Дан Берг - Страна Эрцель
Санитарная машина мчит Нимрода и Райлику навстречу страшному приговору. Она лихорадочно целует белый лоб, белые губы, белокурые волосы. Соленый вкус. Это ее слезы на его лице.
— Не умирай, не умирай!
— Любимая Райлика…
— Не умирай!
— Береги Свиток…
— О, Нимрод!
— Он стрелял…
— Кто?
Нимрод замолчал.
— Не умирай!
— Трак–трак…
— Нимрод! Он бредит…
Первый из подбежавших врачей схватил руку раненого, ища пульс, затем приподнял ему веки. Горестно развел руками, молча ушел. У входа в больницу ждали примчавшиеся раньше Мики и Шай. Подъехала еще машина. Вышли двое: Гилад и Итро. Райлика, казалось, не замечала никого.
Райлику увезли домой. Все свои в сборе. Глаза Райлики закрыты. Она с трудом понимает происходящее вокруг. Высшая степень горя уводит за пределы чувств.
Рыдания матери. То ли вздохи, то ли стоны отца. Негромкие реплики Косби, Сары, Гилада, Итро.
— Как горько плачет мама, она любила Нимрода…
— Она любит Теймана… — сказала Косби.
— Теймана?
— Да. Это он стрелял!
Косби наклонилась к Райлике. Вдова обняла вдову.
— Это правда, Косби? Брат убил мужа. Мой брат убил моего мужа. Так может быть, Косби?
Райлика говорила очень тихо, на одной ноте, не вполне сознавая смысл слов. Косби не отвечала, плакала.
К Райлике подошел Итро. «Мне нет прощения. Вотще я клялся. Кто мог предвидеть, что такое между эрцами возможно?» — сказал Итро, и глаза его полны муки.
Райлика молчит, снова в забытьи.
***Нимрода Ламма, уроженца страны Ашназ, хоронили на горе Скорби — место погребения героев страны Эрцель. Женщины — в черном. Черно от горя белое, как мел, лицо молодой вдовы. Испуганный Гилад и верный Итро держат ее под руки. Сара рядом с матерью. Луиза и Бернар сидят — не зазорно склоняться под властью горя. Рядом с ними Рона Двир и Первый министр. Неподалеку стоят Мики и Шай. За ними — несколько сот провожающих.
Первый министр наклонился к несчастным старикам. «Я сострадаю и соболезную…» — сказал. «Кого и что он имеет в виду, убитого зятя или страшную судьбу сыновей?» — пронеслось в голове у Роны. «Бедный сирота!» — добавил поспешно Первый министр. Потом подошел к Райлике, обнял ее за плечи. «Он был так красив! И душой красив!» — сказал ей. Она уронила голову на грудь.
Принесли намогильный камень. Прочитав выбитые на нем даты, Рона вскинула удивленный взгляд на Первого министра. «Он мало, слишком мало жил! Позже объясню,” — ответил тот на немой вопрос, потом добавил: ”Это трагедия, когда благородного губят низменные силы.»
Рона с болью взирает на разбитый корабль семьи Фальков. «Нет в мире такого горя, которого не исцелит молодость» — думает она о Райлике. Затем переводит взгляд на Луизу и Бернара. «Тяжело перенести несчастье, стократ тяжелее переносить его все время.»
На похоронах не было ни нового вождя Правой партии, ни жрецов из кагорты Шука. Последние отмежевались от Теймана Фалька, как убийцы–одиночки. Один из жрецов хотел было написать в газете своей корпорации, дескать всякое убийство справедливо, ибо, что ни делается, — то по божьему замыслу. Но внутренняя цензура самосохранения удержала борзое перо.
Тейман Фальк в тюрьме. Не кается. Горд. Он отвергает защитника в суде. Он требует баккару и все святые книги. «Не давать ему древние тексты! Он искал и нашел в них вдохновение!» — возвысила голос газета Роны Двир. Но жрецы восстали, настояли, убедили и победили.
Глава 11
Гилад
Две партии в стране Эрцель, и два мнения о спасении — свое у каждой. Левая партия ищет спасения в мире с соседями, Правая — в изгнании их. «Эти несут всем нам гибель» — говорят обе партии, указуя пальцами друг на друга.
Два брата свершили два деяния. Хеврон убивал чужих, дабы воцарить войну, Тейман убил лучшего своего, дабы поджечь мир. В стане левых раздались голоса: «Убийство отвращает эрцев. Поскорей, пока гнев народный горяч, учредим выборы, и тогда почти все сто двадцать скрытых праведников в парламенте будут из наших, и назначим своих министров, и придем к цели!» Но благородному нраву Первого министра претит плебейская хитрость. «Победим в равном бою!» — сказал он.
