Улыбка Диллинджера. ФБР с Гувером и без него - Чернер Юрий
Объединенными усилиями советской разведки и «конспиративного аппарата» в последние предвоенные годы в США было получено более 450 информационных документов — а это 30 тысяч листов описаний и технической документации, почти тысяча чертежей и даже 163 образца (их обычно вывозили через Канаду). Меры, предпринимаемые ФБР, были, очевидно, недостаточны — точно так же, как в борьбе с немецкой агентурой. Тем более, что ведению контрразведывательной работы препятствовала нечеткая правовая база и, в известной степени, политические предрассудки. Лично Гуверу, пожалуй, никогда не были симпатичны контакты с «большевистской Россией», которые организовала большая и все увеличивающаяся группа бизнесменов, но перейти к решительным действиям в тот период он не мог. Например, еще со середины 20-х годов велась разработка А. Хаммера и еще нескольких крупных бизнесменов, но это так ничем и не завершилось. Советские представительства располагались в самом центре Манхэтгэна. Под крышей «Амторга», «Уорлд туристе» и еще более экзотических компаний работали десятки агентов[40].
Резкий перелом в контрразведывательной работе против СССР, а затем и всех стран «за железным занавесом» произошел только после Второй мировой войны, прежде всего потому, что произошла драматическая утечка сведений по «Ман-хэттэнскому проекту», за секретность и безопасность которого ФБР отвечала непосредственно. О «деле Розенбергов» мы в последующем разделе рассказываем подробно, а в целом период с 1946—1947-го по 1990-е годы в США — сплошной ряд контрразведывательных операций, прежде всего против «Восточного блока», проходивших, надо признать, с переменным успехом.
На первом этапе контрразведка оставалась «пассивной»[41] — то есть отслеживались связи легальных советских представителей, работников посольств и миссии СССР при ООН. В 1951 году на сборе информации о ВМФ США был пойман второй секретарь советской делегации при ООН А.П. Ковалев; он был выслан из страны. Через пару лет «персоной нон грата» стал помощник военно-морского атташе И.А. Амосов. В 1955 году был выявлен чрезмерный интерес сотрудника миссии при ООН Б. Гладкова к достижениям в области турбиностроения, и в следующем году Госдепартамент принял решение о нежелательности его пребывания в стране. В следующем году выслали еще одного «ООНовца» — переводчика В. Петрова, задержанного при попытке получить чертежи нового самолета.
Аппарат советских дипломатов в США рос быстрыми темпами, уже в те годы заметно превышая численность американских дипломатических представителей в Москве. ФБР установило постоянную слежку за сотрудниками дипломатических представительств и круглосуточную прослушку всех телефонов советских миссий и учреждений. Но этих мер («зеркальных» тем, которые намного раньше были введены в СССР) оказывалось недостаточно. Как признавали сами ФБРовцы, советские агенты отличались высокой профессиональной подготовкой — что, конечно же, неудивительно: они опирались на опыт борьбы с мощнейшей контрразведкой предшествующего периода, с гестапо. Тогда стали разрабатываться и проводиться целые специальные операции. Об одной такой, рутинной, чуть подробнее. Заметим только, что изложенная в начале «история» вербовки настолько неубедительна, что в способе ее подачи отчетливо просматривается типичный эф-бэ-эровский метод выгораживания свидетелей, которые пошли на сотрудничество — даже если при этом надо погрешить против истины.
…Летом 1954 года советский офицер военно-воздушных сил пригласил полковника армии Соединенных Штатов, которого он знал по официальным контактам, позавтракать с ним в его квартире в Восточном Берлине. Советский офицер знал, что американец планировал вскорости выйти в отставку, и предупредил, что хочет переговорить с ним с глазу на глаз. В августе, в соответствии с договоренностью, мужчины встретились неподалеку от Могилы Неизвестного Солдата в Восточном Берлине. Моросил дождь. Полковник сел в автомобиль советского офицера, и они проехали несколько кварталов к дому. Американец сказал советскому партнеру, что проинструктировал своего водителя подъехать на площадку перед Могилой Неизвестного Солдата через час с четвертью. Советский офицер ответил, что разговор не будет слишком длинен, и водителю не придется долго ждать.
