Музафер Дзасохов - Весенние звезды
Наш дом стоит на окраине села, и со двора хорошо видно ближнее поле, где нынче работают колхозники. Солнце уже заходит. Посмотришь на Джермецыкский хребет, и глазам делается больно от красных солнечных лучей. Скоро стемнеет, и колхозники пойдут с поля.
«А почему бы мне не встретить Дзыцца?» — подумал я.
Тень от акации на нашей улице в эти закатные часы ложится на десятки метров. Я решил пройти по этой длинной тени до самого поля. Но… шел, шел, а ей все конца нет. Да еще попал в бурьян, в колючки, ободрал ноги. Бросил свою затею и снова выбрался на дорогу.
Дзыцца испугалась, увидев меня: уж не случилось ли что-нибудь дома? Но я успокоил ее: просто мне захотелось ее встретить.
Домой мы шли вместе.
Только мы открыли калитку, как наши куры, утки, петух — все бросились к нам, окружили нас. На меня-то они не обращают внимания, они радуются Дзыцца, знают, что она накормит их.
Хуыбырш спал у плетня. Птичий гомон разбудил его. Он даже подскочил спросонок. По его глазам было видно, что он очень рассердился на них. Даже заворчал. Но, увидев Дзыцца, завилял хвостом и тоже подбежал к ней. Дзыцца устало опустилась на ступеньки и начала рыться в карманах. Куры полезли к ней на колени.
— Нате и отстаньте от меня!
Она высыпала им пригоршню кукурузного зерна. Куры и утки, прыгая друг через друга, бросились их подбирать. Они моментально склевали кукурузу и вновь стояли перед Дзыцца, вытянув шеи.
— Да вы скоро и меня съедите!
Она замахала на них руками. Куры с криком разбежались. Они постояли еще немного поодаль, но, поняв, что уже больше ничего не получат, разбрелись по двору.
— Байма! — услышал я чей-то голос.
Как мне приятно услышать имя отца. Вот уже сколько лет его нет дома, но, когда приходят к нам люди, они каждый раз, окликая хозяев, называют его имя. Он ведь старший в нашем доме, а по нашему обычаю обращаться надо только к младшему из мужчин. Но люди, называя имя отца, стараются сделать нам приятное.
— Иди посмотри, — попросила Дзыцца.
Я побежал к воротам.
— А с каких пор ты без стука к нам не входишь? — сказал я, увидев Царадзона. — Хуыбырш не то что укусить, он и лаять на тебя перестал. Входи, открыто же!
Но Царадзон не трогается с места. Видно, хочет что-то сказать мне, чтобы Дзыцца не слышала. Я вышел к нему.
— Собака Цымыржа… теленка вашего… укусила.
Я растерялся. Даже не спросил, как и что. Сразу побежал вниз по улице, к ручью, где пасся наш теленок.
— За калиной ходил в рощу, — рассказывал, задыхаясь на бегу, Царадзон, — вдруг гляжу — собака Цымыржа. Я испугался — бежит прямо на меня. А потом свернула в заросли. Немного погодя оттуда выскочил ваш теленок, а собака за ним! И прямо на ходу кусает его. Теленок хотел через ручей перепрыгнуть, да поскользнулся, упал. Собака с разгону мимо проскочила, а потом повернулась и накинулась на него. Ворчит, злится… А теленок замычал так жалобно… Я даже глаза закрыл…
Вот и мост. В другой раз я бы уже выдохся. А сейчас даже не чувствовал, что бегу от самого дома.
Теленок лежал там, где его видел Царадзон. Я присел около него на корточки.
— Гыдзо!..
Услышав свое имя, теленок посмотрел на меня. И снова закрыл глаза.
— Гыдзо, пойдем домой!
Я осторожно потолкал его, но теленок и не думал вставать.
— Смотри, что она с ним сделала. — Царадзон показал на его истерзанную заднюю ногу.
И бок у теленка был весь в крови. Я дотронулся рукой — что-то мягкое, горячее… Кишки вывалились.
— Гыдзо, ничего… Гыдзо, ты еще поправишься…
Я погладил его голову. Но теленок на этот раз даже не посмотрел на меня. Вижу — потеряем мы его… Напрасно Дзыцца планы строила. «Корова, — говорит, — уже старая. Надо теленка растить…»
Слезы у меня подкатили к горлу. Царадзон побежал набрать соломы — подстелить теленку. Он понимал мое состояние. Я вытер глаза. Мне было очень жалко теленка. И Дзыцца жалко. И себя. Вот уж сколько лет подряд у нас телята не выживают. А ведь они не хуже соседских, и корма даем им довольно, и пасутся вместе с другими телятами. А все равно — проходит какое-то время, и теленок у нас заболевает. И ветеринар не спасает. Правда, и приходит-то он, когда теленок уже мертвый. Составит акт. Дзыцца потом в какую-то контору шкуру отнесет, получит несколько рублей. И все.
А теперь вот Гыдзо… Почему мы такие невезучие? Дзыцца не зря говорит, что когда распределяли счастье, наш дом обошли.
