Людмила Уварова - Переменная облачность

На ком он женится? Будет ли новая жена ладить с его матерью? Будет, как же не будет! Не все же такие колючие, как она.

Маша говорит: «Ну и характерец же у тебя!»

Но ведь всяких любят! У другой характер куда хуже, чем у нее, Леры, а муж ей пятки лижет и во всем подчиняется…

— Конечная остановка… — сказал водитель.

Лера вышла из троллейбуса. Окраина города. Она еще ни разу не была здесь. Уже упали ранние зимние сумерки, снег казался голубоватым, очень твердым на глаз, словно сахар. В такую погоду хорошо дома. Когда теплый, уютный дом и кругом добрые лица, а за окном пусть мороз, метель, ветер…

Надо идти домой. Домой? Да, к себе, в общежитие.

Дома была одна только Валя. Сидела на своей кровати, читала какое-то письмо. Мгновенно вскочила с кровати.

— Лера, ну, как? Все хорошо?

— Да, — ответила Лера. — Порядок.

— Прощения просил?

Лера кивнула, медленно сняла с себя пальто, отряхнула снежинки, повесила пальто на вешалку возле двери.

Валя сунула письмо обратно в конверт.

— Не врешь, честное слово?

— С чего это я врать буду?

— А вставочка понравилась?

— Понравилась.

— Я же говорила, она тебе очень идет.

— Мне все идет, — сказала Лера.

Что-то в ее голосе насторожило Валю. Она пристально посмотрела на. Перу.

— Лера, скажи правду, все хорошо?

— Все хорошо, — с досадой ответила Лера.

— А почему глаза у тебя такие?

— Какие?

— Не знаю. Странные, не такие, как всегда.

— Это тебе кажется, — сухо сказала Лера. Сняла вставочку, аккуратно свернула и отдала Вале. — Спасибо, очень красивая вставочка. — Потом села на свою кровать, опустила голову. — Ты что, читала письмо?

— Да. Из Москвы.

— Это тот, кто тебе всегда пишет?

— Да.

— Тебе везет…

Валя недовольно нахмурила брови. Однако ничего не ответила. Прислушалась к шагам в коридоре. Подбежала к дверям.

— Ксения Герасимовна, вот хорошо!

— Лера пришла? — спросила Ксения Герасимовна.

— Пришла… По-моему, не в себе, — прошептала Валя.

Ксения Герасимовна взяла ее за руку.

— Знаешь что? Пойди, Валя, погуляй немного…

Закрыла за Валей дверь, подошла к Лере. Села рядом на кровать.

— Что, дочка? Плохо тебе?

Лера кивнула.

— Молчи, не говори ничего, не надо. Положи голову ко мне на плечо, вот сюда, и молчи. И я помолчу. Давай вместе посидим, помолчим, подумаем…

Лера прижалась к теплому плечу. Закрыла глаза.

— Не уходите, — сказала.

— Никуда я не уйду, — сказала Ксения Герасимовна, — я все время с тобой буду.

ЕЩЕ РАЗ ДИМА

Через два дня начинаются весенние каникулы, — сказал отец Диме. — Надо будет нам с тобой обдумать, как бы тебе поинтереснее и получше отдохнуть…

— Последние мои каникулы, — сказал Дима.

— Почему последние? Разве у студентов не бывает весной каникул?

— Кажется, нет. Впрочем, еще неизвестно, стану ли я студентом! Вдруг не поступлю?

— Поступишь! Я до министра дойду…

Дима решительно оборвал отца.

— Ни за что! Даже и не думай никого ни о чем просить…

— Ну, хорошо, хорошо, только не кипятись. А в «Березку» хотел бы поехать?

— В пансионат?

— Да. Я могу достать две путевки на десять дней, тебе и мне.

Дима ничего не ответил.

— Так как же, Дима? Согласен? Там такие места, ты себе даже представить не можешь, необыкновенно красивые!

— Я поеду в Челябинск.

— В какой Челябинск? — удивился отец.

— Есть такой город на Урале.

— А, понимаю. К Вале поедешь?

— Да, к ней.

— Понимаю, — повторил отец.

