Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду - Карр Мэри

– Конечно, – ответила я. В темноте на улице запели цикады. Потом мне показалось, что я услышала крик ночной мыши. – Это летучая мышь? – спросила я.

– Иди в дом, – ответил отец и потом, подумав, добавил: – Иди в дом и спроси мать, не хочет ли она съездить в Бридж-Сити и съесть барбекю из крабов.

Когда я вошла на кухню, разбитое блюдо с лазаньей уже лежало в мусорном ведре, стоявшем около раковины, а мать зажигала последнюю свечку на торте. Пламя свечей колыхалось в потоках воздуха от движения вентилятора на потолке. Лиша сидела рядом с матерью с выражением лица, похожего на лопату.

– Давай, – сказала Лиша, – загадывай желание, какашка ты мелкая.

Я закрыла глаза и пожелала себе жить в совершенно другой семье, в совершенно другом городе. Я набрала воздух в легкие и задула свечи. В доме стало темно.

Я не помню, как мы переехали Орандж-Бридж и доехали до Бридж-Сити. Я также не помню, как мы ели барбекю из крабов, и очень жаль, потому что я ужасно люблю это блюдо за запах жидкого дыма и сладкое послевкусие. Я не помню, сколько мама выпила в кафе около болота, в которое после ужина можно было выбросить то, что не доели, аллигаторам.

Я помню, как мы подъезжали к Орандж-Бридж по пути домой. С моего места на заднем сиденье я видела отцовский профиль с орлиным носом и волевой челюстью. Свет фар идущих навстречу автомобилей освещает его лицо, а потом перемещается на мое. Я хочу увидеть лицо матери и понять, в каком она настроении после алкоголя. Но я вижу только ее затылок и завитки коротких каштановых волос.

Мы снова едем вверх по мосту, и под нами стучат его перегородки. Капот машины поднимается, а низ опускается, как круп лошади, когда она пугается неожиданно появившегося на дороге животного. Все очень похоже на тот день, когда мы убегали от урагана. Машина рассекает темноту, словно море. Мне даже кажется, что за машиной тянется длинный темный шлейф. Я чувствую, словно в салоне начинает пахнуть запахом бабушкиной комнаты и ее духами. Я ни разу не вспомнила этот запах с тех пор, как она умерла. Лиша открывает окно, чтобы избавиться от неприятного запаха. Ветер треплет ее волосы, выложенные «французской ракушкой». Ветер становится таким сильным, что мне кажется, что он меня выдует из машины и бросит в воду под мостом. От ветра, запаха и звука стука шин о спайки моста мне начинает казаться, что я стала совсем маленькой.

Я набираюсь храбрости и смотрю вниз на воду под мостом. От высоты у меня все в животе сжимается. Железные перегородки ограждения так и мелькают. Вдалеке я вижу два горящих факела на нефтеперерабатывающих заводах. От заводов исходит сказочное сияние, окрашивающее низ неба, этот химически-зеленый цвет плесени ползет вверх по небу, словно мокрое пятно на бумажных обоях. За рекой протянулись болота. Под мостом медленно плывет огромная баржа.

Мама начинает кричать, что лучше бы она умерла, чем вышла замуж за отца. Она жалеет о том, что ее не сразила молния на этом мосту до того, как она успела переехать в это проклятое болото. Личфилд – это жопа мира, а отец просто никто. Я ищу ладонь Лиши, но она сжала ее в кулак. Я осторожно кладу ее кулак на место, как ставят стакан с водой, которую не хотят разлить.

Потом я вижу, как мать поднимает свои белые руки, и кажется, будто они подсвечены изнутри. Она тянет руки к рулю и хватает его. Машину сносит на тротуар. Мать хочет сбросить нас в реку, в чем на этот раз нет никакого сомнения. Я плотно зажмуриваю глаза, и Лиша наваливается на меня сверху. Перед тем как мы падаем, я замечаю, как отец с матерью дерутся за то, кто будет управлять автомобилем.

Потом я слышу звук удара, похожий на звук сломанной ветки, и машина выравнивается. Я практически чувствую, как колеса автомобиля снова едут между желтыми линиями. Зеркало заднего вида во время драки сдвинулось, поэтому когда мы с Лишей поднимаем головы, видим в нем собственные испуганные отражения. Мы похожи на двух существ, вылезших из самых глубин моря.

