Василий Субботин - Прощание с миром
Надо сказать, что эти приключения и происшествия начались сразу же, с первого дня. Ну какое же это путешествие без приключений. Это началось сразу же с первого дня, потом это продолжалось... Едва только мы приехали в Париж, меня поселили и одну комнату с: женщиной. Списки перепутали. Когда же мы оба запротестовали, меня одного переполи и другой отель на соседнюю улицу.
То ли ее приняли за мужчину, то ли меня — за даму. Вот ведь какие неприятности!
Гостиница в Париже, куда нас поселили, была очень старая парижская гостиница, мебель в ней тоже была такая сборная, частная... Особенно столик там один мне запомнился, он стоял возле балконной двери, очень затейливый. А уж шкаф — ему, может, лет четыреста было.
Мы ее плохо рассмотрели, эту комнату... Мы жили очень напряженно, поздно возвращались и рано вставали. Мы с моим соседом так ни разу и не поговорили. Запомнилось, почему то, не сама комната, а пол — кирпично-красный, предусмотрительно застеленный простеньким будничным плюшем.
Мы переночевали в этой гостинице ночь, а утром я спустился вниз и долго стоял возле подъезда.
У двери лифта дежурил паренек, почти мальчишка. На нем был черный такой форменный сюртучок и золотая, с золотым шитьем и высокой тульей фуражка, как у французских генералов.
Он хотел мне помочь, подняться вместе со мной, но я сказал ему, что этого не требуется, что я поднимусь сам.
Я вошел в кабину лифта и нажал кнопку. Лифт тронулся, и я поплыл наверх. Второй, третий, четвертый этаж. Лифт остановился... Я нажал то, что полагалось нажать, и толкнул дверь, но дверь не открывалась. Я решил посмотреть, что произошло, и склонился к замку и снова нажал на ту же задвижку. Я, как видно, просто не умел открывать. Надо ж мне было отказаться от услуг этого мальчика и понадеяться на себя! Будут говорить еще, что русский застрял в лифте...
Я решил, что я не доехал, а может, я что-то не так нажал, и снова отыскал нужную кнопку. Но лифт, сколько я на него ни жал и ни давил, оставался недвижим, и дверь не хотела открываться. Я опять схватился за проволочные толстые прутья и изо всех сил принялся сотрясать дверь. Но у меня ничего не получалось, я уже сам видел, что передо мной глухая бетонная стена и что я заперт. Я же знал, что меня нельзя пускать за границу. Обязательно что-нибудь случится!
На все уже махнув рукой, я оглянулся назад, отвернулся от этой проклятой двери. И тут я увидел настоящую дверь. Она была у меня за спиной. Я на нее слегка надавил и, не веря себе, вышел из лифта. Фу-ты черт! Ну откуда я знал, что есть такие лифты. И вообще, я всегда привык выходить из двери той, в которую вошел...
Я выскочил из железной клетки и, ничего не видя, кинулся по коридору. В темноте я не понимал, какая комната моя. В одном месте мне удалось прочесть цифру. Но ничего близкого! Я почти бежал, кружась по лабиринту коридоров, спотыкаясь о выставленную возле дверей обувь, повалил даже чьи- то сапоги и чуть не сбил с ног негра, выходившего с девушкой.
Я летел вперед, удивляясь бесконечности и числу этих коридоров... Мне пришлось несколько раз спускаться по ступеням, а потом на такое же количество ступеней подниматься вверх. И опять по этим коридорам, длинным, темным и пыльным, где пол был все так же застлан облезлым старым плюшем.
Все-таки я скоро сообразил, что я иду не туда, и повернул обратно. Мчась по узеньким кривым коридорам, в полной уже темноте я наткнулся на внутреннюю, винтовую лестницу, и опять бежал вперед, и опять передо мной были ступени, ступени, то вверх, то вниз. Я бежал, взглядывая на маленькие, написанные на эмали номера, пока не сообразил, что мне надо подняться выше. Но я не мог отыскать винтовую лестницу, а когда я ее нашел, когда я ее нашел и поднялся наверх еще на два этажа, это оказался тот самый этаж, какой мне был нужен. И когда я уже не верил, что найду свою комнату, я ее нашел. Я вбежал к себе, сменил рубашку и парадным ходом, прямой лестницей спустился спокойненько вниз, в вестибюль. Мои товарищи меня уже ждали. Мы должны были ехать в Версаль.
