и скажи, что здесь наводнение, землетрясение, пожар! Скажи, вулкан взорвался! Нет, про вулкан не говори, все равно не сможешь запомнить это слово!
Связь вдруг прервалась — то ли рассыльный просто прекратил разговор, то ли в панике побежал разыскивать кмета.
Уже пятый час. Темнеет. Во дворе слышно тарахтение мотора, Гай громко лает и рвется с цепи. Через минуту в канцелярию входят Васил и еще двое сельчан и приникают к печке. Они проверяли на моторной лодке берега водохранилища и Лисьи норы, даже до дачной зоны добрались. Спрашиваю, как там.
— Ни одного паршивого пса не видели! — зябко подергивает плечами Васил и продолжает своим обычным ноющим кислым тоном: — А там, на дачах, такая толпа, музыка играет, народ веселится и плюет на это бедствие… И машин сколько… машины, машины…
Я велел им идти в столовую, сесть у камина и ждать. И ничего спиртного! В этот вечер у нас будет работы выше головы.
— Да какая еще работа, Лесничий? — хнычут сельчане. — Мы целый день мотаемся, мерзнем, промокли до костей в этой проклятой лодке, крошки хлеба в рот не положили!
— Поедите, когда придут все!
Пытаюсь объяснить, что произошло, но вижу, что сразу не поверили, правда, чуть позже замечаю — глаза у них становятся хитрыми-хитрыми.
— Так говоришь — много собак?
— Очень много, сказали — сотни! Скоро сюда явится наш шеф. Стал бы он нарушать свой отдых в выходной день, если бы этих проклятых собак было мало!
— Эх, так вашу разэтак! Оно и видно, что за каждую убитую пятерку дают, потому что нам с земляком ни одной не досталось. Верно, земляк?
— Верно — ни одной! — согласился земляк. — Если бы Дяко оставил нас наверху у овчарен, может, и мы бы уложили несколько.
Двор осветился фарами двух подъехавших грузовиков, поднялся невообразимый шум, в канцелярию ввалилась толпа замерзших, но веселых мужчин.
Это сельские охотники.
— Четыре штуки отстрелили по дороге! — закричал кто-то. — И четыре у каракачанских зимних загонов. Запишем это на счет первой группы!
— А мы — три, — отозвался другой. — И две нашли убитых у дороги в школу, значит — пять.
Я оглядываю прибывших, ищу Митьо. Нет его. Снова стараюсь объяснить людям, что́ нам предстоит, а они смотрят на меня как на инопланетянина и твердят одно: устали, хотят есть, пить, да и в селе у них много дел. И еще их очень интересует, как обстоят дела с деньгами, будут платить или нет.
Я вглядываюсь в их лица, стараюсь встретиться глазами буквально с каждым — может, что-нибудь замечу, может, среди них сейчас и тот, кто хотел убрать меня?.. Но нет — ничего подозрительного я в их поведении не вижу. Отвожу в сторону одного из моих людей и велю ему подробно описать, что они делали у каракачанских загонов и потом. Что делали? Ну, сперва разогнали собак, потом пошли прочищать лес. Двигались медленно, то маленькими группками, то по одному. Знает ли он, кто проходил рядом с дорогой? Нет, конечно, откуда? Там такая толчея была, хорошо еще, что друг друга не постреляли. И не заметил, чтобы кто-нибудь пробирался в школу — чего там делать?
Я отправляю его отдыхать и заглядываю в кухню. Марина уже заварила огромный казан чаю и щедро разливает его в солдатские фляги. Раздумываю — сказать ей о выстреле или промолчать? Лучше промолчу, рано еще. И Генчев ни в коем случае ничего не должен знать, а то такая тут каша заварится — не дай Бог…
В канцелярии снова звонит телефон, и я с трудом пробираюсь сквозь спины и плечи охотников к себе. На этот раз — кмет. Его голос дрожит от возмущения:
— Что там приключилось, Боров? Что за паника? Ты приказал не выключать центральную, напугал рассыльного наводнением, вулканом… Ты что, ополоумел?
