Чемодан миссис Синклер - Уолтерс Луиза
– Нина, ты же знаешь: в рождении ребенка нет ничего постыдного. Дети рождаются при разных обстоятельствах. Ребенок – это подарок судьбы.
– Не надо мне таких подарков. Я его не заказывала. Даже не знала, что хожу брюхатая. Ты-то мне веришь?
– Верю. – Дороти потрепала ее по руке. – Верю, Нина. Я ведь тоже не догадывалась о твоей беременности. А я гораздо старше тебя, могла бы заметить. Задним числом понимаю: были признаки, а я их прохлопала. Тебе вечно хотелось есть. И еще твой обморок. Помнишь?
– Еще бы! Поганое ощущение. Словно летишь с обрыва в пропасть.
– Ты бы сейчас поспала, пока малыш спокоен. Если собираешься уже на этой неделе выходить на работу, тебе надо отдыхать.
– Да, собираюсь, – выпятив подбородок, упрямо ответила Нина. – А как быть с Дэвидом? Как мы его спрячем?
– Что значит «спрячем»?
– Я не хочу, чтобы в деревне знали о ребенке. Прошу тебя, Дот. Никому ни слова.
– А миссис Комптон? Как ты считаешь, она бы могла присмотреть за малышом?
– Нет. – Нина замотала головой. – После того, что случилось с твоим… Ой, прости.
– Ничего, – улыбнулась Дороти. – Значит, ее мы из списка вычеркиваем. А доктор Сомс?.. Хотя он такой педант. Ему нужно, чтобы все по закону. Он не станет молчать о ребенке.
– Не надо никакого Сомса. Лучше всего монахини. Они умеют возиться с малышами.
– Но поблизости нет ни монастырей, ни монахинь!
Нина сникла:
– Черт паршивый! Что же мне тогда делать? Ты пойми: никакая я не мать. Мне не нужен ребенок. Моя собственная мамаша выпрет меня из дому. Она всегда говорила нам с Ширли: «Принесете в подоле – на меня не рассчитывайте. Выгоню вместе с приплодом». Я свою мать знаю. Она не из тех, кто увидит ребенка, растает и все простит. Сказала, что выгонит, значит, так оно и будет. А в приют для матерей-одиночек я не пойду. Наслышалась я про них.
– Нина, но тебе уже девятнадцать лет. Ты взрослая женщина. Ты можешь строить свою жизнь сама, без оглядки на родителей. Представь себя лет через пять, через десять или даже через двадцать. Ты будешь самостоятельной женщиной. Какое дело окружающим до того, что ты родила вне брака? Они и знать не будут. Может, потом и твоя мать перестанет на тебя сердиться и полюбит малыша. Как-никак это ее первый внук.
– Полюбит? Не смеши меня. Если она нас, своих детей, не любит, с какой стати ей любить приблудыша?
Дороти нахмурилась:
– Думаю, ты все-таки наговариваешь на свою мать. Не может она не любить своих детей.
– А ты бывала у нас дома? – огрызнулась Нина. – Видела, как мы живем? Кормить и одевать не значит любить. В нашем доме вообще с любовью туго. Мать ненавидит отца, и он в долгу не остается. Мы с детства от нее слышали: если бы повернуть время назад, она бы не стала выходить замуж и рожать детей.
Нина не наговаривала на мать. Дороти вспомнила, что за все время Нининой жизни в деревне мать ни разу ей не написала. Может, эта женщина вообще была неграмотна? А старшие братья? Наверное, тоже. О своей семье Нина предпочитала молчать, но по обрывкам ее разговоров с Эгги Дороти поняла, что отец частенько пьет. Какое будущее ожидало бы ребенка в таком доме?
Мысли, одолевавшие Дороти, были такими же мрачными, как тучи, видные сквозь кружевные занавески. Громадные черные тучи, слегка позолоченные солнцем и угрожающие обрушить на землю новый снегопад.
Рождение ребенка завело Нину в тупик. Ее положение было почти безвыходным. Почти.
– Я позабочусь о твоем ребенке.
Дороти сомневалась, произнесла ли она эти слова вслух или только мысленно. Но они действительно прозвучали на всю комнату, мощные, как раскаты грома в горах.
– Ты? – оторопела Нина. – Ты будешь ему матерью?
– Если хочешь.
Они смотрели друг на друга затаив дыхание. Дороти казалось, что она балансирует на узком горном уступе. Одно неверное движение – и она полетит в темную, бездонную пропасть. В небытие.
Она шумно выдохнула. Нина покачала головой.
