Надежда - Талан Светлана
Перед глазами проносилась вся моя прожитая жизнь. Странно, но я не винила отчима в смерти матери. Я мысленно перенеслась в более ранний период жизни мамы, в тот, когда она безумно влюбилась в моего биологического отца и поверила ему. Она была просто женщиной, которая, следуя своему природному предназначению, хотела быть любимой, любить, рожать и воспитывать детей. Он, этот незнакомый мне Иванов Андрей Максимович, вселил в маму надежду на то, что это возможно, а потом оказалось, что он жестоко ее обманул. Наверное, на месте мамы я поступила бы точно так же, узнав, что он женат и имеет сына. Тогда мама рассталась с ним. Это было в день моего рождения, и с этого дня у нее жизнь пошла наперекосяк.
Мама его прогнала, но он не мог, просто не имел морального права бросить ее одну, с ребенком на руках, в деревне, без средств к существованию, сломав ей жизнь. Он, именно он, Андрей Максимович, был прямым виновником того, что мама в поисках призрачного женского счастья сошлась с моим отчимом, который, опять же, не оправдал ее надежд.
Но как мог мой отец, если он любил маму, уехать после всего, что было между ними?! Мама говорила, что он написал ей несколько писем, когда она уже жила с отчимом. Но он мог приехать хотя бы для того, чтобы увидеть свою дочь. Значит, он самый обыкновенный трус? Или он не любил маму, а просто воспользовался ее доверчивостью, ее добротой, ее влюбленностью и неопытностью? Хорошо. Пусть даже так. Можно допустить, что он не любил маму. Но ведь он знал, что у него есть дочь, родная дочь! Какое же надо иметь сердце, чтобы забыть о ее существовании на многие годы!
«Камень, а не сердце», – сделала я вывод и посмотрела в окно. Поезд стоял на какой-то большой станции, где было много людей, и я на некоторое время отвлеклась, наблюдая за, казалось бы, хаотическим движением на перроне. Однако каждый человек имел определенную цель и спешил куда-то, чтобы с кем-то встретиться. Или расстаться. Или изменить свою судьбу. Или встретить свою судьбу. Или разрушить чью-то жизнь.
Поезд дернулся, оставляя приехавших пассажиров и увозя новых. А я опять погрузилась в размышления.
Как много было у меня вопросов к этому Андрею Максимовичу, и я ехала к нему, чтобы получить на них исчерпывающие ответы. Но больше всего мне хотелось пристально посмотреть в глаза человеку, предавшего мою маму, которая ушла из жизни так рано. Ей было всего лишь сорок три года!
Опять в груди возникла сильная боль, и я проглотила комок, застрявший в горле.
«Юрин отец тоже расстался с его матерью, – вспомнила я, – но до сих пор не оставил ее. Фамилии у наших отцов одинаковые, оба они Ивановы, даже имена совпадают, а люди они такие разные».
…Когда поезд прибыл в Тюмень и я вышла из вагона, поняла, что если быстро не найду своего биологического отца, то замерзну. Термометр показывал –30 °С, а я была без шапки и варежек, в осенней курточке без подстежки и легких сапожках. Я увидела такси и, скользя по тонкой корке льда, слабо посыпанной песком, подбежала к автомобилю. Заскочив в салон, я захлопнула дверь, спасаясь от холода.
– Вот все вы так, приезжие, – сказал усатый таксист.
– Как – так?
– Едете на Север, а не на Южное побережье Крыма, а одеться по сезону забываете.
– Я… Я оделась. Я думала, здесь будет теплее, – стуча зубами от холода, сказала я и спрятала руку себе за пазуху, пытаясь ее отогреть.
– Значит, впервые у нас?
– Ага, – кивнула я.
– Куда ехать?
– Когда-то она называлась улица Ленинского комсомола, а сейчас… я не знаю.
– Вот отчаянная! – добродушно ухмыльнулся таксист. – Едет в такую даль, раздетая совсем, а сама толком не знает, куда!
– Это правда.
– Эта улица называется сейчас Новая, – сообщил таксист, выезжая на проспект. – Наверное, у чиновников в нашем Белом доме не слишком развита фантазия, раз не могли придумать более красивое название. А может, оно и правильно. Улица находится в конце города, и на ней появляются все новые и новые дома. Там такие домики есть!
– Какие?
– Дворцы, замки, башни, крепости – там есть все.
