Слон для Карла Великого - Гузманн Дирк
– Господи, ибо у Тебя прощение, дабы благоговели пред Тобой. – Он повторял эти слова снова и снова.
Кто-то дернул его за рукав. Над ним стоял Танкмар, и на его лице было написано нетерпение. Исаак поднялся. Наступило время действия. Скоро их настигнут преследователи.
Масрук аль-Атар ненавидел страну франков. Здесь на всем лежала влага. Она поднималась от земли, падала в виде мелкого дождя с неба и висела в воздухе плотным туманом. Влага проникала через его одежду, продуваемую ветром. Ветер нагонял холод с вершин гор и сковывал движения всадников.
Хубаиш первым обнаружил крестьянскую усадьбу. Она казалась призрачной франконской фата-морганой, полускрытой завесой слабого тумана. Вид подворья заставил возликовать духов жизни Масрука. Слон должен был вызвать любопытство жителей этого двора, даже если бы все они были глухи, слепы и глупы. Никакого сомнения. Крестьяне должны были что-то видеть, и у него появилось желание выбить из них все, что они знали, лишь бы согреться. Отдых возле костра и горячая еда – то, что, кроме всего прочего, нужно было из них выбить. Всадники направили лошадей к одинокому крестьянскому дому.
Возле двери их ожидала крестьянка, скрестившая руки на груди. Арабы устало слезли с лошадей и встали перед женщиной:
– Впусти нас в дом и зажарь мяса. Мы устали от долгой скачки и хотим посмотреть, знают ли франкские крестьяне слово «гостеприимство».
Женщина упрямо вздернула подбородок:
– Крестьяне франков, может быть, и знают. Но эта земля принадлежит лангобардам.
У Масрука не было настроения соревноваться в колкостях. Он оттолкнул крестьянку в сторону, и вот его люди уже были в доме. Халид проверил миски и кружки на шатких досках вдоль западной стены. То, что ему не нравилось, он бросал на пол. За ним тянулся след из черепков, луж молока, зерна и разного зелья. Масрук и Хубаиш упали на табуретки и стали осматриваться вокруг. Хубаиш положил копье себе на ноги и стал гладить украшенное орнаментом кедровое древко оружия. И лишь сейчас Масрук увидел молодую женщину, которая прижалась к стене в темном углу. Он кивком подозвал девушку к себе, и та неохотно последовала его воле. Глаза Масрука упивались ее телом:
– В самых диких садах растут самые красивые розы. Как тебя зовут, дитя?
– Гисла. – Это ответила крестьянка. – Она моя дочь, и будет лучше, если ты не будешь тратить свои мысли на нее, мусульманин. Или я прибью тебя, чтобы ты стал плоским, как тряпка. – Крестьянка незаметно вооружилась цепом и стала перед дверью.
Ее угроза вызвала смех у Хубаиша. Он подошел к ней, чтобы вырвать из рук инструмент, но она так мощно им взмахнула, что деревянный обрубок злобно просвистел в воздухе. Хубаиш начал пританцовывать вокруг крестьянки, как борец, весело протягивая руки и ища брешь в ее обороне, чтобы перейти в наступление.
Масрук отозвал его:
– Оставь ее в покое, Хубаиш. Мы хотим воспользоваться легендарным гостеприимством лангобардов в рамках приличия.
При этом он облизал себе пальцы и засунул руку под юбки Гислы.
Девушка застыла, как деревянная палка. Она медленно опустила на него взгляд, и араб пришел в ужас. В ее лазах не было ни ненависти, ни похоти, ни страха, лишь пустота искалеченного духа. Гисла погладила рукой его бороду, подергала за ее конец, и ему уже показалось, что она согласится на игру. И вдруг она засунула свой большой палец ему в нос, да так сильно, что у него из глаз покатились слезы.
Он отпустил ее и вскочил на ноги:
– Клянусь всеми чертями семи адов, она идиотка!
Он вытер руку о плетеную стену дома.
Крестьянка рассмеялась:
– Правильно. И к тому же у нее проказа. Смотри, не заразись. Идем, Гисла. Мы принесем гостям что-нибудь съедобное из погреба.
Она выскочила наружу, и девушка неуклюже последовала за ней.
Проказа! Масрук подозревал, что старуха хочет его одурачить. Тело девушки было так же здорово, как больна ее душа. Пошлой шуткой он вызвал смех Хубаиша и Халида, однако осадок беспокойства остался. Что это за место, куда они попали? Действительно ли здесь проходил след иудея или они лишь напрасно тратили время на этих сволочей крестьянок? И откуда шел этот запах, висевший над всем, словно дыхание чумы?