Безнаказанность — величайшее поощрение. Правые, не видя грозного меча воздаяния над головой, быстро оправились от первого страха, лукаво отреклись от убийц, сгруппировали силы и перешли в наступление. И вот уж они затевают демонстрации и митинги, шествия и марши, манифестации и парады, походы и сходы. И новый заокеанский вождь Правой партии неизменно в первом ряду. А во втором ряду — жрецы. «Атакующий всегда прав! Каин прав!» — трактуют они.
Левые, лишившись красноречивого вдохновителя, замешкались, стали терять высоту. Разыгрались сверх меры неизлечимые болезни либерального суемудрия и внутренних перекоров. И таял перевес.
Не захотел оставаться в стороне от актуальности доктор и профессор Даркман, создатель баккары на хорфландском языке. Им сочиненная и им же переведенная на эрцит научная статья на злобу дня не была принята в издательствах, и он, неунывающий и кроткий, удовлетворился обсуждением проблемы с учениками.
— Осознание зла приходит либо путем страдания, либо путем исправления, — сказал один ученик.
— Свет Творца не проникает более в души людей, — сказал другой ученик.
— Они хотели построить город–башню, — сказал третий ученик.
— Эгоизм оказался больше, чем предполагалось, и его пытались исправить насилием, — сказал лучший ученик, Алекс Фрид.
— Произошедшее явилось невиданной доселе катастрофой. Мир следует баккаристическому сценарию. Нам не избежать ответа на вопрос: «А для чего мы пришли в этот мир?» — подвел конкретный итог профессор Даркман.
***Трагедия семьи Фальк, членом которой стала Сара, замедлила поправку после тяжелых родов. «Ах, если бы не мама, что бы я делала?» — думала Сара. Ее потрясли позор и триумф свершений Хеврона и Теймана. «Боже, Гилад сидит в той же лодке, и я с ним! Он привел меня к своей вере, мне казалось, я пристала к его берегу. Если слова этих людей так хороши, отчего дела так ужасны? Или я не поняла? Что не поняла? Смысл слов? Смысл дел? Я схожу с ума!»
Мать Сары привыкла в присутствии Гилада не путать имя дочери. Он, хоть и чужой, нравился ей: дочку и внучку любит и теще приветливо улыбается. Но прежнего зятя не забыла, рада бы потихоньку от всех навестить его, да не знает, как это сделать.
Гилад мало бывает дома. Днем — заботы о доходах, вечером — политика. Дела в Правой партии пошли споро, нельзя терять темп. Да и привычка долгого холостячества раскрепощает.
Горе утвердилось в доме Косби. Оно живет в гостиной и в спальнях, наверху и внизу, прячется в углах, выглядывает из щелей. С горем делят дом вдова, сироты и старики. Луиза и Бернар поселились у Косби, хлопотами о внуках обманывая кручину. Иной раз Бернар гладит Луизу по руке, говоря: «Уж хуже не будет, дотянем как–нибудь…» А та смотрит на него, слезы на глазах. «У нас Гилад и Райлика, материнское сердце болит, боится…» Бернар вспыхнет: «Что ты мелешь! Боже, сохрани от новой беды!»
Бернар зачастил в молельный дом. В минуты откровенности с самими собой признавал, что на успех молитв не особенно–то рассчитывает. Всегда так было, что младший сын больше прочих тревожил его. Нельзя ли облегчить участь Теймана? В тайне от Луизы, в тайне от всех, Бернар составил письмо судье. «Я не прошу оправдать, я не прошу простить, я прошу вас смягчить сердце. Мой романтичный мальчик был влюблен. Она была благосклонна и охладела. Все, чего он хотел — вернуть ее приязнь, отчаянным геройством завоевать любовь. Разве сие намерение не важный пункт печального предмета ваших трудов? О снисхождении молю!» Очень долго колебался Бернар, но решился все же и опустил конверт в почтовый ящик, и железные края его обожгли ему пальцы. К горю прибавился стыд. И рад был, что не дождался ответа, и надеялся, что письмо затерялось.
***От внутренних катаклизмов страну Эрцель пытаются беречь полиции явная и тайная. Рядовые солдаты и начальники первой из двух одеты по–военному, чем и заметны среди прочих эрцев, и потому последние называют ее явной. Воинство это наблюдает за порядком и вмешивается в некоторые беспорядки, как то: взимает штрафы с идущих на красный свет беспечных пешеходов и безотказно является на отчаянные призывы граждан, утесняемых ночным шумом соседей, при том, что если нарушители тишины не внемлют увещеваниям, то стражи спокойствия непременно прибывают вновь и вновь. Прочие действия явной полиции покрыты тайной. Однако, упреки тут не уместны, ибо, как говорят ее генералы: «Нашим ресурсам не угнаться за вашими беспорядками». Другое дело, полиция тайная. Одежда гражданская. Неразличимость в толпе. Задача ее — остерегать и стеречь геров, дабы не покушались на благоденствие эрцев, и приглядывать за эрцами, чтобы не гневили геров на беду себе. Плоды трудов тайной полиции — явные, и о ресурсах разговора нет.
