Тайна предсказания - Ванденберг Филипп
Тщетными оказались и протесты тех помазанных господ из курии, которые, опасаясь холода в своих постелях и призвав в помощь Святой Дух, ходатайствовали за них перед Папой. Суровый доминиканец Гислиери грозился, что если девки не покинут Рим, то он сам обратится в бегство и направит корабль Петров к менее грешной пристани.
И снизошел Святой Дух на eminentissimi и reverendissimi, на титулярных архиепископов, прелатов и монсеньоров, как некогда на двенадцать апостолов, и вышли они с этой встречи укрепленные и просветленные, и выдали своих грешных сожительниц замуж за служек и возчиков, сапожников и причетников, посулив небольшое вознаграждение и переуступку любых претензий и прав, — и таким образом сделали доброе дело для беднейших из бедных. Выслать честную замужнюю женщину ех officio[92] не под силу было даже Папе-доминиканцу.
Но предполагать, что в Вечном городе теперь торжественно установился более благонравный образ жизни, было бы ошибкой или по меньшей мере полуправдой, поскольку празднества с танцами, кутежи и клерикальные оргии хотя и стали менее массовыми, чем раньше, но все же происходили за плотно закрытыми дверьми. В Риме царила подозрительность, и инквизиция радушнее, чем прежде, распахивала двери доносчикам и клеветникам. Приглашение гостям хозяин передавал лично, чтобы не дать никакому посланцу возможности оклеветать господина или госпожу, и для этого нередко требовался пароль — например, благочестивая цитата из Священного Писания. Особой популярностью пользовались слова из Ветхого Завета, наподобие этих: "Умножая умножу семя твое, как звезды небесные"[93].
Лоренцо Карафа, переплетчик и кардинал Каны, титулярный архиепископ Бизербы, просекретарь конгрегации обращения язычников Леванта и титуляр Сан Андреа делла Балле, был столь же известен своими празднествами, как Папа — своей суровостью. Он пережил уже пятерых Пап и по поводу каждого нового Pontifex maximus заявлял, что переживет и его.
Что же касается Гислиери, то и теперь, когда он стал Папой, кардинал относился к нему с презрением и говорил: "Хорошо, что Господь наш Иисус явился на землю полторы тысячи лет назад, а не сейчас, иначе Гислиери давно бы отлучил меня от Церкви за мой образ жизни". Получить приглашение кардинала и титулярного архиепископа Карафы было особым удовольствием, а нередко даже началом большой карьеры, поскольку давно ходили слухи, что выгодные должности в курии раздают не за Львиной стеной Ватикана, но в одном из палаццо на Пинции или Квиринале.
Палаццо Карафы, подарок его умершего дядюшки-Папы, был связан колоннадой с церковью ди Санто Спирито, которая имела сомнительную славу из-за толчеи, царившей там раз в год, на праздник Святого Мартина. То, что происходило в церкви, объяснялось не набожностью прихожан, а тем, что в этот день кардинал имел привычку выбрасывать с церковного балкона свои пришедшие в негодность облачения. Затем появлялись жареные свиньи и индюки, а также сочные фрукты, которые сыпались сверху в неф церкви подобно дарам небесным. В заключение, к всеобщему веселью, в означенный праздник кардинал заполнял неф церкви водой.
Ничего удивительного в том, что высоконравственный Папа-доминиканец запретил зрелище в Санто Спирито ex officio, не было, как, впрочем, и в том, что этим приказом пастырь превратил овечек своих во врагов. Невзирая на это, Лоренцо Карафа продолжал устраивать за закрытыми дверями свои куртуазные празднества, среди которых самой большой популярностью пользовались "пурпурные" пиршества. Судя по названию, посещались они, главным образом, пурпуроносцами из курии и обставлены были с великой помпой.
Отклонить приглашение на одно из "пурпурных" пиршеств кардинала было бы не только грешно, но и весьма неумно, а поскольку Леберехт глупости боялся пуще греха, то он не смог отказать Лоренцо Карафе, которому был за многое признателен. Кардинал и титулярный архиепископ настоятельно просил о присутствии Марты, на которую уже во время их первой встречи в доме Карвакки он смотрел похотливым взглядом голодного волка (если не сказать, пожирал глазами).