Гыдзо я любил больше всех наших телят. Он появился в трескучие морозы, но был крепким, ел хорошо и рос быстро. Дзыцца другим телятам обычно насильно совала в рот отруби или куски чурека. А этого никогда не нужно было упрашивать. И вот, пожалуйста… Неизвестно, выживет он или нет. У несчастий дорога проторена в наш дом, иначе почему именно нашего теленка нашла в зарослях собака?..
Мы вернулись в село. Я остался за огородом. Царадзон побежал за тележкой.
Все-таки он хороший парень, Царадзон. Знает, что у нас вышло с его отцом, но дружбу со мной не порвал. Правда, отца он остерегается, старается, чтобы Гадацци не видел нас вместе. И за тележкой один побежал — наверно, боялся, что если Гадацци увидит меня, то и не даст тележку.
Гыдзо лежал все так же, как мы его оставили. Изо рта у него шла кровь. Что будет с Дзыцца, когда она увидит это? А как будут плакать Бади и Дунетхан… Чтоб тебе боком вышло наше горе, Цымыржа!..
Мы с трудом подняли теленка и положили на тележку. Дорога неровная, с колдобинами. Мы стараемся везти его медленно, осторожно, там, где помягче, по целине…
От Дзыцца уже больше нельзя было скрывать того, что случилось. Я позвал ее. Втроем потихоньку внесли теленка в сарай, опустили на солому.
До полуночи мы с Дзыцца просидели около Гыдзо. Дзыцца обмыла его раны теплой водой.
— От укуса собаки, говорят, хорошо прикладывать ее шерсть, — сказал Дзыцца, — но где теперь найдешь этого зверя… Чтоб его хозяина волки съели!..
Я принес из сада свежей травы, но Гыдзо не притронулся к ней. Приготовил пойло из кукурузной муки — он даже не посмотрел.
— Оставь, не до пойла ему, — сказала Дзыцца. — Счастье не догонишь, если оно само не идет за тобой… Пусть не будет удачи этому самому Богу, который мне такую судьбу предопределил!
Эти слова так и резанули по сердцу. Я все еще думал, что заботливые руки Дзыцца поднимут на ноги Гыдзо. Но если Дзыцца уже не надеется, значит, его не спасти. Неужели нет такой силы, которая бы спасла Гыдзо?
Значит, нет. Иначе бы Дзыцца не сидела тут, рядом со мной.
Лампа горит всю ночь. Нынче мы и керосин не экономим. А мысли только вокруг Гыдзо…
Была зима. Мы с Дзыцца той ночью совсем не спали. Шауи должна была вот-вот отелиться. Дзыцца все время ходила проведать ее — холода стояли сильные и она боялась, что теленок замерзнет. И я с ней ходил, держал лампу. Наконец мы увидели теленка. Теленок показался мне каким-то противным — голова да ноги, мокрый… Но Дзыцца принесла соли в чашке, осыпала теленка. Шауи тут же принялась его облизывать своим шершавым языком. И теленок сразу стал другим. Утром я уже не мог им налюбоваться.
Бади тогда болела — где-то опять простудилась и уже несколько дней не вставала с постели. А в это утро, когда родился Гыдзо, она сразу выздоровела.
— Добрая скотина, — сказала Дзыцца, радуясь, — как появился у нас в доме, так и малышка моя выздоровела!
А теперь Гыдзо умирает…
Маленький он тогда был, еще не умел щипать траву. Он так весело скакал по двору. Разгонит всех кур и бежит в сарай, высоко подбрасывая ноги. А то еще вот как было. Иду из школы и вдруг вижу — на задворках Гыдзо сосет Шауи. Видно, кто-то забыл закрыть за собой калитку, он услышал мычание матери и прибежал к ней. Я бросил сумку, кинулся отгонять его. А он будто и не слышит. Тогда я хлопнул Гыдзо ладонью по боку…
Лучше бы я и не вспоминал об этом. Опять комок застрял в горле. Зря я тогда ударил его. Если бы знал, что с ним случится, я бы даже и не замахнулся на него ни разу…
Как я хотел, чтобы Гыдзо выздоровел! Я бы ему таскал такую траву, какой ни один теленок на нашей улице не пробовал. Водил бы его к речке, где мы купаемся — пусть бы пасся вдоволь! А собаку Цымыржа я бы наказал как следует.
Но все мои мечты и решения были напрасны. Гыдзо так больше и не взглянул на меня, не услышал моих слов…
Я лежал в постели и плакал. Дзыцца меня утешала:
— Не плачь, Габул! Что поделаешь… пусть все наши беды уйдут с ним. Лишь бы вы у меня здоровыми были, а так не пропадем. Что поделаешь, не везет…
Цымыржа не признался, что выпустил собаку. Мы с Дзыцца вместе ходили к нему. А он еще и нас самих обругал. Дзыцца, конечно, ругаться с ним не могла. Только сказала:
— Пусть наше горе, наши беды все к тебе перейдут. Вот мое лучшее пожелание!
Наступила зима. Я нетерпеливо ждал Нового года. Но время тянулось так медленно!
