Шпион, который спас мир. Том 2 - Шектер Джеролд
Открыто упомянутый Семичастным факт встречи Пеньковского с каким-то британским дипломатом в ГУМе не зафиксирован ЦРУ в отчетах о встречах Пеньковского. Миссис Чисхолм отрицает, что ее муж имел какие-либо сепаратные оперативные встречи с Пеньковским. Один британский чиновник, тесно связанный с этим делом, вспоминал: «Игра велась абсолютно честно. Очевидно, каждая из сторон считала, что она могла бы сделать это лучше, чем другая, но они не отступали от разработанного плана. Рори Чисхолм никогда тайно не встречался с Пеньковским»{269}. (Чисхолм умер в сентябре 1979 года от церебральной малярии.)
Трудно представить себе сепаратные встречи англичан с Пеньковским. Рори Чисхолм имел все основания не встречаться с Пеньковским в то время, потому что Пеньковский был убежден, что за Дженет Чисхолм ведется наблюдение; и американцы, и англичане потребовали временно прекратить открытые встречи с Пеньковским.
Почему Бауэр поверил в сочиненную КГБ басню о сепаратной встрече британского дипломата с Пеньковским? Во время суда над Пеньковским в 1963 году КГБ прилагал неимоверные усилия, чтобы вбить клин между американцами и англичанами. Сотрудники КГБ безуспешно старались заставить Пеньковского сказать, что американцы предпринимали попытки завербовать его, с тем чтобы он работал только на них. Тогда это не сработало, как не срабатывает и теперь. Для каждого, кто в этом участвовал, дело Пеньковского было кульминационным моментом их карьер, и они отчетливо помнят, что седаратных встреч не было.
Бауэр говорил Джозефу Бьюлику, что британские источники подтвердили по меньшей мере одну сепаратную встречу. Услышав это от Бауэра, Бьюлик, по его словам, был шокирован и сделал вывод, что «англичане вели себя с нами нечестно». Ту же самую историю Бауэр рассказал миссис Рине Пейтон, бывшей сотруднице ЦРУ, которая была уже на пенсии и просматривала досье Пеньковского, чтобы выяснить, каким образом он был разоблачен. Однако миссис Пейтон заявила: «В досье нет никаких подтверждений того, что Пеньковский сепаратно встречался с англичанами».
Учитывая дополнительный риск разоблачения из-за несанкционированных встреч, такая практика была бы в высшей степени непрофессиональной и маловероятной. Материалы, полученные от Пеньковского, обрабатывались и использовались совместно американцами и англичанами. И те и другие роптали по поводу ограничений, которые налагало на них соглашение о совместном использовании услуг Пеньковского, и между двумя службами существовало острое соперничество, но в действительности они были честны друг с другом и работали в тесном контакте.
Исказив факты, Бауэр утверждал в статье, появившейся в «Санди телеграф» от 5 мая 1991 года, что в провале Пеньковского повинен Гревил Винн. Бауэр утверждал, что Винн якобы был направлен в Москву в июле 1962 года без ведома американцев и что его якобы не предполагалось использовать для оперативных целей в связи с Пеньковским. Винн, который в 1988 году жил на Майорке (он умер от рака в 1990 году), описывал, как он привез в Москву фотографию Родни Карлсона, сотрудника ЦРУ, который должен был стать американским связным Пеньковского в Москве. Винн рассказывал, что сразу по приезде 2 июля он показал фотографию Карлсона Пеньковскому, с тем чтобы Пеньковский мог связаться с Карлсоном на приеме в американском посольстве по случаю Дня независимости. Это поручение подробно зафиксировано в досье. Там же сделано примечание о том, что американцы и англичане договорились показать Пеньковскому фотографии Карлсона и Джервеза и Памелы Кауэлл, которые должны были сменить Чисхолмов.
Винн рассказывал, что он попал под наружное наблюдение, когда направлялся на встречу с Пеньковским, договорившись пообедать вместе с ним в ресторане «Пекин» вечером 5 июля. Тогда он отправился в «Дом Америки» в Москве, чтобы рассказать Чисхолму о том, что произошло. Винн не ходил в британское посольство, чтобы встретиться с Джервезом Кауэллом, как утверждает Бауэр, Кауэлл прибыл в Москву только два месяца спустя, в сентябре 1962 года.
На Винна пало подозрение в шпионаже, когда Пеньковского «засекли» при встрече с миссис Чисхолм в декабре 1961 года. Пеньковский сказал своему начальству в ГРУ, что Винн помогал ему выполнять раз-ведзадания в Лондоне; тогда Пеньковскому было разрешено встретиться с Винном в нерабочее время. Однако к июлю Пеньковский оказался под наблюдением КГБ.