Машина съезжает с моста и мчится по дороге. Голова матери лежит на панели, потому что отец вырубил ее одним ударом во время борьбы за руль. Раньше он ее никогда не бил, но сейчас пришлось загасить одним ударом, от которого она потеряла сознание.

Когда мать приходит в себя, мы уже подъезжаем к дому. Она ногтями оставила на щеке отца длинные полосы, словно следы от лапы леопарда. Дети Хайнц играли на своем дворе, но когда мы выходили из машины, подбежали к границе с нашим участком. Мама все еще пыталась поцарапать отца, и Джо Диллард спросил меня, из-за чего они дерутся, а его брат шутливо ответил, что они дерутся из-за бутылки. Больше я о своем дне рождения ничего не помню.

VII. Жертвенный костер

Бабушка оставила матери кучу денег, которые нашей семье не принесли никакой пользы, несмотря на то что эти деньги были нам очень нужны. Забастовка протянулась до середины марта, что сильно ударило по семейному бюджету. Отцу удалось продолжить оплачивать кредит за дом и коммунальные счета, но на продукты, медикаменты и все остальное денег не хватало. Когда по пятницам он забирал в окошке кассы свой чек, тут же его и обналичивал, а после этого прямиком ехал в аптеку и шел к мистеру Хуарезу, чтобы оплатить кредит. Я представляю, как он доставал из пачки самую новую пятидолларовую купюру и клал ее на прилавок между собой и мистером Хуарезом. Я улавливала то, что он стыдится. В округе Джаспер, в котором отец вырос, любая покупка в кредит означала, что человек тратит больше, чем он получает. В тех краях люди не брали кредиты даже на покупку автомобилей, и многие приезжали выбирать новый джип или трактор, прихватив с собой несколько наволочек, набитых долларовыми купюрами.

Багзи все это прекрасно знал. Он был добрым человеком и часто дарил мне комиксы – я удивила его тем, что умела хорошо читать. Он всегда вел себя так, словно ему неприятно брать с отца деньги.

– Послушай, Пит, возьми деньги, – говорил он, но отец только чуть ближе придвигал к нему купюру. Багзи пожимал плечами, пробивал сумму на кассе и клал купюру в отделение кассового аппарата. Всю информацию по кредитам Багзи записывал в зеленой тетради под кассой. Багзи часто отводил меня в дальний угол своего офиса, где стояла перевязанная пачка новых комиксов. Он вынимал из кармана перочинный ножик, разрезал веревку. Я садилась на его стол и читала ему вслух новый выпуск «Супермена» или какой-нибудь комикс издательства «Арчи»[34]. Он сидел рядом и улыбался, глядя в свою чашку с кофе. Отец качал головой и говорил, что я уже выросла из всех комиксов.

Вот так каждую получку мы с отцом заезжали к Багзи. Движения и слова происходившего между Багзи и отцом ритуала были настолько точными, одинаковыми и словно не имевшими никакого серьезного значения, что я точно понимала – вопрос денег имел как раз очень большое значение и относились они к нему со всей серьезностью. На протяжении недели никто и словом не упоминал о кредите.

О наших финансовых проблемах в доме не говорили. Но горе тому, кто не доел свои бобы или неплотно закрыл морозилку холодильника, что привело бы к увеличению счета за электроэнергию. В этих случаях отец сам демонстративно плотно закрывал морозилку или доедал чужие бобы. Потом он с укоризной за непозволительную расточительность долго смотрел на виновника.

Вечерами, когда отец не работал, он сидел на кровати и изучал счета и квитанции для оплаты. Слева от себя он раскладывал уже оплаченные счета, а справа – пришедшие недавно в конвертах. У него был целый ритуал подготовки. Когда папа получал по почте очередной счет, то на части письма, просвечивавшего через пластиковое окошечко, он записывал сумму к оплате. Он как бы одобрял долг, говоря: «Я знаю, я знаю». Так он видел сумму задолженности на конверте, и ему не надо было и открывать его, чтобы узнать, сколько он должен. Потягивая пиво «Одинокая звезда», отец на длинных полях газеты The Leechfield Gazette записывал мелким почерком расчеты, не жалуясь на дороговизну.