С кем бы побегать - Гроссман Давид
— Во-вторых, это то, что сказала мне как-то Теодора: ясно, что на свете есть всякие уроды и негодяи, но ведь есть и другие, например, как та, что тащит Шая из его болота, а? — И он покосился на Тамар. — И между прочим, Теодора еще сказала, что только ради этих других стоит жить.
Интересно, желчно подумала Тамар, что бы Идан сказал про Асафа? И прежде, чем эта неприятная мысль затянула ее, она спросила себя, а что сказал бы Асаф про Идана?
— А в-третьих? — спросила она.
— В-третьих… это когда у меня нет нормального ответа на все эти дурацкие вопросы. Тогда… возле нашего дома есть заброшенный пустырь, и временами мне бывает просто необходимо туда наведаться. Там маленькая свалка с кучей хлама, в основном бутылки. Ну вот, я пристраиваю бутылку куда-нибудь и швыряю в нее камни. Часок-другой, двадцать-тридцать бутылок — и помогает. Очищает… — Асаф рассмеялся. — Понимаешь, я каждую бутылку называю по имени, не только именами людей, но именами всяких дурацких мыслей, всяких… — он на секунду замялся, — того, что ты называешь «крысами»…
Тамар напряглась от этого внезапного вторжения на ее заповедную территорию и вдруг улыбнулась. У нас есть секрет, подумала она, у нас есть общий секрет, о чем-то таком и говорила Лея…
— И я просто разбиваю бутылки с именами, одну за другой, и успокаиваюсь до следующего раза. — Асаф смущенно улыбнулся. — Вот такой метод для слабаков.
— Ты не слабак, — поспешно возразила Тамар. Наверное, слишком поспешно. — Ты меня когда-нибудь возьмешь туда? Я бы сейчас раскокала несколько бутылок.
Они вернулись в пещеру. Шай спал, вскрикивая во сне, тело его дергалось, как от ударов. Тамар и Асаф собирались спать по очереди, но оба не сумели заснуть. Во время дежурства Асафа Тамар лежала на матрасе, укрывшись тонким одеялом. Глаза ее были открыты, и она смотрела на него. Не разговаривала, просто смотрела. Не отводя взгляда. Словно его вид, его размашистые, немного неуклюжие движения, смущенные улыбки были тем дефицитным лекарством, которое поможет ей выздороветь.
Шай проспал три часа (хоть и утверждал, что не сомкнул глаз), встал, за минуту сжевал четыре шоколадных батончика и опять повалился на матрас. Он был мрачен, возможно даже раскаивался в своей истерике, но до извинений явно не созрел. Около часа ночи Шай снова проснулся, взял гитару, вышел из пещеры и заиграл. Асаф и Тамар тихо сидели внутри и слушали. Асаф нашел игру Шая гениальной, но Тамар прекрасно слышала, как брат сражается со струнами, сбивается с ритма, отчаянно гонясь за чем-то, что совсем недавно, всего лишь неделю назад, было при нем. Она подумала, что звук стал поверхностным и каким-то тусклым. Гитара замолчала. Тамар знаком показала Асафу, что хочет выйти. Но прежде, чем они встали, послышался страшный удар и долгий вой струн. Шай вернулся в пещеру, уставился на Тамар испуганным и обвиняющим взглядом:
— Это пропало… я тебе говорил. Навсегда пропало. Чего я без этого сто́ю?
Он рухнул на матрас и завыл на одной ноте. Тамар легла рядом с ним, обняла его всем своим телом, зашептала что-то вроде колыбельной, и Шай мгновенно — должно быть, от ужаса и отчаяния — заснул.
— Ты не хочешь узнать, что Лея написала в письме? — спросила она позже, когда они сидели около спящего Шая, накрывшись одним одеялом, чтобы согреться.
— А что она написала? — смутился Асаф.
Тамар улыбнулась:
— Нет, сначала признайся, что тебе любопытно!
— Мне любопытно, факт, еще как любопытно! Ну, что она написала?
Тамар протянула ему мятый листок.
Тами-мами, — прочел он, — не сердись на меня, но только дебил отказался бы от такой возможности. Брюс Уиллис и Харви Кейтел в одной упаковке!!! И кстати, скажи: разве это не точь-в-точь рука статуи Свободы?
P. S. Нойка подтверждает.
Асаф ничего не понял. Тамар толкнула его плечом. Она хотела узнать, как они ему понравились, и он рассказал о своем визите в ресторанчик Леи и только потом вспомнил, что до сих пор почти ничего не сказал про Теодору.
