Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт
— Да бог с ними, с причинами, какая разница? — откликнулась я. — Главное — что теперь делать? Там про это что-нибудь пишут?
— Ничего не говорится о намечающемся строительстве дорог или каких-то других способах заработать денег? — спросил Майкл.
— Тут много пишут о том, как Освободитель орал на них в Парламенте, — ответил Оуэн. — «Ирландия находится в критической ситуации, и правительство обязано действовать». — Он умолк. — Ох, вот черт… Нет, вы только послушайте. «На что премьер-министр Пиль ответил ему: «Согласно имеющейся тенденции, в докладах по Ирландии столько преувеличений и неточностей, что всегда требуется выдержать паузу, прежде чем реагировать на них»». Эта старая Апельсиновая Кожура[37] — заклятый враг О’Коннелла и всей Ирландии. Преувеличение — подумать только! Господи, пусть бы он сам попробовал прожить на картошке, превратившейся в слизь!
— Но, Оуэн, ведь англичане и лендлорды не едят картошки, — возразила я. — А урожая зерна эта болезнь не коснулась.
— Зерно как раз сейчас грузят на корабли в Голуэй Сити, — сказал Майкл.
— И отправляют в Англию, — продолжил Оуэн, — вместе с нашими коровами, овцами, свиньями и курами. Через наши руки проходит столько разной еды, только для нас самих ничего не остается. И мы можем голодать посреди изобилия.
— Я мог бы продать Чемпионку и Ойсина, — сказал Майкл.
Продав первых двух жеребят Чемпионки сэру Уильяму Грегори, Майкл и Оуэн решили оставить третьего, юного жеребчика по имени Ойсин[38]. Это был конь, которого они долго ждали: с характером Чемпионки, скоростью Рыжего Пройдохи, выносливостью Бесс и силой Барьера, его отца-жеребца. Продать его означало отказаться от мечты завести конюшню победоносных скаковых лошадей с именами знаменитых ирландских героев прошлого, появившихся до всех этих Sassenach и лендлордов. Но теперь…
Оуэн покачал головой:
— Лучше придержать этого жеребенка, пока не уляжется паника. Сейчас мы за него в любом случае не получим хорошую цену. И Чемпионку придержи тоже — это наш актив. По крайней мере, для них двоих у нас травы вдоволь, — закончил он.
Оуэн собрался уходить.
— Нам нельзя отчаиваться, — сказал он на прощанье. — Это был бы грех по отношению к Святому Духу.
— Вы правы, Оуэн, — ответила я. — У нас есть вера — и половина закрома картошки в придачу.
Вечером я послала Пэдди принести пять картофелин — две Майклу и по одной нам с мальчиками. Молока, чтобы кормить Бриджет, у меня еще хватало.
— Мама! Мама! — с криком прибежал Пэдди обратно. — Мама! Пойдем быстрее! Яма полна… дерьма!
Я выбежала вслед за Пэдди. Меня встретил знакомый смрад — от нашей крепкой картошки! На краю ямы я упала на колени.
— Мама! — Я услышала, как в доме расплакался Джеймси и начала хныкать Бриджет.
Пэдди взглянул на меня. На лице этого крепкого парнишки не было ни слезинки.
— Беги за отцом. Он с Чемпионкой и Ойсином на пастбище.
Я сунула руки в яму и начала процеживать жижу сквозь пальцы в поисках целой картошки.
Прибежал Майкл.
— Что там, Онора? Что?
— Та же порча! Она напала на наш закром!
Он опустился на колени рядом со мной и тоже начал процеживать грязь.
Лишь половина картофелин уцелела.
То же самое происходило в Рашине, Шанбалидафе и других таунлендах: здоровая картошка превратилась в слизь.
Слава богу, что мы сохранили картофель, собранный на верхних грядках, на сеновале, чтобы использовать его на посадку. Он оставался крепким. Но что дальше?
— Билли Даб не берет в заклад молот с наковальней, — тихонько сказал мне Майкл, когда мы, уложив детей, лежали в кровати, прижимаясь друг к другу. Сегодня, через три недели после напасти, он ходил в Голуэй Сити. — И купить их он тоже не хочет. Говорит, что сейчас их не продать.
— Билли — худший вид ростовщика, бесконечно жадный и до денег, и до земли.
— Он дал бы мне несколько шиллингов за седло, но Оуэн советует подождать с этим. Билли явно надувает меня, а такого седла я себе больше никогда не позволю. Если Ойсин будет участвовать в скачках, нам понадобится седло для него.