Масрук принюхался:
– Вы это тоже чувствуете? Запах, как на поле битвы, когда мертвецы начинают вонять.
Халид скривил лицо от отвращения:
– Ты прав. Надеюсь, что запах исходит не от жратвы, которой старая шлюха хочет накормить нас. Наверное, это то, что они называют сыром. Прокисшее молоко в кусках. Вот звери!
– Нет. – Масрук прошел через помещение и осторожно втянул в себя воздух. Его глаза расширились, словно могли видеть запах и определить его источник.
– Так воняет гангренозное гниющее человеческое мясо.
Он прошел от окна к очагу, вдоль покрытого пятнами стола и кучи дров. Масрук бросил взгляд в бочку, однако обнаружил там лишь уложенные в известь яйца и вымоченное в уксусе мясо. Затем он остановился перед соломенной постелью, на которой лежал какой-то сверток, накрытый шерстяной тканью.
Он отбросил одеяло в сторону и отшатнулся. На соломе лежал труп ребенка. Глаза мальчика были широко открыты, а губы искривились, словно испробовали прокисшего вина. Вонь, исходившая от трупа, стала теперь невыносимой.
– Что здесь происходит? – От неожиданности Масрук крикнул эти слова мертвецу. – В какое гнездо демонов мы тут попали?
– Они живут вместе с их мертвецами. – Халид подошел поближе и сморщил нос от отвращения. – И, наверное, ими питаются.
Хубаиш согласился с ним:
– Вам не показалось странным, что сам крестьянин не появился здесь? Определенно эта ведьма его уже сварила. Давайте исчезнем отсюда.
И вдруг входная дверь захлопнулась. Масрук подбежал ко входу и толкнул ее. Тщетно. Дверь была закрыта.
Снаружи послышалось ржание лошадей и раздались чьи-то громкие голоса. Затем ставни на окнах закрылись и сумрачный свет исчез совершенно. Мужчины подскочили к окнам, стали толкать ставни и громко кричать. Но доски были толстыми и крепкими.
Снова раздался топот копыт, а затем, словно искаженное звучание какого-то огромного, плохо настроенного охотничьего рога, – трубный зов слона. Крик животного еще больше разозлил мужчин. Они сами попались в ловушку еврея.
Масрук словно сошел с ума. Он вытащил саблю и стал рубить ею дверь. Из дубовой двери посыпались щепки, однако она выдержала атаку. Хубаиш и Халид стали табуретками выбивать ставни на окнах.
А затем они услышали треск, доносившийся с крыши. Между соломенными пучками стал просачиваться дым, и желтые языки пламени стали лизать стропила.
– Огонь! – закричал Халид. Затем он бросился на колени перед дверью и стал руками рыть яму.
Масрук рывком поднял его на ноги:
– Разве ты собака, Халид? Мы скорее умрем здесь, чем станем на колени перед иудеем! Подумайте! Здесь должен быть путь на свободу.
Горящая солома пролетела в воздухе. Облака дыма, похожие на туман, спускались вниз с крыши. Мужчин стали сотрясать приступы кашля, и они бросали отчаянные взгляды вокруг в надежде обнаружить какую-то трещину в стене, которая открыла бы им путь к спасению.
Одним рывком Хубаиш сдернул шерстяное одеяло с трупа мальчика и расстелил на полу.
– Крыша, крыша! Укрывшись мокрым одеялом, один из нас сможет вырваться наружу и открыть дверь снаружи!
Он спустил штаны и помочился на рваное одеяло.
Масрук и Халид уставились на него, ничего не соображая. Затем до них дошло, чего он хочет, и вот уже трое мужчин стали вокруг и облегчились на него. Затем Хубаиш обернул мокрое одеяло вокруг своей груди и головы.
– Да даст Аллах тебе крылья! – Масрук хлопнул своего спутника по плечу так, что из одеяла посыпался целый дождь. Еще раз блеснула лошадиная улыбка Хубаиша, и он стал искать проход среди горящих балок.
Они наблюдали за горящим домом издали. Крестьянка взобралась на вороного жеребца арабов. Гисла, которая не умела ездить верхом, сидела позади Танкмара и держалась за его бедра. Она ни разу не взглянула на горящий родительский дом, зато неотрывно смотрела на Абула Аббаса, который стоял в пруду недалеко от них, утоляя жажду. Лошади мусульман были привязаны к их собственным мулам.
