Селена, дочь Клеопатры - Шандернагор Франсуаза
Между дворцом и гробницами, между Локиасом и Сомом царские династии оборудовали «сокровищницу знаний»: самую большую в мире библиотеку, где хранилось свыше семисот тысяч книг; знаменитый ботанический сад; обсерваторию; два зверинца и зоопарк с экзотическими животными, а также Музеум[8] для ведущих ученых. С самого раннего возраста принцев заставляли часто посещать эти места, обучаться, общаться с их обитателями, а также учиться всех приручать: обезьяны были самыми послушными, крокодилы и философы – самыми опасными, математики занимали середину.
– А ты, Птолемей, кого будешь коллекционировать, когда вырастешь? Львов? Софистов? Или архитекторов?
На протяжении последних трех веков все царские дети рождались на мысе Локиас, и близнецы не стали исключением. Их мать на несколько месяцев отсрочила запланированный переезд, хотя давно уже решила поселиться за пределами Царского квартала, на небольшом острове Антиродос, находившемся посреди залива; уже больше двух веков эта «земля обетованная» принадлежала царским династиям. Клеопатра расширила антиродосский дворец и обустроила в нем летнюю резиденцию в надежде принять там Марка Антония. Если он вернется…
Он обязательно должен был вернуться. Покинув свою беременную любовницу, генералиссимус помчался на подмогу Финикии, а затем отправился в Рим, где узнал, что стал вдовцом: умерла его жена Фульвия. Не долго думая, он сразу же вступил в брак с Октавией, тоже вдовой, но очень молодой, о которой говорили, что она была красивой и нежной, но главным ее достоинством являлось то, что она приходилась сестрой опасному союзнику, молодому Октавиану…
Клеопатра была слишком занята политикой, чтобы переживать по поводу этого брака, хотя порой и задумывалась о том, что Антоний мог бы ей об этом сообщить. Может, даже спросить совета? Нет, не нужно к этому возвращаться. В любом случае она уже привыкла рожать на свет внебрачных детей. Ее старший сын, семилетний Птолемей Цезарь, называемый Цезарионом, был ребенком покойного Юлия Цезаря – и это не помешало ему участвовать, несмотря на незаконнорожденность, в официальных мероприятиях, где он проявил себя как будущий правитель Египта. Дети Клеопатры получили свою законность от самой Клеопатры, и этого было более чем достаточно: благородства и славы ей не занимать. Разве она не являлась потомком двоюродной сестры Александра Великого и двух его самых близких спутников, Птолемея и Селевка, один из которых стал царем Египта, а второй – Сирии и Вавилона? Ее македонские предки владели половиной мира, от Ливии до Индии. Что еще можно было добавить к такой знаменитой крови – «признание отцовства» какого-то римлянина?
Благодаря Олимпу, своему врачу-греку, Царица выносила близнецов полный срок. Они появились на свет в начале зимы, в Синем дворце, расположенном на самой окраине мыса. С трех сторон дворец был окружен морем, и доступ к нему защищали рифы, поэтому он не нуждался в дополнительном укреплении. По всему периметру здание опоясывали террасы, и когда морской бриз надувал тенты над ними, казалось, что на краю мыса Локиас, в «носовой части» Александрии, дворец приготовился поднять якорь.
Может быть, цари назвали этот каменный корабль «Синим дворцом» из-за того, что он находился так близко к морю? Скорее всего нет, так как в те времена греки не считали море синим: они видели его зеленым или фиолетовым (цвета вина, как говорил Гомер), но синим – никогда.