В лифте, пока я в нем сидел, и потом, пока я бегал, разыскивал свою комнату, мне показалось, что прошло много
времени. Я боялся опоздать, думал, что паши уже уехали.
Мы возили с собой одну крайне неприятную даму. Больше я о ней ничего не скажу. Но это уже следующая история...
В Рим мы ехали поездом и обратно из Рима — тоже поездом. Меня, между прочим, больше всего поразила местность под Римом. Я увидел, когда мы подъезжали, огромные красные арки акведука, и было странно видеть в этих стенках прорывы в небо, в пустоту.
А потом началась ржавая, заболоченная местность. Болото уже перестало быть болотом, но все равно было видно, что тут было болото.
Болота и Рим. Меня это поразило больше всего. Болота и шагающие через них акведуки, красные, каменные желоба, лотки, по которым подавалась вода в город.
Сам Рим начинается с баштана и кукурузы. Спелую, желтую, зрелую кукурузу увидел я на окраине города, когда мы еще только-только подъехали к нему.
По плитам и мостовым вечного города бродит множество черных кошек...
Как только мы попали в Рим, мы прямо с вокзала отправились осматривать музей Ватиканский...
Я когда по музею ходил, все вниз, во двор, через окна поглядывал. То я там гвардию их увижу, то сутану католическую. Они тут, эти сутаны черные, частенько встречались нам. Тоже картины рассматривали.
Только папы римского я не видел. Мы задержались, а он в это время проехал. У него в двенадцать часов выезд в город... После того сразу мы отправились в собор.
До дверей дошли, а дальше нас не пускают. Привратник задержал. Во-первых, всем надо фотоаппараты сдать, а главное, женщины, которые с нами, им вообще нельзя, у них — руки оголены.
Пришлось нам отдать свои пиджаки тем, у которых платья были без рукавов.
Я тоже свой белый чесучовый отдал, той как раз даме. Мы постояли еще в очереди, прежде чем попасть в собор. Службы не было, но кое-кто из туристов молился. Лишь когда попадаешь внутрь, понимаешь, как огромен собор. Страшно подумать. Вселенная целая. Вдоль стен приткнуты исповедальни, кабинки маленькие, с занавеской бархатной... Когда я из собора вышел, я сразу зачихал. В соборе холодно, а на площади жарко, и я — простудился. Мы на этой площади, где колоннада, долго пробыли. Никак не могли свой автобус найти. Автобусов много, а площадь широкая, так они на ней прямо как в поле. Из собора вышли, а товарищ мне говорит:
— Осторожно. Ты пересекаешь границу папского государства.
Гляжу, под ногами действительно граница. Белая такая черта через всю площадь.
Мы поджидали в автобусе, пока соберутся остальные, обменивались тем, что мы видели: микеланджеловским плачем о Христе, апостолом Петром, его бронзовым, сцелованным пальцем. Наконец все собрались, можно было ехать, и даже мотор уже был включен. Кто-то из пассажиров тогда, глядя на залитую светом солнца площадь, сказал: «Что это там лежит?..»
Я инстинктивно, заранее пугаясь, схватился за карман. Паспорта — не было. Я глянул в окно. Шофер уже выводил машину. Я забарабанил ему, и, когда он открыл дверь, я выскочил.
С тех пор у меня начисто вылетели из головы и коридоры Ватикана, и болота под Римом, и заросшие подсолнухом термы Каракаллы...
Неужели она его нарочно выбросила?
Я чудом только уцелел в этой поездке, больно уж там неосторожно ездят и скорости большие.
Когда я ехал из Гавра, поезд двигался так быстро, что меня колотило головой о стенки. Земля за окнами кружилась, вращалась. Поезд действительно летел через Францию так, что все эти поля за окном, фермы и дороги — кружились, вращались. Будто я сел не в поезд, а на карусель.
Впрочем, где как. По голландским пустынным польдерам машина тащится еле... Но чем дальше на юг, тем хуже. Везде находился свой мсье Жорж. Даже по итальянскому Лазурному побережью возили нас так, что голова запрокидывалась. Дорожка там покруче крымской будет. Висишь над морем, как паучок...
За то время, пока нас возили, нас дважды ударили. Мы обогнули Везувий и подъехали к Неаполю, и тут нас ударили еще раз. Мы едва не полетели в обрыв. И опять стукнувшая нас машинадаже не остановилась. Мрачноватый, раздраженный водитель выбегал на дорогу и махал кулаками.
Поездка была большая и интересная. Видели Везувий, видели Помпею. Помпея город как город, только дома без крыш.