Тамар выслушала, подавила крик изумления и попросила, чтобы он рассказал снова, на этот раз во всех подробностях: и как Теодора вышла, и как смотрела на улицу, и какое у нее было выражение лица. Потом вскочила и заявила, что сходит с ума от того, что не может сейчас быть рядом с Теодорой, сопровождать в первых ее шагах за пределами тюрьмы. Про себя она подумала, что если даже Тео покинула свою обитель, то, может, и Шаю удастся выкарабкаться.
— Но как это возможно, что она тебе рассказала, как мы с ней встретились? И как это Лея тебе все рассказала? И остальные? Что ты с ними такое сделал?
Асаф пожал плечами:
— По правде говоря, самому удивительно.
— Ты — просто маг какой-то!
Асаф вспомнил: Воин, Вор, Рыцарь, Маг. Итак, он уже побывал тремя из них, остался лишь Рыцарь. И он вдруг расстроился: уж рыцарство ему точно не светит.
Вдруг нервно залаяла Динка, и Асаф вышел из пещеры проверить, что случилось, но ничего не заметил. А потом к прерванному разговору они не вернулись.
В два часа ночи начиналось его дежурство, но Тамар сказала, что все равно не заснет и лучше посидит с Асафом. Они решили устроиться на улице, у входа в пещеру. Немного повозившись, сели, прижавшись спиной к спине, и поразились тому, сколько, оказывается, всяких ощущений, сколько нежности, невысказанных слов прячется у каждого из них в спине — в спине! В этом абсолютно бесчувственном месте.
Асаф снова, уже по третьему разу, рассказал о своей встрече с ее родителями. Он ничего не скрывал, ну разве что детали, которые могли причинить ей особо острую боль.
Тамар рассказала о событиях последнего года, попыталась объяснить, как так случилось, что двое взрослых, образованных и неглупых людей повели себя так странно. Они отказались от собственного сына почти без борьбы, просто вырезали его, вместе с переживаниями о нем, из своей жизни. Тамар вспоминала ссоры Шая с родителями, о том, что брата никогда не покидало чувство, будто он инопланетянин в родной семье, рассказала, как года два назад Шай начал исчезать иногда на целые сутки, не ночевал дома, а возвращаясь, отмалчивался. Его видели во всяких сомнительных местах, а родители отказывались верить. Потом он начал воровать, и наконец случилась та кошмарная сцена, когда отец попытался не выпустить его и они подрались.
— Ну, предположим, в первую неделю я их еще понимала, папа злился и чувствовал себя оскорбленным. Все так. Но потом? А мама? И за все это время, больше года, они только дважды обратились в полицию, ты можешь в это поверить? Два раза! Если бы у них украли машину, они бы ныли без остановки и всех бы на уши подняли. А тут — их родной сын! А когда полиция заявила, что Шаю уже есть восемнадцать, и если он по собственной воле ушел из дома, то они не имеют права вмешиваться, родители вообще забыли о нем. — Тамар ударила ладонью по лбу. — Ты способен в такое врубиться? Твои родители такое бы допустили?
— Нет, — ответил Асаф, потеснее прижимаясь к ее спине.
Он подумал, как было бы прекрасно, если бы она когда-нибудь познакомилась с его родителями, и тут же всем нутром догадался, что ей понравится у них. Он отчетливо увидел, как Тамар играет с Муки, разговаривает с мамой на кухне, как заходит в его комнату и он закрывает за нею дверь… Надо будет выкинуть из комнаты всякую ерунду, вроде той ужасной коллекции разноцветных уродцев-гоблинов, и фотоколлаж, на котором он стоит рядом с раввином Кадури, и драные постеры «Strike force», висящие в комнате уж лет шесть, не меньше.
Тамар ушла в пещеру, взглянуть на Шая. Тот проснулся и попросил воды. Попив, снова лег и, глядя на Тамар, робко извинился. Потом добавил спокойно, с холодной рассудочностью, что в его жизни нет никакого смысла без музыки. Тамар так же спокойно и трезво объяснила, что на этом этапе такое в порядке вещей, но через пару месяцев все к нему вернется. Шай покачал головой и ответил, что она себя обманывает, но у него никаких иллюзий нет.
— Почему ты не бросишь меня подохнуть тут? — спросил он, и Тамар постаралась не выдать своих чувств.