Филимон Сергеев - Федина беда
— Чего?
Калинкину показалось, что Матвей Евлампиевич не расслышал, и он повторил еще раз.
— Да ты знаешь, что ты со мной сделал теперь?! Калинкин, душа моя, молодость моя! Калинкин! — Лицо Просекина светилось неудержимой радостью. — Дай я тебя обниму, голубчик ты мой! Дай я тебя расцелую, как сына родного! Ведь ты для меня нынче, как спелый колос на заре! Я-то думал, что такие люди повывелись, а ты есть, Калинкин, есть! Да еще как есть-то! Я тебе щас новый слесарный станок выпишу, чтобы ты по гроб жизни помнил, какие мы с тобой люди!
Он достал из комода кожаный бумажник и, вытащив оттуда бланки с печатями, положил на стол.
— Вот тебе бумага на получение слесарного станка. — Директор размашистым движением расписался и еще раз с любовью глянул на Калинкина. — А ко мне вчера прокурор со следователем приехали. Почему, говорят, у тебя все трактора на ходу, машины все работают и план ты перевыполняешь на десять процентов? Лес заготовляешь, трелюешь, строишь много… А вот в соседних совхозах, мол, обратная картина: запчастей не хватает, машины стоят, картофель гниет… Да разве с такими людьми, как ты, Калинкин, возможно в хвосте плестись! Или хозяйство совхозное запустить! Держи расписку на получение денег да бумагу на станок.
Калинкин смущенно взял две заверенные бумажки, положив в верхний карман куртки, и лицо его налилось словно брусничным соком.
— А теперь, дорогой ты мой человек, давай-ка тяпнем по чашке крепкого чая. — Просекин неожиданно как-то весь выпрямился, поправил на себе просторный байковый халат и, проворно открыв термос, стоявший на холодильнике, разлил по чашкам.
— Хороший вчера был праздник, а сегодня еще лучше, потому как знаю теперь твердо, что мы с тобой, Яша, честные государственные люди! — Он неожиданно крякнул, поднял над столом чашку, но, помолчав немного, с грустью отставил. — Нет, я, пожалуй, вместо чая валерьяновки или валокордина проглочу.
Директор опустил чашку и, положив одну руку на сердце, налил другой рукой в стакан темной жидкости с валериановыми каплями.
— Ну будь здоров, чертяка…
Поморщившись, он еще раз крякнул и выпил стакан до дна.
— А чокера ты продолжай выцарапывать и других слесарей хозяйственности учи. Мы ведь перед людьми в ответе…
И Калинкин тоже неожиданно крякнул, сделав глоток чая. И получилось у него это, как у самого директора совхоза!
— Отлично, Яша! Завтра, если захочешь, поедем со мной в райцентр. Там ведь новый Дом культуры отгрохали, жуть! Я на совещание, а ты культурным отдыхом займешься. Ну?
— А что, поехали…
— Тогда по рукам…
С директором Калинкин был готов ехать хоть на край света. Дорожил он Просекиным, как родным отцом дорожил.
Сердечная беседа с почитаемым во всем районе человеком сильно взволновала его. Он понял как-то вдруг, что вести себя можно совсем иначе, да и жить на родной земле не так осторожно, а шире, уверенней. Одним словом, что-то словно раскололось в нем, и дышать стало свободнее.
— Ох и лихо нынче в душе! Ох и празднично! — барабанил он себя в грудь, подъезжая в машине директора к райцентру. — Давно я мечтал вот так… с медвежатиной посреди стола, да с брусничным морсом из вековых четвертей! Вот вы, Матвей Евлампиевич, человек, и здесь тоже люди живут, но разве они смогли бы на такое решиться…
— На что, Яша? — строго спросил директор.
— Да на то, чтоб душу-то распахнуть!
— A-а… Вы все о душе моей, и ты тоже. А она у меня самая что ни на есть нормальная. Я ведь не писатель какой, не артист. — Директор широко улыбался, хотя и думал совсем о другом, и в первую очередь о том, что предстояло высказать на совещании. — Ты не торопись, Яша, с выводами. У ДК тормознуть или как? Может, у церкви? Там тоже интересно нынче. Преподобные Зосима и Савватий в полный рост… Музей, короче, открыли, только вход теперь по билетам.
— Лучше у ДК.
Директор притормозил у Дома культуры и велел ждать его на обратном пути около шести вечера. Ему хотелось, чтобы Калинкин смог сходить куда-нибудь, скажем в городской кинотеатр, а может, и в ресторане пообедать. И он незаметно сунул в куртку тракториста десять рублей.
«Это ему на праздничное настроение, — решил он. — Пусть отдохнет как следует, купит чего-нибудь».
Районный Дом культуры оказался на запоре со всех сторон, и Калинкин, обойдя его кругом, свернул в сторону главной улицы.