В доме они оказались только вдвоем, но как только сели завтракать, раздался стук во входную дверь. Вошедший, мужчина примерно 38 лет, ростом чуть ниже 160 см, плотный (килограммов семьдесят), одетый в гражданское, был представлен полковнику. По словам гражданского, выходило, что он в годы войны работал в нью-йоркском представительстве Амторга. Завтрак не сопровождался возлияниями, но «гражданский» пил вино и прикончил всю бутылку. Разговаривали о пустяках; после завтрака американец напомнил, что он должен уехать, но советский офицер настоял на чашечке кофе, а сам извинился и ушел, сказав, что минут на 30. Пока он отсутствовал, гражданский спросил полковника, в самом ли деле он собирается после отставки перебраться в Ливенворт, штат Канзас — место расположения командования и штаба сухопутных сил армии США, а также высшего военного училища. Полковник подтвердил — и вспомнил, что не говорил в присутствии «гражданского» о месте, куда собирается переехать из Германии, но во время прошлой встречи говорил об этом знакомому офицеру.
Тогда собеседник спросил: «Полковник, если я приеду в США, вас можно будет навестить?»
— Ну, конечно, — ответил полковник.
Советский вербовщик тогда отметил, что будет с женой и детьми, и очень беспокоится об их безопасности, — и спросил полковника, может ли рассчитывать на помощь, если окажется в Штатах. Снова полковник ответил, что постарается помочь. Тогда собеседник начертил эскиз центра Манхэтгэна и отметил точкой северо-восточный угол 86-й улицы и Мэдисон авеню.
— Когда Вы сможете оказаться в Нью-Йорке?
— Полагаю, в конце осени, — ответил полковник.
— Давайте договоримся о встрече на северо-восточном углу 86-й и Мэдисон, в 4 пополудни в любой из этих дней: 15 октября, 25; или 5 ноября, 15, или 25; 1 января; 1 февраля; 1 марта.
Полковник согласился; тогда человек из СССР сказал:
— Если я вдруг не смогу сам придти на встречу в Нью-Йорке, придет друг и скажет так: «Кажется, я встречал вас на Шпрехштрассе, полковник. Какой был номер вашего дома там?» а Вы ответите: «О, да, я жил там, на Шпрехштрассе 19».
Затем «гражданский» спросил, не сможет ли полковник принести с собой кое-какие книги, брошюры и карты из Ливенвортской школы. Полковник ответил, что после своей отставки он не будет иметь никакого отношения к учебному центру. Но собеседник предложил все же попробовать получить некоторые материалы. Американский полковник заявил, что он «должен обдумать это»; на вопрос-предложение о передаче денег — любых денег, — он ответил отрицательно.
В это время возвратился советский офицер и принялся вновь заваривать кофе. Полковник тем временем сделал копию эскиза района Манхэтгэна (свой эскиз гражданский собеседник отдать отказался). После кофе полковник армии США объявил, что ему уже пора ехать. Собеседник спросил, не могут ли они еще раз встретиться через пару дней. Полковник ответил, что будет очень занят сборами и не сможет уже никуда приехать.
С этим полковник оставил дом и возвратился на место, где его ожидал водитель.
Возвратясь к себе, офицер немедленно сообщил об этой встрече представителям власти и сказал, что готов сотрудничать любым способом с надлежащими службами, в связи с любыми будущими контактами.
Вскоре американский полковник возвратился в США; все сведения о попытке вербовки были переданы в ФБР. 15 октября 1954 года, в день первой встречи, назначенной советским вербовщиком, агенты ФБР заняли неприметные позиции около пересечения 86-й улицы и Мэдисон авеню в Нью-Йорке. Приблизительно в то же самое время, которое было определено для встречи, агенты заметили двоих чиновников, аккредитованных в представительстве СССР при Организации Объединенных Наций. Они, очевидно, внимательно осматривали место свидания и, казалось, ожидали появления отставного полковника.