— Я скучаю по ней, — сказал Дима. — И она скучает. И я у тебя денег не возьму, ни одной копейки. У меня есть свои.

Отец натянуто улыбнулся:

— Свои? Откуда же?

— Я не говорил ни тебе, ни маме. Это был мой секрет. Я после школы разносил «Вечерку». Устроился в нашем почтовом отделении. За два месяца целых восемьдесят рэ тридцать одну копейку заработал.

— Даже тридцать одну копейку.

— Я не говорил тебе и маме.

— Ты что же, боялся нас?

— Нет, не боялся, но вы, наверное, стали бы волноваться, что я переутомляюсь, и зачем мне все это, и времени для уроков не хватит…

— А ты хитрый, сын, — удивленно заметил отец. — Я ведь ни о чем не догадывался.

— Это было совсем нетрудно. От полседьмого до полдевятого разнесу «Вечерку», и все, свободен до завтра.

— А мы думали, что по вечерам на каток ходишь…

Должно быть, против воли голос, отца звучал грустно.

— Пойми, я хотел заработать, чтобы у меня были свои деньги.

— Неужели я бы отказал тебе?

— Конечно, не отказал бы, я знаю, но зачем просить у тебя, когда можно заработать самому? — Дима прижался щекой к щеке отца. — Не сердись, папа. Я завтра еду. У меня уже билет в кармане.

— А где же ты жить будешь?

— У Валиной мамы.

— У нее же нет мамы.

— Ну, у приемной мамы. Валя с ней помирилась. Валя пишет, что мама с радостью примет меня.

Отец помедлил, прежде чем ответить.

— Помнишь, мы с тобой вместе ездили о Литву?

— Помню.

— А как по горам бродили?

— Еще бы!

— И теперь мы бы с тобой хорошо отдохнули о «Березке». Тебе надо хорошенько набраться сил, самая трудная четверть осталась.

— Я решил. Все равно, что бы ты ни говорил, папа… Только не сердись, прошу тебя, я же решил, понимаешь?

Поезд уходил в семь пятнадцать вечера.

— Как только приедешь, сразу же позвони, — сказал отец.

— Или в крайнем случае дай телеграмму, — попросила мама.

— Ничего со мной не случится, — пообещал Дима, — не бойтесь!

— А я не боюсь, — возразил отец.

Мама улыбнулась.

— В первый раз уезжаешь от нас совсем один…

— Мама, мне уже скоро восемнадцать.

— Не так уж скоро…

— Если бы ты мог звонить хотя бы два раза в неделю, — сказал отец.

— Перестань, Гриша, — обернулась к нему мама. — Ты хочешь заставить его с утра бежать на переговорный пункт и сидеть там по нескольку часов, ожидая, пока дадут Москву?..

— Хорошо, хорошо, — с необычной покорностью согласился отец. — Пусть будет по-вашему.

Почему-то в этот миг оба, отец и мать, показались Диме похожими друг на друга. И — словно увидел впервые — постаревшими. Да, как ни горько сознавать это, оба они незаметно постарели…

Дима спрыгнул с подножки, обнял отца, на ходу поцеловал маму, мигом вскочил обратно.

— Осторожно, мальчик! — воскликнул отец.

Дима уезжает без него, один. Что ж, когда-нибудь это неминуемо должно было случиться. Он все понимает, нельзя постоянно опекать мальчика, не спуская с него глаз, нельзя, наконец, бесцеремонно вторгаться в его душу, противясь его любви. Ведь Дима любит впервые в жизни. А первая любовь, как известно, самая сильная… Как сложатся отношения Димы и Вали в дальнейшем? Вдруг вернется обратно начисто отрезвленным, разочаровавшись в своей любви? Только как же он перенесет все это, если так случится? Неровен час, сломается, не выдержит, что тогда? Или нет, не сломается, выдержит? В нем есть какое-то кроткое упрямство. Да, есть. Именно, вот такое, пусть кроткое, но неуступчивое…

Дима все еще стоял на подножке. Потом закричал:

— Папа, мама, всего хорошего!

Вскочил в вагон, замахал ладонью из-за спины проводника.

— Будь здоров, мальчик, — крикнул отец. Побежал вслед за вагоном, не спуская глаз с сына….