Изабелла Худолей - Твоя воля, Господи
Зоя в сорок первом все же поступила в институт, в Краснодарский педагогический. Когда немцы подходили к Краснодару, институт эвакуировался. Да поздно собрались. Бомбили уже тогда, дороги особенно. Их эшелон попал под бомбежку где‑то под Ростовом. Горящие вагоны, развороченные пути, трупы. Страшно. Пешком оттуда она почти двести километров шла в Павловскую.
О том, что беда может приключиться с Зоей при немцах, стало ясно уже с первой встречи с ними у взорванного моста у хутора Шевченко. Когда утром прикатили мотоциклисты, а с ними офицер, он и обратился к беженцам с каким‑то вопросом. Зоя поняла вопрос и ответила по — немецки, что они жители соседней станицы и уехали практически без вещей, чтобы спастись от бомбежки. Вчера их очень сильно бомбили. Второй вопрос был такой, от которого у Дуси сердце екнуло:
— Judae?
спросил офицер и указал на Зою. Мать схватила за одну руку Зою, за другую Белочку и рванулась к нему.
— Дочери это мои, дочери, понимаешь, дурья твоя башка? Он засмеялся. Перевода не понадобилось. Сходство с Зоей не вызывало сомнений. Они выглядели скорее как сестры, а не мать с дочерью. У Дуси черты лица были несколько мягче, носили более четкий славянский характер. У Зои были черные вьющиеся волосы, глаза хоть и напоминали материнские, но были больше и темнее. Немцы уехали, на этом все и кончилось. Но не для Дуси. Этот возглас офицера клином вошел в ее голову. Наполова многие евреи считали своим почти человеком. Он свободно говорил по — еврейски, пел их песни.» Их же много там, на Черниговщине. Язык он знал с детства. Конечно, семья Наполовых русская. Братья Николай, Илларион — светловолосые сероглазые гиганты. Иван тоже ни ростом, ни статью не обижен, глаза темно — карие, волосы черные, когда отрастут, так прямо вьются кудрями. Хоть Зоя похожа на мать, но и от отца ей немало досталось — цвет глаз, форма носа, красивые волнистые черные волосы.
А может немец не так уж и не прав? Может где‑то там у Наполовых и есть какая еврейская родня? Такие способности к языкам! Ведь никто в классе не говорит по — немецки и не переводит так просто, хотя не одна она там отличница, а учили всех одни учителя, немцы — эмигранты их фашистской Германии. Вот такие вопросы задавала себе бессонными ночами Дуся, обдумывая это неожиданное осложнение в судьбе дочери. Пока немцы двигались, одни части сменяли другие, по совету Игната Зою держали в закрытой комнате, а вечером она выходила во двор в драном черном платье с лицом, измазанным сажей. Немцам говорили, что она сумасшедшая. Потом передовые части ушли, остался гарнизон. В сумасшедших ходить было опасно, немцы их стреляли. Бродячих собак, деревенских дурачков, юродивых стреляли прямо на улице. Полиция начала ходить по дворам, сгоняли молодежь на разборку развалин, на уборку помещений под немецкие службы. Что — то
надо было делать, куда‑то основательно прятаться. Как водится в таких случаях, жизнь сама подкинула решение.
У Нюни в лучшей комнате дома поместился оберст. Рядом комната для денщика, чисто, уютно, недалеко офицерская столовая. Оберст был молодящимся стариком с крашеными волосами и это очень веселило девчонок — 16–летнюю Тайсу, Нюнину дочку, и 17–летнюю Зою. Они хихикали, глядя как он долго и упорно зачесывает свои реденькие волосы на солидную плешь, как охорашивается в халате перед большим зеркалом. Веселили их и следы краски на концах волос и даже ночной горшок, что стоял у него под кроватью у всех на виду. Ничего не могло укрыться от зоркого девчоночьего глаза и острого языка. Старый дрипшак — был их приговор. Это означает что‑то вроде старой развалины, рухляди. Слово из украинского диалекта, который имел широкое хождение на Кубани, в том числе и в тех семьях, где говорили по — русски. Как‑то оберст сам предложил девчонкам пойти посмотреть немецкое кино, чтобы увидеть «культурную жизнь». Денщик отвел их в кинотеатр, что был через два дома, и в боковую дверь впустил в темный зал. Фильм был типа съемок варьете. Длинноногие девицы пели, танцевали. Возможно, это и была Марика Рёкк, но кто же ее тогда знал? На следующий день оберст поинтересовался впечатлением и очень был озадачен сдержанным ответом. Зоя ему ответила, что для них там все не так интересно, как для солдат, что сидели в зале. Вероятно, они не все поняли, они ведь впервые видели таких актрис. А когда он немного отошел, добавила: «Старый дрипшак!» Надо сказать, что оберст довольно сносно говорил по — русски, диалекта, естественно, он не знал.
На утро следующего дня за Зоей домой пришел немецкий солдат с автоматом и отвел ее в комендатуру. Там с ней разговаривал немецкий офицер, явно украинец по национальности. Он спрашивал о семье, потом перешел на тетку, поинтересовался впечатлением от кино, что они смотрели с сестрой.
