Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт
— Но у меня-то этого не будет, Майкл, — сказала я. — Других мужчин, я имею в виду. Ведь даже у Маэвы не было…
— Были, — возразила бабушка.
— Но, бабушка, ты же сама говорила, что «неревнивый» означает больше, чем просто… А вот мисс Линч утверждает, что в поэзии, сказаниях и живописи часто есть символы. Роза, например, обозначает Деву Марию. Вот и эти близкие партнеры — они тоже символичны, а неревнивость означает доверие и…
— …никакой ревности, — подытожила бабушка, глядя на Майкла.
— Ну хорошо. Если близкие партнеры — это символы, а не… Тогда я тоже буду. Честно. Я хочу сказать, что я могу быть человеком без ревности и без… без чего там еще?
— Без скаредности, — уточнила бабушка.
— Без скаредности. Я согласен на это.
— А как насчет страха? — спросила я.
— Без страха. Это у меня и так есть, — ответил Майкл.
— Ревность?
— Да. В смысле, нет, никакой ревности — без повода, по крайней мере.
— Хорошо. Теперь можешь поговорить с моим сыном.
Я соскочила с ограды и подошла к бабушке. Майкл последовал за мной.
— Спасибо тебе, спасибо, — сказала я и обняла ее за худенькие плечи.
— Я тоже вам благодарен, — подхватил Майкл.
— Не могу сказать, что отец Оноры обязательно примет тебя. Есть и практические вопросы, которые нужно учитывать.
Она встала. Хотя бабушка была почти такой же высокой, как мужчины, на Майкла ей все же приходилось смотреть снизу вверх.
— Я кое-что умею, — заверил он. — Я и кузнец, и волынщик.
— Но здесь ты далеко от своего дома, — возразила она.
— Не по своей воле, но, возможно, и неслучайно. Я планировал путешествовать, но теперь… Что ж, в этом сюжете может произойти поворот.
— Может, — согласилась бабушка. — Ведь и Онора до сих пор тоже шла совсем по другой дорожке.
— Да, она упоминала об этом, — сказал Майкл. — И мне, конечно, не хотелось бы вмешиваться…
Тут уж вмешалась я:
— Я не собираюсь идти в монастырь. И бабушка согласна с этим. Она даже рада.
— Зато не рада твоя мать, да и отец сбит с толку. Ты должна объясниться с ними, прежде чем к ним пойдет Майкл, — сказала бабушка.
— Конечно, я так и сделаю.
— Сколько тебе лет, Майкл? — спросила бабушка.
— Восемнадцать.
— Это ведь идеальный возраст, правда, бабушка? Майра говорит, что, если мужчина слишком долго не женится, он по-своему теряет форму.
— Хм-м-м. Не только время оттачивает характер. Маэве был нужен мужчина, который подходил бы сильной женщине. Это же касается и Оноры.
— Я понимаю, — сказал он, — и попытаюсь быть достойным ее — мужем без жадности, страха и ревности.
— Я верю тебе. Ну ладно. Скажу своему сыну, чтобы завтра он проверил тебя. — С этими словами бабушка оставила нас.
— Мне тоже нужно идти, — сказала я. — Я видела, как родители уходили от костра.
Майкл взял меня за руку.
— Slán abhaile, Онора. До завтра.
— До завтра, — ответила я, — и до всех остальных дней.
Глава 4
— О папа, ты никогда не заставишь меня уйти в монастырь, как это делали злые отцы семейств в средневековых Испании и Франции.
Короткая летняя ночь заканчивалась, переходя в рассвет, а отец оставался очень строг со мной. Через несколько часов здесь появится Майкл, а он все еще упорно твердил:
— Ты отправишься к святым сестрам, как было договорено.
Теперь он встал, давая понять, что разговор окончен. Ему нужно поспать, объяснил он. Довольно утомительно, только-только выдав замуж одну дочь, выслушивать обвинения в средневековых замашках от второй.
А тут еще мама резко напомнила мне о замечательной гостиной в монастыре. О возможности жить среди красивых вещей. Она сама находила большое удовольствие в том, чтобы полировать деревянные столы и застекленные шкафы в доме мисс Линч, сдувать пыль с ее книг, и жалела, что не может прочесть написанные в этих книгах английские слова. У меня же там будет изобилие разных книг, и я смогу почерпнуть из них знания. Во Введенском монастыре у монахинь есть даже своя небольшая часовня, где каждый день проходит месса. Там я буду жить под одной крышей с нашим Господом в своей маленькой келье, спать на настоящей кровати, а не на брошенном на пол соломенном тюфяке. Мне не придется копать червей или ловить мальков для наживки, чинить сети и продавать рыбу на рынке, где меня могут легко обидеть мужчины. Я буду учить детей письму и чтению, наставлять их в жизни. И все это — в мире и спокойствии. У меня будет время для размышлений и молитв, я буду носить прекрасное монашеское облачение и туфли, буду… В общем, слова из моей обычно молчаливой мамы лились сплошным потоком.
