Василий Субботин - Прощание с миром

СНЕГУ НАВАЛИЛО

В СТУЖУ

МЕДВЕЖОНОК

ВЕСНА

ОГОНЬКИ

ЛОСИ

КРАБЫ

МАЛЬЧИК НА ДЕЛЬФИНЕ

ГОЛУБОЙ РЕЛИКТ

ГРИБЫ-ЯГОДЫ

ВЫМОРОЗОК

СОБАКА

МИШКА

ПУШИСТЫЙ ПЕРСИК

ХМЕЛЬ НА ТЫЧИНКЕ

ПЕРЕПОЛОХ

РАССКАЗ СОСЕДА

ПО ПУТИ ИЗ ГАВРА В ПАРИЖ

МСЬЕ ЖОРЖ

НА КАПРИ

УЗЕЛОК

ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ

ДЕД ОЛЕНЧУК

ЯСНАЯ

ЗЕМЛЯ МИХАЙЛОВСКОГО

МОНОЛИТ

ВЕРЕВОЧКА

КУЛИЧКИ

КОЛЬКА

ЛАСПИ

НАСИМИ

ЧИКОША

ДОБРОВОЛЕЦ

В НАШЕМ ДВОРЕ

ВОВКА ПРИЕХАЛ

ПОД ДЕРЕВОМ

САШКА

РАЗГОВОР ПО ТЕЛЕФОНУ

ГЛОБУС

ЧЕТЫРЕ РАССКАЗА

РАССКАЗЫ ИЗ ПРОШЛОГО

ВАСИЛИЙ СУББОТИН

«ПРОЩАНИЕ С МИРОМ»

РАССКАЗЫ

И

ПОВЕСТИ

МОСКВА

«СОВРЕМЕННИК»

1989

ПЕРВАЯ КНИГА

Отец уехал в город. Или это я только так считал, что в город. Может, он уехал в село, ближайшее от нас. Я не знаю. Я еще не понимал: куда. Я только знал, что уехал и что на этот раз он привезет не увитую двухцветной ленточкой конфету и не мячик резиновый. Эта радость уже была мной испытана... Отец сказал, уезжая, что привезет мне книгу.

Один такой день на всю жизнь бывает! Забравшись на печку, я подлез под дырявый старый тулуп и спрятался... Лежал и думал, что такое мне привезут?..

Ни одной книжки у меня пока не было.

Это был трудный день для меня... Я думал, отец приедет скоро. Я не понимал еще, где этот город — далеко он или близко.

Но время шло, а отца все не было. И я опять лез под тулуп и закрывал глаза, чтобы мне быть наедине с моей книгой. Я мысленно держал уже ее в руках. Я думал, что она будет как букварь, по которому я научился читать. Но только толще. Толстая настолько, насколько толстой может быть книга.

О многом я собирался из нее узнать: и про море, и про вулкан. И про пустыню. И обязательно про животных, про разные страны.

Я придумал очень интересную книгу.

Давно уж выстыло в избе, давно был вечер. Я сидел на остывающей голой печи и видел, как побелело окно в избе — меркло и покрывалось слоем белой наледи. Мать подоила корову и наносила дров...

Когда я проснулся, то было светло, и было уже утро. Как вчера я ни крепился, как ни боролся долго со сном, а все-таки я заснул.

Отец меня не обманул, привез... И даже не одну, а целых две... Но какие они были маленькие! Одна тоненькая, желтенькая книжечка с картинками,— про первобытного человека, про то, как он охотился. Другая, в переплете, но такая же тоненькая, про черепаху... Нет, не про черепаху, а про портных. В ней и стихи были: «Наши-то портные — храбрые какие!..» Как портные шли, шли, встретили большую черепаху и уселись на нее. Думали, что это камень. Потом увидели: черепаха! — и перепугались...

Теперь я знаю, чем я был огорчен.

Книжки были хорошие, и мне их хватило надолго. Но совсем не про то...

Яне хотел себе двух книг, я хотел одну — с картинками или без них, но обязательно толстую: чтобы она никогда не кончалась, сколько ее ни читай... Которая рассказала бы мне, деревенскому пареньку, обо всем, о чем я не знал: о мире, что лежал за околицей нашего поселка — за березовой его загородкой...

Явырос, прочел много книг, но той так и не встретил. Часто теперь я, посмеиваясь над собой, вспоминаю, как сидел я на нашей печке и видел уже в руках своих книгу... Я оней не забыл. Только она все больше менялась, все больше росла. Она должна была уже рассказывать не только про жаркие страны и не только про обезьян. В ней была уже и война, о которой я тогда еще не знал... Чтобы прочесть такую книгу, надо было много повидать. Надо было прожить жизнь.