— А как ты назвала оберста? Старый …
— Дрипшак!
— Правда? А не старый дурак?
— Да нет, вы же понимаете, что это не одно и то же.
— Я‑то понимаю…
— Слухай, дивчина, — перешел он на украинский — тоби е дэ сховаться? Тике швыдко, сегодня?
Все было понятно. По пути из комендатуры она зашла в Управу, в тот кабинет, где был РОНО, там ей дали направление на место учителя немецкого языка в неполную среднюю школу хУтора Средние Челбассы, что в 45 километрах от Павловской в районе рукотворного лесничества, что было заложено в начале века. Немцы такими подробностями не интересовались. Лес он и есть лес, посадили его или он сам вырос. Гарнизоном в Павловской стояли части, что были переведены из Белоруссии. Лесов они не любили. На хуторе Средне — Челбасском с августа 1942 года по февраль 1943 года ни одного немца не было, даже наездом. А школа была вполне советская школа и З. И. Наполова, первокурсница краснодарского физмата, преподавала в ней математику, физику и… немецкий язык.
А в тот день уже к вечеру она пешком пришла на хутор. Шла налегке в прорезиненных тапочках, торопясь попасть засветло в незнакомое место. Пришла, села, а встать не смогла. Вся подошва стала одной большой кровавой мозолью.
Шел сорок третий. Немцы были уже другими, даже по возрасту совсем не те. Старик, седой и плешивый, насмерть перепуганный, кряхтя и чертыхаясь лез под железную кровать, предварительно распластавшись на полу. Он — тоже служивый, хотя по виду ему более 60 лет. По — русски знает несколько слов и сразу же все их пускает в ход. Выглядит это так.
— Моздок, мостик, машинка капут. Здравствуйте, до свидания, спасибо, на здоровье, завтра утром, вечером, приходите, только мало вещей берите, а то на машину не поместимся. Очень выразительная тирада, если вслушаться. Тут вся стратегия и тактика войны в 43–м на Северном Кавказе. А старик был ранен, но почему‑то боялся идти в госпиталь. Вероятно из‑за ночных бомбежек. Ночами он стонал и даже плакал от боли и страха.
Поджигатели, в обязанности которых входило сжечь все по уходу войск, прибыли дня за три до полной эвакуации гарнизона. Совсем мальчишки это были, лет по 16, не больше. Сожгли они только школу, где был госпиталь. А еще 6–7 зданий бабы спасли, регулярно ночами разворовывая из бочек «карасин».
Боже, какая махина откатывалась в феврале 43–го с Кубани! Сколько техники и какой! Но все катилось, катилось, настроение у немцев было подавленное, грабить было нечего, не август 42–го. Тогда они красиво грабили, с удовольствием. Взяли у Сычевых почти новенький харьковский велосипед, так и сверкающий никелем. Все до винтика разобрали, в коробочки и кулечки уложили, колеса хозяйку заставили обшить тканью и отправили в фатерланд. Так же у Дуси серию алюминиевых кастрюль питерского завода «Красный выборжец». Шесть штук мал мала меньше очень аккуратно упаковали и отправили. Шесть других, побольше размерами, не нашли, потому две из них служат мне до сих пор.
А эти, убегающие воровали как‑то безвкусно и небрежно. Чувствовали, поди, что все пойдет прахом. Но медвежью большую шкуру, охотничий трофей Худолея, легкомысленно плохо спрятанный Дусей, расстелили на башне танка и, довольные, отбыли. Потом уж Дуся утешала себя, что дальше Курска, поди, не доехали.
После шума и грохота немецкого бегства на дорогах грязь со снегом, перемешанная траками немецких танков, и тишина… Февральским утром Павловская проснулась, когда на волах тащилось наше воинство, покрикивая на двигатель с азиатским акцентом:
— Цоб — цабе, хади бистро, видишь, Бирлин видно.
Война продолжалась. Пришла похоронка на Петю, сына
младшего брата Игната. Без вести пропала Галина. Никаких надежд не было. Последние сведения о ней — участвовала в десанте, который отбивал у немцев Ростов на несколько часов. Все они там погибли. Ни слуху — ни духу о двух дусиных братьях, что воевали под Сталинградом и Ленинградом.
В сорок четвертом, голодном, холодном, военном при сожженной главной школе станицы Павловской, когда учились где придется, Белочка пошла в школу. Первой ее учительницей, к большому удовольствию Дуси, была дочь генерала Кривцова, Нина Александровна. Кривцовы получили дворянство и земли (хутор Междуреченский) за ратные подвиги во славу Отечества. Хозяйство вели образцово, детей воспитывали и учили отменно, девочек в институтах благородных девиц. Правда, по малолетству и глупости Дусе Калинцевой досталось от тетки белочкиной учительницы Людмилы Григорьевны Кривцовой, тогда классной дамы. Калинцева поинтересовалась в феврале 1917 года:
