Агент. Моя жизнь в трех разведках - Штиллер Вернер
Следующим утром процесс продолжился. Теперь мы принялись за списки с заголовками поставленной информации за два последних года, которые я прихватил из шкафа секретарши. В них были зарегистрированы все неофициальные сотрудники отдела, с псевдонимами и ответственными за них офицерами. Настоящий золотой запас для другой стороны. Во многих случаях из содержания переданной информации можно было непосредственно выйти на место работы разыскиваемого агента, в других случаях требовались определенные аналитические способностей и дополнительные расследования.
В этом помогало особенное обстоятельство, связанное с практикой предоставления псевдонима в МГБ. Мне эта проблема была знакома по моей собственной работе. Некоторым оперативным офицерам приходилось «курировать» до ста активных агентов, все из которых получали псевдоним. Если добавлялось новое контактное лицо, то нужен был и новый псевдоним. Чтобы исключить путаницу и составить для себя маленькие «шпаргалки», офицеры охотно подбирали псевдонимы, имевшие скрытое отношение к данному лицу, будь это его место жительства или профессия. НС «Эмзиг» («Старательный»), к примеру, которого долгое время вел мой коллега по кабинету Петер Бертаг, носил настоящую фамилию Фляйсснер (от слова «фляйссиг» — «прилежный»). Агентом «Хайнфельс» («Скала в роще») был референт Министерства социального обеспечения земли Гессен Эрих Цигенхайн (буквально «козья роща»). Для начальника отдела кадров Рейнско — вестфальских электростанций Карла — Хайнца Глоке кто‑то выдумал псевдоним «Бронце» («Бронза»), раз уж его фамилия означала «колокол». Это было удивительной небрежностью для секретной службы, и для упомянутых лиц это обстоятельство теперь оказалось роковым.
ЭВАКУАЦИЯ ХЕЛЬГИ В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ
Утром 20 января 1979 года дело Хельги сдвинулось с мертвой точке, чему поспособствовал один необычный случай. С начала 1979 года БНД возглавил новый президент Клаус Кинкель, он и взял этот вопрос под свой личный контроль. Кинкель был близко знаком с министром иностранных дел Гансом — Дитрихом Геншером, штаб планирования которого он возглавлял всего пару недель назад. Потому Кинкель попросил министра о быстрой и нетрадиционной поддержке. Геншер выдал разрешение, что Хельга и ее сын могут отправиться в посольство Федеральной республики Германии в Варшаве, и, находясь там в неприкосновенности под дипломатической защитой, ожидать дальнейшей помощи. У меня был номер телефона отеля Хельги, и я сразу ей позвонил. Ее голос звучал удивительно спокойно и уверенно, хотя я догадывался, с каким внутренним напряжением ей приходится справляться. Я оговоренными намеками попросил ее как можно быстро взять такси и поехать на соответствующую улицу, все дальнейшее она поймет на месте. Там их уже ждали. Через полтора часа поступило успокаивающее сообщение из западногерманского посольства.
Хельга вела себя очень профессионально, разумно выбрав для своего пребывания в Польше отель «Сирена». Это была гостиница самой низкой категории, и никто не заполнял здесь регистрационных формуляров, фамилию постояльца просто записывали в список, без какой‑либо проверки. (Как она рассказала мне позже, это было что‑то вроде почасового отеля, который молча терпели в строго католической Польше). Хельга была достаточно умна, чтобы использовать не свое правильное имя при регистрации, а назваться девичьей фамилией. Это и спасло их, так как Штази уже шла за ними по пятам. Генерал — лейтенант МГБ Кратч, который руководил охотой на нас, подтвердил мне в нашей беседе после падения Стены, что уже в день моего ухода и неудавшегося ареста Хельги в Оберхофе, ее поиск начался в Чехословакии и Польше. Мильке разбушевался и потребовал сразу арестовать их, безразлично где. В Варшаве все отели подверглись проверке, но все же нигде в регистрационных списках постояльцев не значилось фамилии Хельги.
Но предоставление убежища в посольстве ФРГ еще далеко не решало все проблемы. В посольстве эта операция не вызвала никакого энтузиазма. Ведь если бы о предоставлении убежища стало бы известно полякам, это очень осложнило бы всю последующую работу дипломатического представительства. Хельгу и ее сына разместили в помещении с походными кроватями, которое не было видно с улицы. Кроме того, ей предстояло в любом случае еще раз ступить на польскую землю, она хотела покинуть страну, и в этот момент ее могли бы там арестовать. Снова началось время ожидания в состоянии неизвестности.