Она у каждого своя, эта книга...

Ядо сих пор вижу того нетерпеливого паренька... Как скачет он босым по холодному полу избы. Как подбегает к окну, влезает на лавку и, подышав на стекло, расчистив зеркальце, смотрит: не едет ли?

Все еще она живет у меня в памяти, эта книга... Не та, которую получил, а та, которую выдумал.

СНЕГУ НАВАЛИЛО

Как ни странно, но это одно из самых первых сильных впечатлений... Что же тут удивительного: я рос не в городе, не в деревушке даже, а в починке. Починок, или поселок этот наш, стоял в лесном глухом углу. В тайге.

И надо сказать так: я долго еще — даже когда и школу окончил — не имел понятия о горизонте. Даже не знал, что это такое — горизонт... Вот как люди не знают моря. Или всю жизнь живут в степи и не видели никогда леса. Они могут его лишь вообразить... Но сколько я себя помнил, вокруг меня всегда был лес, и как бы это я ни старался, я не мог бы представить себе, что за горизонт такой. Как это все земля, земля и вдруг она кончается... Горизонт! Все, что для меня существовало,— синяя, а чаще — серая невысокая крыша.

Небольшой клочок света и неба над вершинками деревьев. Как в дымоходе...

Так было и в том — совсем маленьком поселке, где я жил, и в деревне — побольше, где я учился и куда ходил, пробираясь по малой тропе через большое, труднопроходимое болото.

Всюду — лес.

Но, конечно, были и в лесу у нас небольшие прогалы. Полянки. Да и пашни у нас были — полоски земли раскорчеванной, освобожденной от леса, от деревьев. Пшеница, кажется, росла хорошо... Да еще лен.

Вот лен этот и убирали мы с матерью.

Это уж осенью было, поздней осенью. Мать расстелила лен за поселком, на выгоне для скота. Накануне расстелила, а в ночь выпал снег и все завалил. Пришлось его нам из-под снега выгребать.

А снег большой, толстый — много навалило его! Мы делали так. Яскатывал ком и катил его по ряду, по льну. За спиной у меня оставалась дорожка, чистая... Когда ком становился большим настолько, что я не мог уже с ним сладить, я старался отвалить его в сторону. Но комы были больше меня...

Погода стояла тихая, без ветра. Сначала от снега у меня мерзли руки, но скоро я весь взмок. Руки у меня горели.

Мать собирала лежащий на земле, высвобожденный мною

лен и связывала его в снопики...

Так мы проработали чуть не полдня и выскребли почти что весь наш лен... Яих много накатал, этих комов.

Чем больше я их катал и чем больше мы работали, тем тяжелей становился снег... Неожиданно появилось солнце, и под деревьями стала понемногу обнажаться земля.

Мы с мамой очень устали, спины у нас болели. Когда я распрямил свою уже совсем занемевшую спину, увидел — собака бежит... Она бежала под деревьями, среди леса... Большая. Серая. В нашем поселке такой не было.

Яна нее крикнул. Она остановилась, оборотилась ко мне и, поджав хвост, побежала дальше. Но не очень торопилась.

Мать тоже глядела из-под руки.

Опять мы принялись убирать наш лен, связывать его в снопы... Снег становился все тоньше: от тепла ли, от солнца ли, он быстро таял. А когда мы закончили работу, он совсем сошел на нет.

Только кое-где еще в ямках остался.

Пониже повязав платком голову, мать сказала мне:

— Давай теперь опять стелить будем. Видно, не зима еще.

Ячуть не заплакал. Сколько мы трудов положили, чтобы поручить ленок наш из-под снега, и вот начинай все сначала... Мы опять стали расстилать наш только что собранный лен, небольшими тонкими прядями раскладывать его по земле. И, когда стелили, мать мне сказала:

— Вась, а ведь это волк был. Ятебе не хотела говорить.

Да неужто волк? Ах, кабы знал я, что волк! Ябы на него получше поглядел... Явсе приставал к матери — вправду ли волк? Все никак поверить не мог.

Хоть и в лесу рос, а в первый раз видел волка.

Яочень устал и, когда мы домой возвращались, еле ногами передвигал.

Но зато хоть волка видел.

И хоть трудный был день, но хороший!

СЕРЫЕ

Однажды отец взял меня с собой на пашню. Дело уж к осени было. Когда мы приехали туда и выпрягли нашего Егорку, я стал боронить, принялся ездить из конца в конец по всей длине всего этого уже вспаханного отцом поля — от дороги до леса, до заросшего частым березнячком болота,— от болота до дороги и обратно.

Поначалу все у меня вроде бы шло хорошо, Егорка меня слушался. Он вообще был очень чутким, очень послушным конем.