Алексей Петров - Градский рядом
Оказалось, что это билеты на откидные сидения. В некоторых театральных и концертных залах есть такие странные выдвигающиеся в проход между рядами полочки для тех зрителей, которые не желают или не могут покупать билеты за 30–40 долларов или дороже. На откидных местах нет спинки, поэтому долго там не усидишь. Но нам с женой повезло: мы вовремя заметили свободные сидения получше и перебрались туда.
Выяснилось, что в этот день Градский давал «пробный» концерт, чтобы, очевидно, обкатать программу и наладить звук. Или это вообще такая традиция: по случаю юбилея выступать по два дня кряду. В зале было много свободных кресел, и никаких звёзд эстрады и кино я среди зрителей не заметил. Основные торжества, очевидно, была намечены на следующий день.
Прежде чем продолжить свой рассказ, хочу сказать, что через два дня на сайте «izvestia.ru» (видимо, и в газете тоже) появилась статья–отчёт о концерте, которую автор озаглавил по сегодняшней моде бойко: «Стадионный смотритель». Она начиналась так: «Певец и композитор Александр Градский вот уже много лет демонстрирует публике, что с гениями общаться — это вам не бланманже кушать. Не пощадил он и собравшихся на концерт, посвященный его 55-летию». Кто же автор этого материала? Перепечатку статьи я обнаружил на сайте, созданном В. Тыминским и его друзьями. Она сопровождалась таким примечанием: «Публикация не подписана, но уж очень напоминает она стиль «деликатного» и «оченьмузыкальногокритика»…… (здесь названа фамилия).
Что ж, коль уж не подписано, то и гадать не будем. Своё повествование о том, как певец «не пощадил» в тот день своего зрителя, продолжу в дуэте с этим «деликатным критиком» (назовём его так).
20
В свое время я давал по 4–5 концертов в день по два с половиной часа в трехоктавном диапазоне. Это очень тяжело физиологически. Ни один певец в мире не делает концертов с такой вокальной нагрузкой. Ни о-дин в ми–ре — беру на себя смелость это сказать.
Из интервью А. Г.
Градский выступал два с половиной часа, но потом выяснилось, что это только первое отделение, во время которого практически одновременно работали на сцене два оркестра, детский хор из Клина и джазовый ансамбль Игоря Бутмана.
Александр вышел в сопровождении композитора Пахмутовой, и их, конечно сразу узнали, встретили аплодисментами. Но Градский, вероятно, усомнился в том, все ли зрители поняли, кто стоит на сцене.
— Если вы не знаете, как выглядит великая Александра Пахмутова — может быть вы приехали из Кинешмы, — то вот она, перед вами, — сказал он.
«Едва выйдя на сцену, Градский немедленно повёл себя как Наум Коржавин в известном довлатовском апокрифе, — прокомментировал это высказывание «деликатный критик». — Сперва он безо всяких предисловий усомнился в способности пришедших зрителей воспринять без подготовки его сложные сочинения. Затем пригрозил, что публике сегодня придётся нелегко. Затем обидел разом целый город, а заодно и всех собравшихся в зале, сообщив: «Вообще–то те, кто находится на этой сцене, в представлении не нуждаются, но откуда я знаю — может, вы из Кинешмы приехали». Даже с учётом приехавших из Кинешмы в зале было совсем немного людей, и г-ну Градскому стоило бы быть с ними полюбезнее, но не для того он выбрался на сцену, чтобы миндальничать с публикой».
Александра Николаевна села за рояль, и Градский исполнил «Как молоды мы были». Эту песню публика, конечно, ждала: хит незабываемый, — но дальше началось нечто неожиданное. Градский запел арии из опер, русские романсы, итальянские народные песни, эстрадную классику вроде «Strangers In The Night» и даже «Шоу должно продолжаться» Ф. Меркьюри. Девчонки из хора во время всего концерта просидели не шелохнувшись, выпрямив спины и сложив ладони на коленях (благородные девицы!), а когда приходил их черёд выступать, поднимались по знаку своего руководителя и пели. Какие песни из репертуара Градского подходят детскому хору? Оказывается, многие. Например, «Синий лес» или та же «Show Must Go On» прекрасно звучат в хоровом исполнении.