— А как иначе я мог заставить его найти тебя?
Я передаю ему вкратце все то, что сказал мне Генчев, прошу обеспечить ночную смену у телефона и завтра в шесть утра прислать на базу сто крикунов.
Председатель возмущен до предела и ругается:
— Сто человек?! Да вы там с ума посходили! Я не могу организовать сто человек на работу с бесплатной едой и питьем, а ты хочешь, чтобы люди целый день бегали по зарослям на морозе за просто так?!
— Может быть, не один, а два дня понадобится, но им заплатят!
Нет у меня веры в то, что дубравцы согласятся добровольно и бесплатно выполнить распоряжение начальства, вот пусть оно и платит. Сидящие в столовой услышали мой разговор с кметом, качают головами — дело, по всему видно, серьезное. Да еще платить будут…
А староста выходит из себя:
— Все это болтовня! С каких это пор лесничий распоряжается в селе, будто это твоя вотчина! Мое начальство молчит, а без его приказа я и пальцем не пошевелю!
Давно я убедился в том, какой это упрямый человек, ему просто доставляет удовольствие делать и говорить все наперекор. И чтобы его все-таки сломать, я прибегаю к «святой» лжи (предварительно перекрестившись).
— Как же тебе дозвонятся твои начальники, когда ты целыми сутками дуешься в белот, на месте не сидишь и заставляешь своего придурка рассыльного отвечать всем, что ты вышел по делам?! А ты знаешь, откуда говорил со мной шеф? — Тут я делаю многозначительную паузу. — Он говорил из кабинета председателя областного совета! А потом сам председатель взял трубку и лично говорил со мной! Теперь тебе ясно, какая складывается обстановка? И в министерстве уже обо всем знают. Если не веришь — звони сам! Сегодня вечером из города отправляют восемьдесят человек — два автобуса, все ответственные товарищи — охотники, начальники, директора…
Меня молча слушают дубравецкие охотники, и я вижу — им не нравится эта новость, еще бы — восемьдесят городских! Это же серьезная конкуренция.
— Автобусы прибудут сюда в десять вечера! — продолжаю я свою телефонную атаку. — Целую ночь им предстоит прочесывать территорию, мерзнуть, к утру они устанут, проголодаются. Поэтому распорядись, чтобы хлебный и продуктовый магазины завтра работали, слышишь? А в корчме пусть приготовят чай, закуску и что-нибудь горячее — похлебку или еще что-то. Потом решим, как доставить еду сюда. И самое главное — скажешь в магазине и в корчме, чтобы ни в коем случае не продавали никому алкоголь!!! Таков приказ!
— А при чем тут алкоголь? — удивился кмет.
— А при том, что эти городские недоумки налакаются и спьяну перебьют друг друга! И посади сегодня вечером в общину дежурного, как полагается в чрезвычайных обстоятельствах!
— Ты меня не учи, что мне делать, смотри лучше за своим заповедником!
Кладу трубку, пытаюсь отвлечься от шума и кое-что сообразить. Значит, девять убитых собак в день. Это просто капля в море — по заповеднику гуляют сейчас около пятидесяти. Если действительно появятся новые стаи, то, вероятнее всего, они возникнут с трех сторон: на стене водохранилища, на Большой пойме — там местность ровная и есть связь с полем под горой — и в Сухом овраге, который пересекает Предел между Старцами и уходит к южным склонам горы. Хотя, если нашествие собак примет такие масштабы, о которых говорил Генчев, озверелые стаи могут хлынуть сюда откуда хочешь. И все-таки логика подсказывает, что стаи будут искать самые легкие пути к центру заповедника. Сейчас у меня совсем немного людей, и нужно попытаться прикрыть лес с двух сторон, пока не прибудет обещанное подкрепление.
