Хамам «Балкания» - Баяц Владислав
Баица высказал другу свою идею:
– Я очень долго думал о том, что ты мне когда-то рассказал: о странном сходстве положения и облика Золотого Рога в Истанбуле и белградского Калемегдана с окрестностями. Постараюсь быть точным: истанбульский сарай Топкапи вместе с окружающими его стенами очень похож на белградский Верхний город со стенами! И мне пришла в голову идея, которая вносит смысл в это сходство, а мне, если ты согласен и будешь хранить тайну, дает возможность оставить о себе добрую память.
Синан обрадовался:
– Хорошо, что ты задумался об этом. Следы, которые мы оставляем после себя, должны иметь глубокий смысл или завет поважнее прочих. Я тогда и подталкивал тебя к этому. Слушаю тебя.
И слушал его, широко раскрыв глаза.
– Я нашел небольшое пустое место на Кадырге для строительства моей мечети. Поскольку место гористое, ты намучаешься со склонами, но мне кажется, что именно это тебя и вдохновит. Потому что, когда площадка выровняется, останется один довольно крутой склон, часть которого можно будет использовать. Узнав, какой вид открывается оттуда на Мраморное море, ты не сможешь отказаться. Площадка невелика, но мне хочется, чтобы ты рядом с мечетью построил школу. Ну и, конечно, фонтан во дворе. Я дарю тебе свои идеи, потому что ты знаешь, я не горделив и не самолюбив, и потому ты сам решишь, в какой мере можно будет указать и на мой вклад. Единственное, чего мне хочется, так это чтобы мозаика была голубого цвета – нечто среднее между водами Мраморного моря и Дуная с Савой.
Синан улыбнулся:
– Так ты еще кое-что прячешь в рукаве! Давай, рассказывай!
– Помнишь белградский Нижний Дорчол, ту часть, что возле Латинского квартала? Так вот, в том месте, которое выходит на Длинную чаршию, хочу построить караван-сарай и безистан. Я видел, сколько путников и торговцев приходит туда, и будет их еще больше, потому что Белград становится очень важным городом…
Синан прервал его, задав вопрос:
– А почему ты там не хочешь построить дом Аллаха?
Баица укоризненно посмотрел на него:
– Ты дразнишь меня? Разве недостаточно того, что я переметнулся в ислам, неужели теперь мне надо и других уговаривать сделать это? Нет, сербы будут жить там и верить в своего Бога. Я не хочу менять это. Это лишило бы смысла всю мою помощь Сербской церкви! И еще кое-что: не думаешь ли ты, что это выглядело бы так, словно я пальцем тычу в глаза сербам и всем другим христианам? Нет, пусть они и от меня получат что-нибудь доброе.
– Но я сказал так только потому, что заметил: места, которые ты предлагаешь для строительства в Истанбуле и Белграде, похожи!
– Не похожи, а одинаковы! Идентичны! Потому я и хочу строить на них. Я точно измерил все расстояния и увидел в них смысл: на своих местах в обоих городах мои строения будут словно срисованы друг с друга! Их южные стороны будут на одинаковом расстоянии от Мраморного моря и соответственно от Дуная. С востока у одного из них сбоку залив, а у другого – Сава… И так далее. Все расстояния одинаковы. Но у меня есть еще одно требование в том же духе!
Синан не переставал удивляться:
– И какое же?
– Хочу, чтобы проекты и прочая подготовка были спланированы так, чтобы ты возвел оба строения одновременно!
У Синана не было слов. Да, Баица и в самом деле превратил его изначальную идею в шедевр!
– Фантастика! Согласен безоговорочно. Вот это поручение!
Архитектор взялся за работу, подгоняемый товарищем, очень быстро подготовился и два года спустя завершил строительство двух зданий. Одно было прекрасной небольшой, но и не маленькой мечетью[70]. У нее был крутой дугообразный вход через двор наверху, по лестнице, под которой находилась медресе. Решение сложной проблемы пересеченной местности теперь выглядело очень простым! Голубой цвет плитки победил все прочие! Классные помещения, двор, семь небольших куполов на крыше мечети, внутренние молитвенные помещения – все выглядело скромно, но сделано было с великой любовью.