— По крайней мере, у нас после Голуэйских скачек еще остались три золотые монеты, — сказала я. — Картошка в нашей яме в любом случае не сможет прокормить нас зимой, как бы мы ни старались.
— Нам нужна какая-то работа, — продолжал рассуждать Майкл. — На строительстве общественных дорог. Если бы правительство наняло нас осушать землю или прокладывать железнодорожные рельсы…
Уснули мы еще не скоро.
Уже перед рассветом меня разбудил Пэдди:
— Мама, мама, он здесь.
В ногах нашей кровати стоял Патрик Келли. Вошел он беззвучно.
— Патрик, мы тут… — начала было я, но он поднял руку, останавливая меня.
— Помолчи, Онора, — сказал он. — Покажи-ка мне вашу яму, Майкл.
*
Мы с Майклом и детьми последовали за Патриком на улицу.
— Дядя Патрик поможет нам, правда, папа? — спросил Пэдди.
— Обязательно поможет, — заверил его Майкл.
Сначала Патрик осмотрел здоровую картошку в закроме, заполненном лишь на четверть. Потом попросил Майкла показать ему гнилую картошку.
— Я закопал ее у болота, — ответил Майкл.
— Выкопай, — скомандовал Патрик.
У подножья холма Майкл раскопал груду гнилой картошки, от которой исходил ужасный смрад.
Мы с детьми стояли и смотрели, как Патрик Келли обнюхивает пораженные порчей клубни, растирает их между пальцами, пробует языком.
— Фу, — сказал Пэдди.
— Фу-фу, — точно эхо подхватил Джеймси.
— Теперь на грядки, — сказал Патрик и повернулся ко мне. — Онора, уведи детей.
— Майкл, я не могу! — воскликнула я.
— Можно мы останемся, папа? — заскулил Пэдди.
— Ну пожалуйста, пожалуйста, — присоединился к нему Джеймси.
— Ну ладно уж, пойдемте, — согласился Майкл.
— Мне нужна тишина, — объявил Патрик.
— Цыц, — строго сказала я мальчикам, когда мы следовали за мужчинами.
Большинство грядок, которые Майкл и Патрик так тщательно вскапывали при луне шесть лет назад, были покрыты разлагающимися стеблями растений. Выжили лишь самые верхние.
— Убери все это отсюда, — сказал Патрик. — Стебли сожги.
Он поднял одно из растений.
— Смотри, — позвал он.
Я подошла к ним поближе.
— Видишь этот пушок по краям листа и внизу на стебле? Это грибок, который убил картошку.
— Но грядка выше оказалась здоровой, — сказал Майкл.
— Покажи.
Мы пошли вверх по склону.
Патрик лег плашмя и, вытянувшись на земле, попробовал уцелевшую картошку на вкус.
— Этой заразы здесь нет, — сообщил он. — Но почему?
— А это ведь худшие из грядок, — сказал Майкл. — Здесь нет солнца, и мороз бьет их в первую очередь.
— Но они укрыты, — сказала я. — И дождь их не так поливает.
— Возможно, мороз как раз убивает эту болячку, — сказал Патрик. — Возможно, грибку на растениях для роста нужно тепло. И мягкий дождь, который переносит его в почву. Эта болезнь — живое существо.
— Оно пришло с тем туманом, — догадалась я. — С тем зловещим туманом.
Патрик молча пошел вниз по склону. Майкл забрал у меня Бриджет, а я взяла мальчиков за руки.
Вернувшись в дом, Патрик взобрался на сеновал на чердаке, чтобы изучить картошку, выкопанную со здоровых грядок, — наши посадочные клубни. Он катал их по руке, принюхивался. Майкл, скрестив ноги, сидел рядом с ним. Мы с детьми остались внизу. Я молчала.
Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как мы видели Патрика в последний раз, — было это еще до рождения Бриджет. Про нашего нового ребенка он не сказал ни слова. Он совсем не менялся — поджарый, быстрый, резкий, и ни единой морщинки на худом вытянутом лице.
— Она здорова, — заключил Патрик. — Ты был прав, когда отложил ее для посадки отдельно.
*
— А может ли эта болезнь перекинуться на хорошую картошку уже сейчас? — спросила я, когда чуть позже, уложив детей спать, мы втроем собрались у огня. Мы с Майклом сидели на одном табурете вдвоем, а Патрик занял другой. — Может ли туман с пропавших полей спуститься сюда и проникнуть в дом через щели в стенах?