Между тем в Кёльне продолжался анализ доставленных мною сопроводительных списков материалов, который возглавили опытные криминалисты Мар и Кюпперс. Полезными при этом оказались списки партвзносов СЕПГ, которые я тоже привез, так как переселившиеся на запад шпионы или особенно «высококачественные», то есть, действующие по идеологическим мотивам западные агенты ГУР, обязательно являлись одновременно членами СЕПГ в ГДР, даже если они уже в течение долгих лет жили в Федеративной республике. Каждый месяц ответственный офицер — «куратор» должен был уплачивать взнос в партийную кассу СЕПГ за своего соответствующего агента. При этом отмечались псевдоним, номер дела и сумма. В вопросах сбора членских взносов для бюрократии СЕПГ не было шуток. Однако этим псевдонимы снова появлялись в сопроводительных списках материалов, и номер дела указывал, с каких пор упомянутое лицо действовало для МГБ. В нескольких случаях этого было достаточно для идентификации агента. Криминалистам было ясно, что время работало против них, так как параллельно к этому коллеги в МГБ круглые сутки сидели над теми же самыми материалами и анализировали, какие люди находятся под угрозой, кого нужно проинформировать, чтобы они легли на дно или даже вернулись назад в ГДР.
Под вечер 20 января мне нужен был перерыв, многие имена начали уже крутиться у меня в голове. Кроме того, на мне уже больше шестидесяти часов была одна и та же одежда, и она уже в некоторой степени пропахла потом. Мне нужна была свежая одежда. Мой персональный «куратор» привез меня в один кёльнский магазин готового мужского платья, где всего за полчаса меня полностью переодели. Всё из самых тонких ниток. Некоторые вещи из купленных тогда я все еще носил последующие двадцать лет во время моих поездок по всему миру.
Потом вечером в офисе ведомства по охране конституции я смог принять душ и переодеться. Коллеги были весьма удивлены, когда я снова появился как раз своевременно к телевизионному выпуску новостей «Тагесшау». Мой уход был самой важной новостью. «Офицер разведки ГДР перебежал со своей подругой и ее сыном в Федеративную республику. Для федеральных органов власти бегство не было неожиданным. В Федеративной республике вследствие побега некоторые подозреваемые в шпионаже лица были арестованы». Часть сообщения, естественно, была рассчитана на то, чтобы ослабить рвение контрразведки MГБ в поисках Хельги и ее сына, но Мильке разгадал этот трюк и принялся еще больше торопить своих сыщиков. Зато с другой точки зрения публикация новости полностью достигла своей цели. Как рассказывали мне позже бывшие коллеги, несколько агентов ГДР после этого сами прекратили сотрудничество с разведкой Штази, среди них были и те, с которыми разведчики ГДР только начали устанавливать контакт. Отныне было значительно тяжелее вербовать новых шпионов на Западе, так как никто не мог быть уже уверен, не разоблачит ли его когда‑нибудь какой‑то новый перебежчик. До того момента подобных сенсационных случаев еще не происходило.
Наконец, мы когда‑то закончили наш длинный рабочий день, и пошли еще в один кёльнский ресторан на ужин. Там нас настигло забавное сообщение. Мой НС «Клаус», работавший в ядерном научно — исследовательском центре Карлсруэ и шпионивший для ГДР, был во второй половине дня без сопротивления задержан полицейским чиновником. «Клаус», кажется, был готов к сотрудничеству с властями, поэтому полицейский не надел на него наручники и повез в следственную тюрьму. Приехав туда, полицейский вышел из машины, чтобы постучать в ворота тюрьмы. «Клаус» воспользовался моментом, тоже вышел из машины и принялся бежать. Полицейский заметил это и ринулся в погоню, но попал на лед, поскользнулся и упал. Было ли это неспособностью, случайностью или умыслом? На следующий день газеты, во всяком случае, были полны соответствующими карикатурами. Этот случай скорее развеселил меня. «Клаус» шпионил на Штази и с усердием, и со значительным умением, но он не был убежденным приверженцем системы ГДР и тем более не был ослеплен политико — идеологическими мотивами. Он был скорее авантюристом, который искал всплеска адреналина, в этом отношении он был очень похож на меня. Вероятно, это тоже было причиной для моей симпатии. (У его истории было авантюрное продолжение, но об этом позже.)