Таксист уточнил номер дома, и я ответила: «Тридцать шесть». Остаток дороги мы ехали молча. Во мне уже кипело все, как в вулкане, дремавшем тысячелетия и готовом вот-вот извергнуть море кипящей лавы, копившейся все это время. Я хотела быстрее посмотреть в глаза этому ненавистному мне человеку, а потом… «Потом будь что будет, – решила я. – Потом и замерзнуть будет не страшно».
Встреча
Такси затормозило у длинного забора из белого кирпича, и автомобиль еще немного проехал накатом по дороге.
– Здесь, кажется. – Таксист кивнул в сторону забора. – Подождать?
– Нет. Спасибо.
Я расплатилась, взяла свою сумку и сразу же почувствовала, как морозный ветер забрался под мою легкую курточку, заставив меня задрожать от холода.
– А еще говорят, что на Севере сильный мороз не чувствуется, – пробормотала я, подходя к железной калитке и ища глазами кнопку звонка.
Я позвонила и стала прыгать на месте, но это не спасало от холода. Волосы и ресницы мгновенно покрылись изморозью, и из носа начало капать. Через некоторое время калитку открыл мальчишка, но оказалось, что это был двадцать шестой номер дома, а не тридцать шестой.
– А где же тогда тридцать шестой? – в отчаянии спросила я мальчика, подставляя пронизывающему до костей ветру спину.
– Там, – махнул он рукой и посмотрел на меня, как на полоумную.
А что еще обо мне можно было подумать? По такому холоду ходят без шапки и в легкой курточке только сумасшедшие.
Деваться было некуда, и я поплелась вдоль улицы. Мне пришлось идти навстречу ветру, и я согнулась, вступив в неравную схватку со стихией. Холод, отчаяние, душевная боль обозляли меня с каждым шагом все больше и больше. Я уже не просто хотела посмотреть в глаза человеку, исковеркавшему мамину жизнь, я готова была вылить на него весь мой гнев, всю мою боль, обвинить во всех наших бедах и вцепиться ему в лицо ногтями. Я ненавидела его так, как никого в жизни. И эта ненависть бурлила во мне все сильнее и сильнее, разрастаясь как снежный ком, готовый всей своей тяжестью накатиться на него и раздавить. Воспоминания о смерти мамы были еще так свежи и подливали масла в огонь, пылающий в моей душе.
– Ненавижу! – шептала я. – Не-на-ви-жу! Не-на-ви-жу!
Когда я увидела долгожданную табличку с номером тридцать шесть, то уже не стала искать кнопку звонка. Прислонившись спиной к металлической двери, я стала колотить в нее каблуком изо всех моих оставшихся сил, твердя в такт ударам:
– Не-на-ви-жу! Не-на-ви-жу!
«Если мне не откроют, то я буду стоять здесь, пока не замерзну, – решила я, – до самого конца повторяя это слово».
– Не-на-ви-жу! Не-на-ви-жу!
Наконец за забором послышались шаги, щелкнул замок, и я увидела перед собой крупного, высокого, почти квадратного парня в теплом свитере и норковой шапке.
«Наверное, сынок его», – решила я.
– Вам кого? – Он посмотрел на меня так, как если бы перед ним был снежный человек.
– Андрея Максимовича Иванова, – ответила я, стуча зубами.
– Как доложить? Кто вы?
– Какая разница! Я сама доложу ему, кто я, – зло ответила я.
– Не положено. Вам назначили встречу?
– Нет. Это я, понимаете, я сама назначила ему встречу!
– Андрей Максимович дома не принимает. Приходите завтра к нему в офис, запишитесь у секретаря на прием, и он обязательно вас примет, – стараясь быть предельно вежливым, сказал парень.
– Примет? Вот как?!
– Да. В приемные дни.
Бурливший внутри меня вулкан начинал извергаться. Сверкая глазами, с искаженным от гнева и ненависти лицом, я бросилась прямо на эту гору мышц.
– Он примет меня тогда, когда я захочу! – заорала я, наткнувшись на него, словно на стену, и начала колотить по нему кулаками.
– Сумасшедшая! – возмутился парень и стал меня отталкивать, чтобы закрыть за мной дверь.
И тут я поняла, что если не попаду сейчас в этот дом, не увижу ненавистного мне Андрея Максимовича, то второй такой возможности уже не будет.
