Николай Гацунаев - Экспресс «Надежда»
— Собственного копчения, — похвастал Игорь. Достал из сумки четвертинку с изумрудно-зеленой этикеткой. Жидкость в бутылке была под стать этикетке — светло-зеленая.
— «Шайкурай», — прочел Иван. — Это что?
— А шут ее знает, — признался Игорь, — Настойка какая-то. Я в этих делах не мастак. За День Победы.
Он налил по полрюмки и поставил бутылку на стол. Осторожно, двумя пальцами взялся за рюмку.
— Батя у меня с войны не вернулся. — Помолчал, глядя куда-то в окно внезапно посерьезневшими глазами. Вздохнул. — Давай за него.
Наливка горчила. Наливка пахла дикой полынью, бескрайним степным привольем.
— Ешь, Ваня. Закусывай. Ветчину бери.
Смутное воспоминание шевельнулось в душе. На мгновенье стало тревожно и неуютно. И тут же прошло.
— Сам-то из каких краев будешь? — спросил Игорь.
— Из Турткуля.
— Надо же! Земляки.
Иван стиснул зубы и пристально вгляделся в лицо собеседника. Тот продолжал, ничего не замечая:
— И батя мой в Турткуле родился. Не в нынешнем, конечно. В том, который Дарья смыла.
Вопрос рвался с губ, но Иван пересилил себя.
— Отец еще до войны из Турткуля уехал. В летное училище. Там и женился. А как война началась, жену сюда отправил.
«Молчи, — приказал себе Иван. — Молчи и не строй догадок. Мало ли похожих судеб…»
— А в сорок четвертом похоронка пришла. Осенью. Это было как удар в солнечное сплетение: режущая боль, удушье и почти полная неспособность сделать вдох.
Игорь по-прежнему, не отрываясь, смотрел в окно.
— Мать после его смерти всего год протянула. А меня в детдом определили. Вот такие дела…
Игорь снова налил в рюмки.
— Выпьем, Ваня. За Победу выпьем.
«Не смотри! — то ли молил, то ли тщетно заклинал Иван. — Не поднимай глаз!».
— Да что с тобой? — всполошился Игорь. — Лица на тебе нет! Сердце, да?
— Н-ничего, — хрипло прошептал Зарудный, поднес рюмку к губам и запрокинул голову. Спирт обжег нёбо, глотку, гортань. Иван выдохнул остатки воздуха, медленно-медленно потянул в грудь свежий.
— Потерпи, браток. Сейчас валидол дам. — Игорь торопливо вышел из комнаты.
«День Победы порохом пропах», — услышал Иван чей-то мужественный баритон, протянул руку и прибавил громкость.
Это праздник с сединою на висках, Это радость со слезами на глазах.
День Победы, День Победы, День Победы!..
Вернулся Игорь с пузырьком валидола.
— Не надо, — остановил его Иван. — Прошло. Давай лучше песню послушаем.
Ему и в самом деле полегчало. Молча дослушали песню. Иван — сосредоточенно, глядя прямо перед собой. Игорь — то и дело бросая на него тревожные взгляды.
— Легче? — спросил он, когда Иван выключил приемник.
— Не то слово, — криво усмехнулся Зарудный. — По последней, что ли?
— Может, не надо?
— Надо, — кивнул Иван. — Бог троицу любит.
— Так то бог, — улыбнулся Игорь, — А мы простые смертные. — И вдруг предложил: — Слушай, а может, на рыбалку махнем? Арал рядом.
— Можно и на рыбалку, — согласился Иван и разлил по рюмкам остаток «Шайкурая».
— Скажи, Игорь, ты помнишь своего отца?
— Откуда? — собеседник удивленно вскинул на него глаза. — Только по фотографиям. Когда я родился, он уже на фронте был. А что?
— Да так, — Иван поднял рюмку. — Давай молчком. Каждый за свое.
Только глаза у Игоря были Катины — карие с поволокой…
Мотоцикл, такой неказистый с виду, тянул на удивление здорово.
На холостых двигатель работал почти беззвучно, а когда Игорь прибавлял газ — гудел басовито и мощно, стремительно набирая обороты.
— Хороша машина! — прокричал Иван сквозь упруго хлещущий в лицо ветер. Игорь кивнул, не отрывая глаз от дороги.
— По винтикам собрал. Своими руками.
Мотоцикл накатом пошел под уклон. Игорь сбросил газ до предела. Стало тихо, лишь негромко шуршали протекторы по пыльному склону.
— Такие моторы я только у «Цундапов» встречал, да у «Харлей-Додсонов».
Игорь недоверчиво покосился на пассажира, но промолчал. Спуск кончился. Мотоцикл свернул влево и по инерции покатил вдоль обрыва. Внизу бирюзово синело море. Начинаясь у широкой песчаной отмели, оно уходило к самому горизонту и там сливалось с небом.
— Приехали.
Игорь помог отстегнуть клеенчатую полость, шагнул с мотоцикла, разминая ноги. Вниз, к отмели, приноравливаясь к узким ступенчатым уступам обрыва, вела зигзагообразная тропинка. Море было пустынно — ни дымка, ни паруса — бирюзовая ширь, насколько хватало глаз, и от этой величественной шири захватывало дух и на сердце становилось светло и празднично.
