Одинокий волк - Пиколт Джоди Линн
– Эдвард, – задает первый вопрос Джо, – каково было расти рядом с твоим отцом?
– Я считал, что у меня самый классный отец на планете, – признаюсь я. – Вы должны понять, я был тихим мальчиком, хорошо учился. Чаще всего я сидел, уткнувшись носом в книгу. У меня практически на все была аллергия. Я был мишенью для насмешек. – Я чувствую на себе любопытный взгляд Кары. Не таким она помнила своего старшего брата. Для маленького ребенка даже зубрила кажется «крутым», если он занимается в старших классах, ездит на старом, потрепанном автомобиле и покупает ей конфеты. – Когда отец вернулся из дикого леса, он тут же стал знаменитым. Я неожиданно тоже стал популярным только потому, что был его сыном.
– Какие отношения связывали тебя с отцом? Вы были близки?
– Отец редко бывал дома, – дипломатично отвечаю я, а в моей голове крутится фраза: «О мертвых плохо не говорят». – Потом была его поездка в Квебек, он жил с дикими волками, но, даже вернувшись домой, начал организовывать стаи в Редмонде и ночи проводил там, в вагончике, а иногда непосредственно в вольере. Честно говоря, это Кара любила ходить за отцом по пятам, поэтому она больше времени проводила в парке аттракционов, а я оставался с мамой.
– Ты обижался на отца за то, что он не проводил с тобой время?
– Да, – честно ответил я. – Помню, я ревновал его к волкам, которых он разводил, потому что они знали его лучше меня. И ревновал его к своей сестре, потому что они говорили на одном языке.
Кара опускает голову, волосы падают ей на лицо.
– Эдвард, ты ненавидел своего отца?
– Нет. Я его не понимал, но ненависти не испытывал.
– Как думаешь, он тебя ненавидел?
– Нет. – Я качаю головой. – Мне кажется, он недоумевал. Я думаю, он ожидал, что его дети будут разделять его интересы, и, если уж быть откровенным, если человек не занимался с ним одним делом, разговор тут же иссякал – отец не знал, о чем еще говорить.
– Что произошло, когда тебе было восемнадцать лет?
– Мы с отцом… повздорили, – отвечаю я. – Я гомосексуалист. Я открылся маме и по ее совету отправился в вагончик отца в парк аттракционов, чтобы признаться и ему.
– И все прошло не очень гладко?
Я секунду раздумываю, пробираясь по минному полю воспоминаний.
– Можно и так сказать.
– Но что же произошло?
– Я сбежал из дома.
– Куда ты отправился?
– В Таиланд, – говорю я. – Начал преподавать английский, поездил по стране.
– И как долго ты там жил?
– Шесть лет, – отвечаю я. Голос ломается прямо в паузе между словами.
– Во время отсутствия ты поддерживал отношения с семьей? – спрашивает Джо.
– Сначала нет. Я честно хотел – мне это было необходимо! – порвать с прошлым. Но потом я позвонил маме. – Я встречаюсь с ней взглядом и пытаюсь показать, как жалею, что ей пришлось через такое пройти, пережить эти месяцы молчания. – С отцом я не разговаривал.
– Какие обстоятельства вынудили тебя вернуться из Таиланда?
– Позвонила мама и сказала, что отец попал в страшную аварию. С ним в машине была и Кара.
– Что ты почувствовал, когда это узнал?
– Очень испугался. Я хочу сказать, что неважно, когда ты в последний раз видел близкого человека. Он все равно остается твоей семьей. – Я вскидываю голову. – Я сел в первый же самолет в Штаты.
– Пожалуйста, расскажи суду о своем первом визите к отцу в больницу.
Вопрос Джо будит во мне воспоминания. Я стою в ногах отцовской кровати, смотрю на переплетение трубок и проводов, которые змеями тянутся из-под его больничной сорочки. Голова отца перебинтована, но у меня все холодеет внутри, когда я замечаю крошечное пятно крови. У него на шее, как раз над кадыком. Я понимаю, что это легко принять за щетину или порез. Но когда медсестры аккуратно отмыли отца от всех признаков травмы, это крошечное напоминание чуть не сломало меня.