Бауэр утверждал, что поездка Винна в Москву в июле 1962 года привела к разоблачению Пеньковского и что Винн скрыл «свою личную ответственность за неожиданный арест Пеньковского сотрудниками КГБ». Бауэр утверждал далее, что слежка КГБ за Пеньковским не дала никаких результатов. В августе, когда генерал Олег Грибанов, начальник Второго главного управления КГБ, попросил у генерала Николая Чистякова, начальника следственного отдела КГБ, разрешения на арест Пеньковского, Чистяков, по словам Грибанова, «потребовал какого-нибудь более конкретного обоснования». Только в результате обыска квартиры Пеньковского 20 октября были найдены улики, по утверждению КГБ, достаточные для его ареста. Затем Бауэр говорит, что, когда Пеньковский после ареста раскрыл роль Винна, «для, КГБ это оказалось неожиданностью». Если это было неожиданностью, то как мог Винн выдать Пеньковского? Таким образом, Бауэр противоречит самому себе и дискредитирует свое собственное утверждение, что арест Пеньковского лежит на совести Винна. Винн был причастен к этому, но его роль в провале Пеньковского была второстепенной. Винн был арестован в Венгрии, после того как в результате признания Пеньковского была раскрыта его причастность к этому делу.
Винн, которому, как известно, было свойственно преувеличивать и приукрашивать свою роль, жаждал завоевать признание и славу, однако все это были человеческие слабости, далекие от предательства, которое он, по словам Бауэра, якобы совершил. Винн храбро держался в Москве, несмотря на оказываемое на него давление, хотя и чрезмерно преувеличивал свою роль после того, как был освобожден из советской тюрьмы.
Винн как шпион или как писатель был, по словам Джона Ле Карре, одним из тех людей, которые не могут обойтись без того, чтобы не добавить что-нибудь еще к удачной шутке. Однако, давая оценку Винну, Ле Карре добавляет: «Информация, которую добывал Пеньковский и доставлял Винн, несомненно, привела к величайшему моральному поражению каждой стороны, участвовавшей в «холодной войне», — решению Хрущева вывести свои ракеты с Кубы»{270}.
Глава восемнадцатая. Предатель или спаситель?
Даже в период гласности немногие советские граждане пытались по-новому оценить действия Пеньковского. Никто в Советском Союзе не благодарит Пеньковского за свое спасение от последствий авантюризма Хрущева. Никто не ставит свечку, чтобы почтить его память и за свое спасение от ядерной войны с Соединенными Штатами. Им известно только то, что было написано в «Правде» и «Известиях» тридцать лет назад. А сообщалось там, что один разложившийся алкоголик, военный офицер предал свою Родину, став шпионом, работавшим на американцев и англичан. Пеньковский сжег за собой все мосты и превратился в результате в изгоя, отвергаемого любым обществом. Он был предателем.
В августе 1990 года мы написали письмо тогдашнему председателю КГБ Владимиру Крючкову, запросив информацию по делу Пеньковского. Мы были приятно удивлены, когда КГБ согласился обсудить это дело с Дж. Шектером в своем помещении на Кузнецком мосту (известном как приемная), где выдаются пропуска на вход в главное здание на площади Дзержинского и принимаются жалобы на случаи взяточничества или плохого обращения.
Лысый энергичный сотрудник КГБ с нервной улыбкой на лице ждал нас перед входом в приемную и провел мимо часовых в просто обставленный кабинет. Этот сотрудник и его начальник, ожидавший нас там, сообщили, что они принимали участие в деле Пеньковского. Старший по должности сотрудник КГБ выглядел как профессор, которому перевалило за шестьдесят, — небрежно одетый, с брюшком, с седеющими жидкими волосами над высоким лбом интеллигента. Мягкая непринужденность его облика придавала ему вид интеллектуала, который наслаждается всеми радостями теоретической работы. Лицо — живое и настороженное, взгляд цепкий, на лице понимающая ироничная улыбка. На первый взгляд, его бодрый вид располагал к себе — это был этакий советский вариант Джорджа Смайли: обманчивая мягкость снаружи и стальная твердость внутри[17]. Его розовая, не тронутая морщинами кожа выдавала склонность обходить острые углы, что противоречило стереотипному образу сотрудника КГБ. Вместо традиционного здоровенного неуклюжего охотника за шпионами, он являл собой советский прототип хладнокровных офицеров контрразведки, посвятивших свою жизнь выслеживанию врага. По его словам, был он профессионалом и занимался сбором доказательств. На нас произвели впечатление его спокойное чувство юмора и поглощенность земными заботами.