В то же самое время архитекторы Синана закончили спроектированные им караван-сарай и безистан у подножия белградского Холма для размышлений. Менее торжественные, эти строения выглядели в городе как две красавицы, от которых никто не мог отвести взгляда. А многие пошли еще дальше. Жители Белграда стали нарядно одеваться, отправляясь полюбоваться ими: эти строения освободили их от давней привычки нарядно одеваться дома, а не при выходе из него. С помощью красоты они победили прежнюю гордую привычку не красоваться перед османами. Теперь они желали показать себя во всей красе. Строения пользовались успехом, они стали известны всей Европе: не было ни одного путешественника, который не описал бы их в своих сообщениях, статьях или путевых заметках.
Синан привез Мехмеду копию доски, висевшей над входом в белградский сарай, текст для которой придумал его друг и поэт Мустафа Саи Челеби: «Ушли все те, кто ночевал в этом караван-сарае».
И тогда Баица стал называть Белград городом, поддразнивая Синана, который любил порассуждать о разнице между, скажем, селением, чаршией, махалой, поселком и кварталом.
Синан, закончив работы, спросил его:
– Чего же ты все-таки добился, построив от своего имени здания в двух городах?
У Баицы ответ на это был готов:
– Теперь я могу смотреть на твое творение здесь и думать, что я там. И наоборот. Разве это не замечательно?
– Да. Плохо, если бы это просто утешало тебя.
Пять лет спустя они возобновили этот разговор.
Баица попросил Синана построить для него еще одну мечеть, которая должна была быть немного больше, чем предыдущая, на истанбульском Азапкапи. И одновременно выстроить прекрасный каменный мост в Боснии, на Дрине, у Вишеграда.
Подготовительные работы затянулись, но мир увидел еще два прекрасных строения, осуществленные благодаря замыслам, эмоциям и стараниям двух товарищей[71]. Синан никогда прежде не видел друга таким довольным и потому спросил, не кажется ли ему, что Баица исполнил свои самые заветные мечты.
Мехмед подтвердил это, но сказал, что у него есть еще одна просьба:
– Наибольшую радость за всю мою жизнь, не считая детей, доставил мне ты. Потому я и решил доверить тебе еще одну свою тайну, хранителем которой ты должен стать.
– Неужели какое-то предчувствие заставляет тебя сказать мне об этом?
– Именно так. Мне не повезло родиться раньше, вместе с тобой, и мне не доведется пережить тебя. Хотя, я должен радоваться и этому своему возрасту. Тебе уже сейчас почти девяносто и, похоже, ты будешь жить вечно! По этой причине я и доверяю тебе свою тайну. Итак, ты знаешь мою молодую супругу Эсмахан, дочь султана Селима, внучку султана Сулеймана Великолепного, которого я называю Государем Века, и султанши Хасеки Хюррем, которую я зову Роксоланой. Так вот, вскоре она останется вдовой, и пусть она после моего ухода будет самой обеспеченной женщиной. Надеюсь, ни один из моих друзей не оставит ее без внимания! Ей по-прежнему нельзя иметь детей мужского пола, поскольку они являли бы опасность для престола. Но я не мог ее, такую молодую, лишить радостей материнства, и она тайно родила мне сына. Да, он жив и здоров! Я оставил его в семье, вот он сейчас изображает перед нами прислугу. Его имя – Ибрагим, я зову его Йованом. Вот я и хотел, чтобы ты знал об этом. Пожалуйста, присматривай за ним. Это не составит тебе труда. Ты ведь со своей толпой детишек, пятью дочерьми и двумя сыновьями, навострился в этом. Курд и Хасан давно уже самостоятельные люди, и я не беспокоюсь за них. Ах да, я их тоже называю другими именами.
Синан только казался удивленным. Но таковым не был.
– Значит, ты решил вовремя озаботиться, хотя, как я вижу, ты жив, но все равно хочешь оставить после себя и детей, и дома, и победы, и благодеяния… А теперь я должен получить от тебя и завещание. Хотя, должен признаться, это мне надо тебе его оставить.