– Мой отец крупный мужчина, – негромко продолжаю я, – но в жизни он кажется еще выше. Одна только энергия, наверное, делает его выше сантиметров на пять. Он не из тех, кто неспешно шел, он всегда бежал. Он не ел, он проглатывал еду. Знаете, есть люди, которые живут на самом краю гауссовой кривой, – он из таких. – Я поплотнее запахиваю куртку. – А этот мужчина на больничной койке… Его я раньше не встречал.
– Ты беседовал с его нейрохирургом? – спрашивает Джо.
– Да. Заходил доктор Сент-Клер и рассказал мне о проведенных исследованиях, о срочной операции, которую пришлось провести, чтобы снизить давление на мозг. Он объяснил: несмотря на то что опухоль спала, отец все равно страдает от серьезной черепно-мозговой травмы, и никакие операции здесь уже не помогут.
– Как часто ты навещаешь отца в больнице?
Я колеблюсь, не зная, как сказать, что я нахожусь там постоянно, – за исключением того времени, когда мне официально запретили к нему приближаться.
– Пытаюсь проводить там каждый день.
Джо поворачивается ко мне лицом.
– У вас с отцом когда-либо был разговор о том, чего бы он хотел, если бы стал недееспособным, Эдвард?
– Да. Один раз.
– Расскажи нам об этом.
– Когда мне было пятнадцать лет, отец решил отправиться в леса Квебека и попытаться пожить с дикими волками. Никто и никогда не делал ничего подобного. Натуралисты исследовали волчьи коридоры вдоль реки Сент-Лоуренс, поэтому отец решил, что сможет пересечься с ними и потом влиться в стаю. У него за плечами уже был опыт общения с несколькими стаями в неволе, которые приняли его в свою семью, и он решил, что это естественное продолжение его дела. Но еще это означало – одному пережить канадскую зиму без убежища и еды.
– Твой отец заботился о своем благосостоянии?
– Нет. Он просто занимался любимым делом – это было его призвание. Мама считала по-другому. Ей казалось, что он просто бежит, оставляя ее одну с двумя детьми. Она была уверена, что он погибнет. Мама считала это безответственностью и безумием, надеялась, что он образумится и останется дома, с семьей… только он ушел.
Мама сидит в первом ряду как изваяние, опустив глаза и сцепив руки.
– За день до ухода отец позвал меня в свой кабинет. На столе стояли два бокала и бутылка виски. Он сказал, что мне нужно выпить, потому что теперь мужчиной в этом доме буду я. Горло словно огнем обожгло. Я закашлялся, на глаза навернулись слезы, мне показалось, что я прямо сейчас умру, но отец хлопнул меня по спине и велел дышать. Я вытер лицо краем рубашки и поклялся, что больше никогда, ни за что на свете не притронусь к этому дерьму. Потом перед глазами прояснилось и я заметил на столе предмет, которого там раньше не было. Это листок бумаги.
– Ты узнаешь этот документ? – спрашивает Джо.
И оно опять передо мной, мятое и порванное с одного края, – письмо, которое я нашел в картотечном шкафу. Джо просит приобщить доказательство к делу и просит меня прочесть его вслух.
Я читаю, но в голове слышу голос отца. И свои собственные слова в ответ: «А если я поступлю неправильно?»
– Это твоя подпись внизу страницы? – уточняет Джо.
– Да.
– А это подпись твоего отца?
– Да.
– За последние девять лет отец говорил тебе, что лишает тебя медицинских полномочий?
– Протестую! – встает адвокат Кары. – Эта записка не наделяет официальными медицинскими полномочиями.
– Возражение отклонено, – бормочет судья.
Он снова дергает себя за волосы. Как он вообще до сих пор еще не лысый?!
В другое время и в другом месте мы бы с Карой над этим посмеялись.
– Мы больше никогда об этом не говорили. Однажды он вернулся из Квебека – вот и все.
– Когда ты вспомнил об этом уговоре?
– Несколько дней назад, когда просматривал его бумаги в доме, пытаясь найти номер смотрителя, который бы ухаживал за волками в Редмонде. Листок застрял за ящиком картотеки.
– Просматривая бумаги отца, ты нашел еще какие-либо доверенности?
– Нет.
– А завещание? Страховой полис?
– Завещания нет, а страховой полис нашел.
– Сообщи суду, кто получит страховку в случае его безвременной кончины.