То ли в Леберехта черт вселился, то ли он не сомневался, что сможет защитить Марту от приставаний гордого мужа в пурпуре, но молодой человек употребил весь свой дар убеждения, чтобы уговорить Марту сопровождать его на "пурпурное" пиршество. Неохотно, лишь для того, чтобы доставить удовольствие любимому, она согласилась.
Это приглашение было на руку Леберехту и по другой причине. После встречи с великим инквизитором, ставшим Папой, он ничего не слышал о Гислиери, хотя установленный срок ультиматума в 365 дней уже наполовину истек. Болтливый кардинал и его жаждущие новизны гости казались Леберехту идеально подходящими для того, чтобы пустить слух об угрожающем конце света, не указывая при этом ни точного времени, ни обстоятельств, ни причин апокалипсического события.
Подхлестываемая наставлениями Леберехта, призываемая не смущаться от присутствия знаменитых куртизанок и ободренная его признанием, что красотой и чувственностью она превзойдет любую cortigiana, Марта оделась в длинное бело-зеленое платье из бархата с каймой шириной с ладонь из блестящей золотой парчи и таким же воротом, который веером охватывал ее нагие плечи и заканчивался острым глубоким вырезом между грудями. Свои рыжие, гладко зачесанные волосы она уложила по моде того времени: с пробором посередине и искусным, напоминающим экзотический плод плетением на затылке.
— Ты прекрасна, как Мадонна Боттичелли, — заметил Леберехт, сжав руку Марты. Чтобы их впустили, он условно постучал: длинный-короткий-короткий-длинный стук, так хорошо сочетающийся с ритмом слов Горация: car-ре di-em.[94]
И если при входе в дом ничто не выдавало приготовлений к пышному празднеству, то за воротами открывался освещенный факелами рай: обрамленный колоннами атриум с белым мраморным фонтаном посередине, сад земных наслаждений, который даже Иероним Босх не смог бы изобразить лучше.
Швейцарские ландскнехты, метатели факелов и ряженые жонглеры, девушки в фантастических пестрых нарядах и стройные, как тростинки, пажи с кукольными личиками и ручными голубями в руках создавали веселое настроение и сопровождали прибывающих гостей в отведенные им покои. Хотя Марта никогда еще не видела столько красивых людей, собравшихся в одном месте, ее появление, объявленное герольдом в черном бархате и с серебряным жезлом, которым он трижды ударил об пол, вызвало восхищенные возгласы со всех сторон. Особенный восторг она вызвала у пробстов, прелатов и сластолюбцев-кардиналов, которые, если не были привязаны к собственному полу, каждым взглядом, казалось, славили Творца, сделавшего из ребра Адама такую красоту. Ведь если куртизанки и cortigiane были хорошо знакомы духовным лицам, то Марта, как новая персона, вызвала перешептывания и вопросы о ее происхождении, имени и любовнике. Сведения о том, что Марта — порядочная женщина, которая вместе со своим возлюбленным приехала из немецких земель, да к тому же превосходит его по возрасту, делали ее еще интереснее в глазах гостей.
Красивые мальчики, вначале как бы случайно пребывающие среди приглашенных, наконец собрались в хор и затянули своими высокими шелковыми голосами мадригал из множества строф, который в финале сопровождался барабанщиками, свистунами и лютнистами и настолько понравился гостям, что иные из eminentissimi не могли сдержать слез и крестились, словно это было чудо в Кане Галилейской. Небесным голосам мальчиков вторили духовые инструменты и литавры, звучавшие на манер медленного мавританского танца.
Кардинал Лоренцо был первым, кто кокетливым движением подобрал сутану, чтобы показать в танце свои обтянутые красным ноги, — любимейшее зрелище для всех присутствующих. Воодушевленные примером eminentissimus, пары взялись за руки и двинулись в такт музыке — длинный шаг вперед и два в сторону, причем последний сопровождался прыжком, высота которого зависела от темперамента танцора.
