Чемодан миссис Синклер - Уолтерс Луиза
– Роберта, ты…
Кажется, он и шагу ступить не успел. Окружающий мир почему-то схлопывается. Мне трудно дышать. Горло сдавлено. Думать и анализировать я не могу. Я лишь знаю, что у меня подгибаются колени, но я не одна. Меня подхватят. Меня куда-то тащат. Я не противлюсь. Это бессознательное состояние. Я знаю: оно меня ждет.
Чувствую руки. Слышу тяжелое дыхание.
– Что за чертовщина? – произносит кто-то.
Кто? Филип, Поршия или я? Не знаю.
Я проваливаюсь. Ухожу в темноту. Испытываю блаженство.
Я просыпаюсь в кровати. Со времени моего обморока прошло, я так думаю, несколько часов. На мне – чистая пижама. Вокруг темно. Пахнет кофе, кошачьей едой и поджаренным хлебом. Я не одна. Осторожно сажусь на кровати, стараясь двигаться медленно. Жуткая слабость.
– Эй, кто здесь? – кричу я.
Из кухни доносится бормотание приемника. Это «Радио-4».
В дверях спальни возникает Филип.
– С пробуждением. – Он улыбается, наклонив голову.
Жует тост.
– Что, вообще, происходит? – спрашиваю я.
– Ты болеешь. Подозреваю, что уже несколько дней. Софи звонила тебе на оба телефона. Ты не ответила. Тогда она забеспокоилась. Сегодня утром позвонила мне домой. Я зашел тебя проведать и узнать, не надо ли чем помочь. Ты едва успела открыть мне дверь и сразу упала в обморок. Жуть.
– Какой сегодня день?
– Воскресенье.
– А времени сколько?
Филип смотрит на наручные часы.
– Двадцать шесть минут восьмого.
– Вечер?
– Да.
– А ты когда ко мне пришел?
– Где-то около двух.
– Я что же, пять с лишним часов провалялась без сознания?
– Нет, не больше минуты. Неужели ты ничего не помнишь? Я перенес тебя сюда. Помог сменить пижаму. Потом ты легла и уснула.
– Ничего не помню.
Трусики хоть на мне были? Сколько дней я их не меняла? Их Филип тоже снимал с меня? Значит, он видел меня голой?
Я краснею.
– Не волнуйся, Роберта, – говорит он. – Твое женское достоинство ничуть не пострадало. К тому же мы с тобой давно знакомы. Правда? И если я, помогая тебе переодеться, увидел что-то из белья, вряд ли это так страшно. Ты согласна?
– Согласна.
В спальне повисает странная тишина. Филип стоит в дверном проеме и смотрит на меня. Такого выражения на его лице я еще не видела. Кажется, это… жалость. Мне это очень не нравится. Облегченно вздыхаю, когда на кровать вспрыгивает Поршия. Она громко мурчит. Я глажу ее, прижимаю к себе и заново знакомлюсь с ее запахом.
– Спасибо тебе, – говорю я Филипу, уткнувшись носом в кошачью шерсть.
– За что?
– За все. Спасибо за то, что ты такой хороший друг.
Здесь я не выдерживаю. Слезы градом катятся у меня по щекам. Кошка моментально ретируется, поскольку терпеть не может плача. Замечаю, что она больше не разговаривает со мной.
Филип присаживается на кровать, откладывает тост и берет меня за руку. Его руки теплые и маслянистые.
– Прими мои запоздалые соболезнования по поводу кончины твоего отца.
– Я тебе не говорила о его смерти.
– Ты не говорила. Но я слышал от других. Роберта, мы живем в маленьком городе. Напрасно ты ничего не сказала. Почему не позвонила? Я бы мог тебе чем-то помочь. И обязательно пришел бы на похороны… Понимаю, тебе было… трудно это сделать. Мы же с тобой расстались не самым лучшим образом.
– Я не могла… Я ничего от тебя не жду.
– Роберта, я сделаю для тебя что угодно. В любое время, когда ни попросишь. Пора бы за столько лет это понять.
Он мне по-доброму улыбается.
– А я вот не поняла.
– Значит, до тебя на удивление туго доходит.
Не нахожу, что ответить. Филип сидит на моей кровати, держит меня за руку, говорит слова, которые можно счесть выражением верности, если не преданности. Мне грустно. Я испугана. Про свой вид и запах вообще думать не хочется. Интересно, он и лоток Поршии вычистил? Вроде бы несколько дней назад меня вытошнило в ванной. Убрала я тогда за собой? Кажется, нет.