Дороти смотрела на нее, безуспешно пытаясь унять колотящееся сердце.
Нина открыла рот, словно хотела что-то сказать, потом закрыла. Потом она все-таки заговорила:
– И ты готова его любить? Возиться с ним? Тебе будет наплевать, что скажут другие?
– Да, – едва слышно ответила Дороти.
Горло сдавило от страха и предчувствия окончательного решения Нины.
– Это потому, что ты не боишься говорить другим, чтобы не лезли в твои дела. Ты смелая. И мозгов у тебя больше, чем у меня. Скажешь пару слов, и к тебе не суются. А я боюсь. Из меня вечно дуру делали. – Нина вздохнула. – И ты бы нянчилась с ним, как со своим?
– Да, – с жаром ответила Дороти.
– Выдавала бы его за своего? Но как? Все же знают, что беременной ты не была. Посмотри на себя. Тощая, как вешалка. Люди поймут, что ты врешь.
– Здешние – да, поймут.
– Ты… ты бы его куда-нибудь увезла?
– У меня есть родные в… далеко отсюда.
– Понимаю, – пробормотала Нина.
Впервые за все время знакомства с Ниной Дороти увидела ее погруженной в глубокие раздумья.
– Что ты об этом думаешь? – обождав немного, спросила Дороти.
– Думаю, это правильно. Лучше, чем монахини. Но мне… неловко просить, чтобы ты для меня…
– Тогда попроси не для себя, а для ребенка. – Дороти взяла ее за руку. – Представь себе: Дэвид… в приюте, вокруг – только чужие. Мне от одной мысли становится страшно. Этот дорогой малыш не заслуживает такой участи.
«Сделай это для меня, Нина. Решайся, глупая девочка. Не позволяй сомнениям сбивать тебя с толку. Я не хочу упускать такую потрясающую возможность. Я так давно мечтала о ребенке».
– И никто не узнает? – спросила Нина. – В смысле, что его настоящая мать – я? Ты никому не скажешь?
– Ни единой душе.
– Будешь всем говорить, что он твой?
– Да.
– И будешь его любить?
– Обязательно.
– Ты же любишь малышей, верно? И скучаешь по своему.
Дороти понимала: эти вопросы предназначены не ей. Нина пыталась себя убедить, что поступает правильно.
– Да, Нина. Я очень люблю малышей.
– Значит, Дэвид заменит тебе родного сына?
Что ей ответить? Чего допытывается эта горе-мамаша? Одно неверное слово, интонация, взгляд – и все может пойти насмарку.
Дороти медленно подбирала слова, будто говорила на чужом языке:
– Нет, Нина. Не хочу тебе врать. Родных детей не заменит никто. Но я верю… я знаю… я смогу дать Дэвиду все то, что не смогла бы дать ты… даже если бы и захотела. Тебе трудно представить, какую жизнь я могу создать этому малышу. Естественно, в хорошем смысле слова. У меня будет свой дом. Надеюсь, деньги тоже. Уютный дом, где у ребенка будет своя комната. Я наполню ее игрушками и книгами. Он пойдет в хорошую школу. У него появятся друзья. Он почти ни в чем не будет нуждаться… Но если тебе больше нравится монашеский приют, что ж, отправляй его туда…
Нина взглянула на ребенка. Тот уже спал у нее на груди. Маленький подбородок блестел от молока. Малыш дышал ровно и спокойно. Дороти смотрела на Нину и на ребенка. Она не будет звать его Дэвидом. Она молилась. Всем сердцем. Истово. Так истово, что ей казалось, будто на небесах ее слушают и могут помочь. И когда Нина отдала ей ребенка, одетого в вещи Сидни, Дороти дрожащими руками приняла малыша, прижала к сердцу и поцеловала в макушку.
Нина повернулась на бок, собираясь уснуть. Она попросила Дороти поскорее что-нибудь придумать с молоком, поскольку сама кормить ребенка больше не собиралась. Нина боялась, что молоко будет выливаться и оставлять пятна на одежде, а это может выдать ее с головой. Дороти понимала ее опасения и обещала найти замену грудному молоку.
Дороти отнесла ребенка вниз и уложила в большую черную коляску. Целых два года коляска пылилась и плесневела в сарае. Вчера, ближе к ночи, Дороти перетащила ее в дом, дочиста отскребла и оставила просыхать у огня. Малыша она завернула в одеяло, когда-то связанное ею. Сколько радости и надежд испытывала она тогда!
А малыш, который ничего об этом не знал, продолжал безмятежно спать.