— Мэри. Мэри, — остановил ее отец. Он был явно озадачен.
Она взглянула на него и умолкла.
— Твоя мать желает тебе только добра, — сказал он.
Потом он поинтересовался, как я могла так опозорить семью, потеряв голову из-за какого-то цыгана. Мне нельзя было этого делать. Я не должна была. Кто угодно, только не его Онора, которая никогда не вызывала у него и тени тревоги.
Я паниковала. Никогда прежде я не перечила родителям даже в мелочах, а тут восстала против них, да еще так кардинально… Выходит, я позорю семью? Я?
Меня выручила бабушка.
— Оноре лучше не идти в монастырь. Они могут не удержать ее там.
Еще она сказала, что я не смогу покориться, что в душе я бунтарка. Я возразила, мол, никакая я не бунтарка, это Майра у нас бунтарка. Тут подключилась мама, заявив, что я всегда была хорошей девочкой, поэтому она уверена, что я сама одумаюсь. Но бабушка перебила маму и сказала, что не имела в виду, будто я не добрая или не готова помогать людям. Она лишь хотела сказать, что я — настоящая Кили и во мне течет кровь Маэвы, к тому же еще и мозги есть, а теперь, когда ко всему этому добавилось образование… Я буду просто не в состоянии держать язык за зубами и делать то, что мне говорят. Я и недели там не выдержу со своим стремлением всегда высказывать собственное мнение и постоянно быть правой. Монахини в любом случае отошлют меня домой. И это будет гораздо большим позором для семьи, чем если я передумаю сейчас.
— Но, бабушка, я вовсе не всегда считаю себя правой, — снова возразила я. — Однако, если мне известен правильный ответ, почему же не сказать об этом? Майра правильно говорит: «У кого-то есть сиськи, а у кого-то — мозги», так вот я…
От этих слов отец сразу встрепенулся.
— Что? — возмутился он.
И тут бабушка посмотрела мне в глаза.
— Ní tha gann call ríomh aois. Но ум, как видно, приходит только с возрастом.
Лишь теперь я осознала, что, пока бабушка пытается возражать против монастыря, я всячески спорю с ней, словно стараюсь добиться обратного. Поэтому больше я не проронила ни слова, когда бабушка рассуждала о моем упрямстве и своеволии, периодически вставляя высказывания на ирландском, пока отец в конце концов не прервал ее:
— Ну ладно, ладно, Онора не пойдет в монастырь.
Тем не менее он сохранял уверенность, что этим я предаю дело Дэниела О’Коннелла. В ответ бабушка заметила, что наш Освободитель переживал и намного более серьезные лишения. Мама, в свою очередь, сказала:
— Ну, если ты в этом уверена…
Я же убеждала всех, что хочу замуж за Майкла Келли всем сердцем, умом, душой и что буду добиваться этого всеми своими силами. Однако отец перебил меня: одно дело — не стать монашкой, и совсем другое — выйти замуж за бродячего цыгана-волынщика. И вообще, он идет спать, а разговор мы продолжим как-нибудь потом.
— Спасибо тебе, — шепнула я бабушке.
— Я тогда сказала чистую правду, — отвечала она. — Не умничай сверх меры, Онора, — для твоей же пользы.
*
Ближе к вечеру отец со строгим видом напряженно сидел на своем табурете у очага, а Майкл стоял перед ним, выпятив грудь и отведя плечи назад.
Ради этого собеседования Майра и Джонни даже покинули ложе новобрачных. Майра знала, что я в ней нуждалась. К тому же она не хотела что-то пропустить. Мои братья присматривали за Чемпионкой на улице, иногда разрешая своим друзьям похлопать рукой лучшую лошадь, которая когда-либо появлялась в Барне. Бабушка сидела за прялкой, теребя пальцами пустое веретено, которое уже целую вечность не видело ни шерсти, ни льняного волокна. Мама заняла еще один табурет с плетеным сиденьем. В комнате царил полумрак: сквозь маленькие окошки нашей хижины сюда пробивалось совсем мало света. Но увеличь их — и рента тут же повысится.