– Роберта, послушай. Мы с тобой слишком давно ходим вокруг да около. Это уже превращается в какую-то рутину. Мы столько лет потратили впустую… в том смысле, что не были честны друг с другом. Может, из обычной застенчивости и страха. Может, чтобы потом не раскаиваться в своей искренности. Не знаю. Я сейчас о чем. Я люблю тебя… как сестру. Но ведь это не делает меня твоим братом?
Думаю, Филип хотел сказать: «Я тебя люблю». Потом сбился на типичную для него двусмысленность. Но он прав. Мы потратили впустую слишком много времени. Мы бездумно швырялись годами. Если бы мне было суждено умереть (а я сейчас, как ни странно, близка к этому состоянию), я знаю, о чем бы горше всего сожалела. Знаю. Себе я в этом уже призналась. Мне просто не хватает смелости признаться ему, сделав это прямо сейчас.
– У меня нет брата.
Я совсем не это имела в виду и совсем не это хотела сказать, но сойдет и так. По крайней мере, я сказала правду.
– А ты бы хотела, чтобы у тебя появился брат?
– Да. Хотела бы.
– Я тоже. У меня есть сестра, но ей не нравится мой образ жизни и то, чем я занимаюсь.
– Филип.
– Да?
«Я тоже тебя люблю» – вот что мне хочется сейчас сказать. У меня учащается дыхание. Сердце колотится так, словно собралось выпорхнуть из меня. Я потею, но уже не обращаю внимания. За несколько дней потения к этому привыкаешь. Я должна сказать правду человеку, который по-прежнему сидит на моей постели и держит меня за руку. Я слишком долго молчала. Я была тихой и глупой. Я заслуживаю этого шанса и воспользуюсь им.
Но из моего горла вылетает:
– Я могу вернуться на работу?
Как жалко это звучит!
– Я думал, об этом и спрашивать не нужно. Конечно. Но не раньше, чем окончательно поправишься.
– Спасибо, – только и бормочу я.
– Не надо меня благодарить.
– Филип, она дарит тебе счастье? Дженна?
Я перестаю дышать. Пусть и медленно, но я добираюсь до главного.
– Иногда. Это… трудно.
– Извини.
– Роберта, я ужасно глуп. Мужчина, что с меня взять?
– Ты совсем не глуп, – возражаю я.
– Мне трудно выстраивать отношения.
– Не тебе одному. Разве у кого-то это получается легко?
– Моим родителям это было легко. В детстве я не помню, чтобы они ссорились. Что было потом – знаю лишь урывками. Меня подолгу не бывало дома.
– Ты учился в закрытой школе?
Впервые он мне что-то рассказывает о своем детстве.
– Да, в закрытой.
– Понятно. Значит, ты тогда… был достаточно богат?
– Я и сейчас богат, дорогая. Представь себе.
Он мне подмигивает. Не припомню, чтобы раньше он мне подмигивал.
– Если человеку посчастливилось родиться в таких условиях, когда ему не надо думать о деньгах… жизнь должна казаться простой и легкой. Согласна?
– Да. Я… Наверное, так, – запинаюсь я и краснею.
Ему нравится моя реакция.
– Так, дорогая. Хватит об этой ерунде. Я тебе сейчас хлебца поджарю. Не представляю, чем ты питалась все эти дни. Потом я уйду, чтобы ты могла заснуть, но не дальше дивана в твоей гостиной. Ты не возражаешь? – (Я слабо киваю.) – Я позвонил Дженне, – продолжает Филип. – Объяснил ей, что к чему. Она отнеслась с редким пониманием. Надеется, что ты скоро поправишься. И ни о чем не беспокойся. Кошку я накормил и убрал за ней. Утром, когда ты проснешься, мы обо всем поговорим. Сейчас ты не в том состоянии. Похоже, температура у тебя еще держится. Я хочу удостовериться, что все твои слова о возвращении не лихорадочный бред. И тебе нужно убедиться, что я отвечаю за каждое сказанное здесь слово. Так что ешь, спи и ни о чем не волнуйся. Ты не возражаешь, если я извлеку из твоего холодильника и откупорю бутылку «Пино Гриджо»?
Я съедаю два ломтика горячего промасленного хлеба. Потом еще два. Затем засыпаю. Точнее, дрейфую между сном и бодрствованием. Так любит меня Филип или нет? Наконец я затихаю, закрываю глаза, но продолжаю прокручивать в мозгу наш недавний разговор.