«То, что вечер обещает быть непростым, было понятно и без предисловий: на сцене теснились большой симфонический оркестр, оркестр народных инструментов, детский хор и джазовый ансамбль Бутмана, — написал «деликатный критик». — Первым же номером Градский исполнил прославивший его «Первый тайм» и, расплевавшись таким образом со всеми обязательствами перед залом, принялся толкать вперёд неподъёмную многочасовую программу, наполненную его любимыми сочинениями и составленную без малейшей оглядки на слушателей. Тут были оперные арии, песни разных лет, симфонические сочинения, вокальные циклы, хиты из репертуара Queen и Фрэнка Синатры, а также просто любимая музыка певца, которую он с удовольствием послушал вместе с залом. Вообще–то резонно предположить, что, придя на концерт Градского, слушатель хочет услышать именно Градского, а не Бизе и не увертюру Верди к опере «Сила судьбы». А Верди и Бизе он лучше послушает в другом месте и не с таким чудовищным звуком».
Бутман и его коллектив выступили прекрасно. Джаз в живом исполнении звучит совсем иначе, нежели с диска, и в тот вечер нам предоставилась возможность ещё раз убедиться в этом. «А сейчас Игорь покажет вам мою любимую вещь из его репертуара», — объявлял Градский, скромно усаживался на табурет в центре сцены и слушал. Так продолжалось всё первое отделение: споёт три песни и отдыхает, сидит, слушает. А в этом время вокруг него играют оркестры и поёт хор.
Спустя некоторое время зрители стали потихоньку уходить: пришли ведь на Градского, а он предложил им Бизе и Мусоргского. Публике показалось, что это скучно. Тут ведь нужна особая музыкальная подготовка. Да, на сцене работали великолепные музыканты — но это нужно было суметь почувствовать, понять.
«Но мнение публики здесь едва ли кого волновало: в расчёт брался только идеальный слушатель, счастливо и тихо внимающий всему, что происходит на сцене, и досконально знакомый с обширной дискографией композитора, в которой есть и музыка к балетам, и рок–оперы, и вокальные сюиты, и киношлягеры. Именно к нему обращался юбиляр — не трудясь даже объявлять названия композиций и только указывая год создания».
«Идеальный слушатель» — это, очевидно, сказано о таких, как я. То, что происходило на сцене, казалось мне интересным и вполне в духе Градского. Певец всегда был непредсказуем — и десять лет назад, и двадцать, — таким остался и сегодня. Но (надо ли это скрывать?) я всё равно надеялся, что Александр в конце концов исполнит «Жил–был я», «Джоконду», «Романс Неморино» и что–нибудь из «Русских песен». Я смотрел на грузноватого длинноволосого певца, расхаживающего по сцене своей тяжёлой, слегка «подагрической» походкой, и думал: «Ну вот, не прошло и тридцати лет… Я долго шёл к этому. Градский был всегда где–то рядом — и вот он стоит передо мной, и, если призадуматься, этот факт так же значителен для меня и необычен, как и то, что за короткое время, с тех пор, как я переехал в Москву, мне удалось поездить по свету, увидеть египетские пирамиды, французский город–крепость Каркасон, корриду в Барселоне и музей Сальвадора Дали в Фигерасе… Всё тот же голос, упругий и звонкий, и снова мороз по коже, и опять восхищение перед неувядающим талантом этого музыканта…»
«Большую же часть времени на сцене имел место броский вокальный аттракцион, настоящие легкоатлетические упражнения для голосовых связок. Действительно, когда один человек с лёгкостью перекрывает пару–тройку оркестров и хор в придачу, это впечатляет. Градский с видимым удовольствием закладывал такие пассажи, что будь на сцене бокалы — непременно бы полопались. Было в этом что–то от мазохизма и жовиальности русской бани: выныривая из очередной арии, он явственно покряхтывал, улыбался, поёживался и покрикивал: «Побыстрей, ребятушки, поинтенсивней! Нам до одиннадцати успеть надо!».
Что казалось совсем не к месту — так это строгий концертный костюм Градского, словно у филармонического баса, собравшегося петь романсы Даргомыжского. А ведь всегда Александр представлялся этаким хиппарём: бант вместо галстука–бабочки, джинса, космы, гитара. «Воображаю, как ему сейчас там неловко двигаться во всём этом», — думал я. Но, присмотревшись, понимал, что ошибаюсь: Градский чувствовал себя вполне свободно; сам вёл концерт, представлял музыкантов и объявлял номера, которые они исполняли; сам регулировал громкость своего микрофона, выполнял работу звукорежиссёра и при этом ещё умудрялся петь.
Однажды, видимо, перекрутил какой–то регулятор: загудело, зафонило. Оркестр уже начал вступление, но Градский попросил остановиться и повторить. Но — опять то же самое: заартачилась аппаратура. Александр что–то сказал музыкантам. Было ощущение, будто мы попали на генеральную репетицию. Оставалось только расслабиться и наблюдать, что же последует за всем этим дальше.
