Филимон Сергеев - Федина беда

— Дурачок… выпить, говорю, надо.

— Зачем?

— Как зачем?

— А вот так, зачем? — повторил Калинкин. — Я, например, культурно решил отдыхать, хоть и в душе погано.

— Ну давай красным побалуемся, — не успокаивался бородач. — Червонца жаль?

— Червонца-то не жаль… с железками вы поторопились.

— Все равно давай… мы сейчас…

Калинкин выложил остаток от десятки, бородач что-то хотел сказать, но, как только буфетчица приставила свисток к губам, он вместе со своими дружками ринулся к выходу.

— Постойте, мазурики! И вам за железки достанется!

Буфетчица преградила пусть бородачу и его компании, пронзительно засвистела.

— Милиция, милиция!

В утепленную дверь ларька просунулась голова дежурного милиционера.

— В чем дело?! — мрачно спросил он.

— Да вот, Петя, опять покоя нет. Этот в серой кепке, — буфетчица кивнула на голосистого остряка, — ругается как сапожник. А эти ларек в гараж превратили — видишь? — Она глянула на чокера. — Готовы к стойке паровоз подкатить, лишь бы ерша накушаться.

— Ваши документы? — так же мрачно спросил дежурный, обратившись к бородатому здоровяку и его компании.

— С собой не носим, — вежливо ответил бородач за своих приятелей.

— Тогда в отделение пойдем.

— И этого, Петя, уводи. — Буфетчица опять глянула на Калинкина. — Он мазуриков спаивает, а они ему железо толкают…

— Вот ведь до чего додумались! И надо же на такое позариться. Пройдемте, гражданин в отделение, — обратился участковый к Якову.

— Нет, я в отделение не пойду.

— Как это не пойдете?

— А вот так, парень, не пойду, и все тут… вины за собой не чую! — Калинкин начинал нервничать.

— Придется пройти, гражданин. — Милиционер взял руку под козырек. — Потому как эти железки краденые, и вы к ним имеете прямое отношение!

— Краденые??!

— Вот именно…

Яков удивленно посмотрел на чокера, отошел от стойки к нахохлившемуся бородачу, к притихшей компании.

— И не стыдно, ребята! Я к вам с открытой душой причалил… единственный червонец разменял, а вы? Ну что ж, пойдем, разберемся.

И откуда взялась у Калинкина такая решительность, такая смелость! Раньше, до беседы с Просекиным, он обходил милицию за версту, но теперь, после душевной встречи с директором, Яков понял, что он, Калинкин, и директор совхоза самые честные государственные люди и нечего им страшиться милиции.

Оказавшись в кабинете следователя, он, конечно, растерялся немного, но рук неотмываемых уж не стеснялся.

Следователь разложил на столе изъятые у Калинкина документы и, ознакомившись с ними, долго молчал. Затем он поднялся из-за стола, взял в руку несколько чокеров, раздраженно бросил их обратно на пол.

— А куда вы деньги спрятали, Яков Арефьевич? Отвечайте по всем правилам и не вздумайте искажать факты, — мрачно сказал он.

— Какие деньги?

— Не притворяйтесь… Ведь вы же в город за дефицитом пожаловали.

— За каким дефицитом?

— Да вот, за этим самым… — следователь кивнул на чокера. — Дураку ясно… у нас не деревня… на шармака не объедешь… еще вчера были в вашем совхозе и честь имели беседовать насчет этих самых железок.

— Чего?

— Хватит чевокать!

— Вот видите, что это?

— Чокера…

— А вы знаете, чьи они?

— Откуда мне знать?

— Тогда слушайте внимательно и постарайтесь давать показания коротко, ясно. Вот эта железина, — следователь поднял с пола длинный стальной трос, положил на стол, — снята с грузовой машины, где начальником товарищ Романов. Надеюсь, вам известна его фамилия и какой он пост занимает?

— Неизвестно…

— Понятно… Так и запишем. Эх вы, Калинкин, или прикидываетесь дурачком, или в самом деле странный какой-то. А вот эта штука откуда, знаете? — Следователь достал из сейфа кусок толстого троса с гаком на конце.

— Нет, не знаю…

— Железина вытащена из служебной машины всеми почитаемого директора гидролизного завода.

Следователь что-то написал в протоколе, достал носовой платок, вытер вспотевший лоб.

— Уму непостижимо! Снять трос с чертова колеса в центральном парке? Заставить его крутиться вместе с космической каруселью! Ведь эти две огромные «дуры» и сейчас ветер раскручивает… Остановить не могут! Вы слышите, какой ветер на улице?

— Слышу.

— Тогда зачем пакостить?

— Вы что, за вора меня принимаете? — резко спросил Калинкин.

— А кто вы?

— Я?! Да мы с товарищем Просекиным честные государственные люди!..

— Спокойно! Червонец-то вы за какие такие шиши этим троим наемникам выделили?! Ведь они вас и заложили. Молчите лучше!

— Вот оно что? У меня слов нет…

— Ну что ж, так и запишем. Возражений обвиняемый не имеет, слов тоже… то есть полностью признает свою вину.

— Какую вину?

— Воровскую… Вор ты, братец, и не отпирайся, хотя бы ради того, чтоб наказание смягчить. Скажи честно, приехал в город за железками, а так как одному возиться с ними несподручно, решил подыскать подходящих собутыльников, на шармака к воровству склонить. — Следователь помрачнел, нахмурился. — Так что до полного выяснения обстоятельств тебе придется посидеть в камере предварительного заключения, а дальше, сам понимаешь, срок… групповое хищение, статья № 96, от года до пяти.

— Да вы что, рехнулись?

— Разберемся… разберемся.

Калинкин сел на стул, обхватил голову обеими руками.

— Дайте мне поговорить с бородачом, — со вздохом обратился он к следователю. — Ведь он свидетель.

— Не свидетель, а сообщник. Во-вторых, его зовут Матвей Сергеевич Разливин. Ну что ж, если хотите поговорить, я не против.

Следователь попросил позвать гражданина Разливина.

В комнату вошел, как показалось Калинкину, совсем другой человек: глаза горели хитростью, губы изображали улыбку.

— Ты что, борода, — сразу обрушился на него Яков, — и меня в свои железки впутываешь?

— Спокойно! — вмешался следователь. — А как же вас не впутывать, если вы этими самыми чокерами весь совхоз снабжаете. У вас что, кузница на дому?

— Вот именно, — подхватил Разливин. — Нужен, мол, дефицит, а сам перед моим носом червонцем размахивал.

— Чего?! Я тебе счас не червонцем помашу, двуличный гад!

Калинкин поднялся со стула, сжал широкие ладони в узловатые кулаки.

— Да нам теперь с товарищем Просекиным никакая акула, никакая гнида не страшна! А вы что делаете?

На совещании директоров совхозов Просекин выступал около двух часов. Регламент был не больше двадцати минут, но поскольку его совхоз единственный в районе выполнял план, то райком позволил не ограничивать товарища Просекина во времени.

Выступление его было последним.

— Конечно, бригадный подряд — это не худо, — говорил директор, — но главное, я повторяю еще раз, — люди! Дело здесь не только в организации труда. Пора относиться к рабочему человеку как к творческой личности, умеющей самой организовать себя на добрый поступок. Я приведу вам множество фактов. Например, Калинкин…

Именно в эту роковую минуту в отделе сельского хозяйства, где проходило совещание, прозвенел звонок из милиции.

Следователь встретил Просекина с торжествующей улыбкой.

— Вот мы и продолжили наше знакомство, Матвей Евлампиевич, правда, не запланированное…

— Так ведь это прекрасно! Я вас в своем совхозе рад видеть, а вы, наверное, здесь…

— Конечно… вы там, я здесь… Только вы там без милиции живете, порядка меньше. А у нас тут все оцеплено, полный порядок.

Директор задумался, внимательно посмотрел на районного следователя Митю Черняева, известного во всем районе мастера спорта по стрельбе из малокалиберной винтовки.

— Ты знаешь, уважаемый Митя, — неожиданно мрачно заговорил он, — непослушных коров мы тоже пастухами оцепляем. Так сказать, искусственно порядок создаем, но всех млекопитающих не оцепишь!

— На что вы намекаете?

— На то, что людей оцеплять нехорошо, жестоко…

Следователь усмехнулся, пристально посмотрел в светлые глаза Просекина, предложил сесть.

— Уважаемый Матвей Евлампиевич, вы даже не подозреваете, до чего довела вас доброта! Да, да, именно доброта. Ведь мы с прокурором не зря заезжали к вам в совхоз… и в поле были, и на ферме, и в отделе кадров полдня просидели. Уму непостижимо! Народец-то у вас со всей России работает, кого только нет! Одних уголовников амнистированных тридцать восемь человек насчитали, тунеядок, сосланных из больших городов, около двадцати, из ЛТП — девять. Зачем превращать совхоз в исправительно-трудовую колонию?

— Работать некому, дружище, потому и не приходится особо выбирать, а шабашники с юга за такую плату не хотят работать.

Директор исподлобья покосился на следователя.