На отмели, ближе к обрыву, стояли деревянные щитовые домики. Иван насчитал их целую дюжину и удивился, кому и зачем понадобилось ставить их здесь, вдали от человеческого жилья.
— Удивляешься? — Игорь достал из багажника сумку и складные бамбуковые удилища. — Это сейчас тут ни души. А начнется жара — яблоку негде упасть будет. Со всею Устюрта хлынут: газовики, геологи, шофера.
Не поверишь, с Каспия на вертолетах прилетают купаться.
Он посмотрел вдаль, прикрывая глаза ладонью.
— Жаль. Хорошее море было.
— Почему «было»? — удивился Иван.
— Мелеет. — Игорь перекинул сумку через плечо, протянул удилища. — Держи. Вниз пойдем.
Обрыв был высокий, не меньше ста метров. Снизу он смотрелся куда эффектнее: угрюмый срез разноцветных пластов. Сэндвич высотой с небоскреб. Слоеный пирог матушки Земли.
— Уступы видишь? — указал рукой Игорь.
— Ну, вижу.
Уступы шли в несколько ярусов от подножия до самого верха обрыва.
— Что это, по-твоему?
— Ступеньки для великанов.
— Почти угадал, — усмехнулся Игорь. — Линия прибоя.
— Что-о? — опешил Иван.
— Вот тебе и «что»! Мелеет Арал. А в последние годы особенно. — Игорь повесил сумку на гвоздь у двери ближайшего домика. Полез в карман за ключом. — Когда мы сюда первый раз приехали, вода вот здесь была. Закидушки прямо с веранды забрасывали. А теперь до воды километр топать, не меньше. Это за какие-то два года.
— И что же дальше?
— Дальше? — Игорь щелкнул замком и открыл дверь. — Если все останется как есть, высохнет море.
Иван представил себе бесконечную солончаковую степь на месте бирюзового приволья и зябко передернул плечами.
— Климат?
— Если бы только климат! — вздохнул Игорь. — Климат — это цикличность. Спады, подъемы. Арал никогда не стоял на одном уровне. Но тогда амплитуда была: вверх — вниз. А теперь четко: спад и никаких подъемов.
— Почему?
— Почему? — Игорь вошёл в дом, споткнулся обо что-то, вполголоса помянул черта. — Потому ч-то Аралу каждый год 62 кубических километра пресной воды подавай. А где ее взять? Сырдарья уже давно в море не впадает. Амударья — лет пять. Выпили голубушку. Всю досуха. Аралу ни капли не оставили.
Он вышел на веранду в одних плавках, стройный, мускулистый, загорелый, до боли похожий на Мишку Курбатова.
— Скидывай одежду, чего стоишь? Искупаемся, позагораем. До вечера все равно клева не будет.
— И что — ничего нельзя сделать? — спросил Иван, расстегивая пуговицы комбинезона.
— С Аралом-то? Отчего же — можно. Дать ему эти самые шестьдесят два кубика в год — и дело с концом. Только где их взять — вопрос! — Он спустился по ступенькам, прошелся, с удовольствием ступая по песку босыми ногами. — Знаешь, чем я в школе увлекался? Ни за что не угадаешь. Экологией. Мечтал ученым-экологом стать. Может, и стал бы, вернись батя с войны. А так в техникум пошел. Политехнический заочно окончил. А от мечты только и осталось, что книги, да еще вырезки из газет и журналов. До сих пор собираю.
Песок и в самом деле был хорош: в меру горячий, он приятно согревал ступни, и лучи солнца ласково касались кожи, бодрящий ветерок с моря освежал лицо и грудь, рождая воспоминания о далеком беззаботном детстве.
— А зачем, и сам не пойму, — усмехнулся Игорь. — По привычке, наверное. Перелистываю иногда от нечего делать. Любопытные мысли в голову приходят.
— Какие, например?
— Да все с Аралом связанные. Знаешь, когда Амударья впервые до моря не дошла? Когда Каракумский канал запустили… Тогда мне казалось, все правильно. А что вышло? Читаешь газеты и диву даешься. Без всякой пользы, в песок вода уходит. В оазисах заболачивание началось, поля гибнут. Возле Ашхабада подпочвенные воды поднялись, того и гляди, город поплывет. Что же получается? Без головы проектировали? На авось? С кондачка?
А Приаралье без воды осталось. Дельта Амударьи высохла. Ондатроводческие хозяйства прахом пошли. Рыбоконсервный комбинат на ладан дышит.
Тебе-то, наверное, невдомек, сколько раньше в Амударье да в Арале рыбы водилось. Лещ, усач, сазан, лопатонос, сомы двухсоткилограммовые. Где это все? Осетровые, да и не только они, на икромет вверх по Амударье поднимались. До самого Памира. А теперь как им быть? По суше добираться? — Игорь усмехнулся и сел, подставив спину лучам солнца. — Это ведь только в сказках сом себя за хвост зубами хватает и колесом посуху катится. А лопатоносу и того не дано: у него хвост, как у мыши, тонкий, длинный. Смешно, правда? А мне плакать хочется., Несколько минут он молча пересыпал с ладони на ладонь золотистый песок, еще недавно устилавший дно Аральского моря.