— Пиво-воды, — прочитал он на углу одноэтажного дома. Войдя внутрь, он быстро окинул помещение острым взглядом и, сняв шапку, направился к мужикам, чем-то похожим на него самого.
— Ку-ку, ребята? — осторожно спросил он.
— Пока ку-ку, — ответил бородатый здоровяк с таким же острым взглядом, как у Калинкина. — Ты что, с вахты сбежал? — поинтересовался он.
— Сбежать-то сбежал, да в кармане дырка, — чистосердечно признался Калинкин.
— Не бери в голову… — сурово буркнул бородач. — Кружку неси.
Калинкин взял кружку на соседней стойке, сильно смутился.
— Ты не канючь, — весело подмигнул бородач. — Угощайся.
Он лихо плеснул Калинкину районного пива, оглядел тракториста с ног до головы.
— Ну, дырка, поехали!
Они выпили.
Последний раз Яков пил пиво много лет назад. Еще в те времена, когда перед выборами в местные Советы в дальнюю деревню забрасывали не только яблочный сок, но чего-нибудь покрепче. И сейчас это мгновенно сказалось на его настроении.
«Вот город, — одурев от горького напитка, отметил он, — с ходу по мозгам лупит».
Бородач словно угадал его мысли и подтвердил это на факте — вылил Калинкину оставшееся пиво.
— Будь здоров…
— И ты, борода, не болей, — осмелел Яков.
— Ты мореман или деревня?
— Чё, по харе не видно?
— С верховья, что ль?
— Ну да…
— А сюда зачем?
— Да вот, это самое… чокера собираю, ну и…
— Постой, постой!
Глаза бородача вспыхнули, губы задрожали, он как-то сразу весь выпрямился, поправил на себе ватник, заговорил совсем другим голосом:
— У тебя деньги есть?
— Деньги?!
Калинкин машинально полез в карман за распиской на получение премии и наткнулся на десятку.
— Ух ты, да тут червонец, — удивился он, не сразу сообразив, откуда взялись деньги. — Вот тебе и чокера!
— Чего? — не понял бородач.
— Чокера, говорю, дефицит, — весело пояснил Калинкин. — Где бы еще раздобыть?
— Ну да… Конечно, дефицит, — хитровато пробурчал бородач. — И раздобыть их не всегда можно…
Он неожиданно засуетился, ловко обшарил пивную сальными глазками, с жаждой глянул на десятку Калинкина.
— А теперь ты нам ку-ку! Понял? Бери пиво… мы сейчас…
Калинкин встал в очередь за бутылочным пивом, а бородач вместе с приятелями вышел на улицу.
— Вы куда, ребята? — крикнул им вслед Калинкин, но они почему-то не ответили.
Очередь приближалась медленно. Яков взял восемь бутылок пива и, поставив на стол, опять подумал о том, что Просекин отличный человек.
Праздник души в сердце слесаря продолжался.
«Сейчас придут его городские дружки, и он обязательно расскажет им, какой у него директор, — решил он. — И расписку на премию покажет, и распоряжение на получение нового станка…»
Наконец дружки появились.
— Вы что, и в самом деле ку-ку? — спросил Калинкин и оторопел от удивления.
Трое городских приятелей были обвешаны чокерами, словно новогодние елки увесистыми гирляндами.
— Лешаки! — громко закричала буфетчица. — Ларек в гараж превратили! Стойки бензином пропахли, а вы что вытворяете? Вон отсюда!
— Мы чо, выпимши иль к горлу с ножом лезем? Чего кричишь, Роза?
— Я не кричу, а в помещении с частями от трактора не положено.
— Где написано про то?
— На лбу у тебя написано, брондохлыст! В глазах твоих осоловелых, — еще больше повысила голос буфетчица, обращаясь к бородачу.
Она вышла из-за прилавка и подошла к теплой компании.
— Счас пиво отыму и за дверь всех четверых!
— А мы тебе, кхе! Взятку дадим. Верно? — заулыбался Калинкин, сочувственно поглядывая на бородача.
Мужики прыснули от смеха, хорошо зная, что Роза берет взятки не только деньгами.
— Ты ей конец чокера на груди завяжи, а другой к трактору! — выкрикнул один не из робких посетителей ларька. — Так и в ОБХСС дуй!
— Ты у меня живо отгул на пятнадцать суток схватишь, — закричала буфетчица и достала из халата милицейский свисток.
Посетители ларька замерли. Только обвешанные чокерами, словно по команде, переглянулись и положили стальные тросы на пол.
— Слушай, парень, — оживился бородач, обращаясь к Якову. — Пусть эта зараза кричит, а нам ради такого дела шарнуть надо.
— Кого шарнуть?
— Дурачок… выпить, говорю, надо.
— Зачем?
— Как зачем?
— А вот так, зачем? — повторил Калинкин. — Я, например, культурно решил отдыхать, хоть и в душе погано.