Наверняка дворец получил свое название благодаря стеклянной мозаике, украшавшей пышные залы. Чисто египетский декор: местные жители, на которых греческие поселенцы смотрели свысока, лучше владели непростым ремеслом приготовления синего цвета. Используя сложную технологию на основе меди, они умели придать мозаике и эмали оттенок павлиньего пера, сапфира или лазури. Они считали, что это был цвет счастья, и богатые горожане украшали им не только дома, но и тела. Они добавляли его повсюду, ведь ярко-синий отпугивал смерть. Родиться в окружении этого цвета, как в случае с близнецами Царицы, открыть глаза и увидеть вокруг синеву было лучшим предзнаменованием. Астрономы Музеума, призванные на помощь священнослужителям, подтвердили это предположение, и спустя два месяца Клеопатра покинула старый дворец и переехала на обновленный Антиродос, остров Большого порта. Она взяла с собой Цезариона, но новорожденных оставила на мысе Локиас, так как врач Олимп утверждал, что синий цвет полезнее для их здоровья.
Глава 3
Близнецы росли в благодатной тени царского дворца. Когда они выходили на солнечный свет, то всегда зажмуривались от слепящего сияния разбивающихся о рифы волн: у них были слишком светлые глаза. Кормилицы и домашние рабы привыкли дожидаться темноты.
Летом ночи в Александрии были мягкими, воздух не обладал такой высокой влажностью, как днем. Пар, поднимавшийся с моря и озера в полдень, к вечеру рассеивался, дышать становилось легче, и благодаря маяку террасы старого дворца хорошо освещались даже в безлунные ночи. Синий дворец располагался так близко к маяку, как ни одно другое здание: они стояли друг напротив друга, каждый на своей скале, по обеим сторонам узкой бухты Большого порта. На высоте ста двадцати метров над городом горел огонь, вечным пламенем освещая колоннады мыса Локиас, перед тем как мигнуть дальней звездой для заблудившихся кораблей. В то время как мерцающий свет масляной лампы едва рассеивал темноту даже в маленькой комнате, дети Клеопатры имели счастливую возможность играть на террасах далеко за полночь: на закате солнце богов сменялось солнцем людей.
Проходили месяцы. Их глаза, которые няни подводили черным карандашом, в конце концов привыкли к солнечному свету, к пыли, к раскаленному добела обжигающему морю: веки стали толще, зрачки потемнели. К огромному облегчению кормилиц, которые побаивались, что у принцев Египта радужная оболочка будет светлой, как у северных варваров, глаза мальчика стали бронзово-зелеными, а глаза девочки – золотисто-коричневыми, оттенка топаза. Безусловно, их кожа всегда будет белой и Александр останется светловолосым, но кроме этого во внешности детей не имелось ничего, что могло бы поставить под сомнение их греческое происхождение или стать причиной того, что их сочли бы недостойными править Египтом.
Все, что осталось в воспоминаниях Александра и его сестры о раннем детстве, – это запах ночи и игры на террасах в свете маяка.
Лето. Девочке два с половиной года. Она говорила уже достаточно хорошо, но не настолько рассудительно, как полагалось. Однажды вечером она убежала от присматривавшей за ней служанки, и ее стали искать, потому что близилась ночь. Кормилица Сиприс с криками бегала по всем внутренним комнатам и темным, словно могилы, дворикам, по очереди взывая к богу Серапису, всемогущему покровителю Александрии, к спасительнице Исиде, «мадонне с младенцем», к Исиде «с десятью тысячами имен, морской звезде, женщине-богине, матери-спасительнице». Однако найти принцессу не удавалось. Солдаты, которым было велено ее охранять, решили в свете маяка осмотреть крытые галереи вдоль моря; они шагали взад и вперед по террасам, затем с факелами в руках отважились пройти по узкой дамбе и даже спуститься к скалам у подножия гор.
Няня звала снова и снова:
– Моя сладкая, мой мед, моя маленькая куропатка… Где ты спряталась, мой скарабей? Не бойся, золотая голубка. Отзовись, ответь своей Сиприс!
Очень далеко, у вершины дворца, в самом конце дамбы, один ливийский солдат наконец обнаружил одежду, брошенную у подножия статуи основателя династии, Птолемея Сотера, изображенного в наряде фараона. Позади этого каменного памятника на земле лежала малышка с распростертыми руками. Мертвая? Нет, она смотрела на позолоченное пламенем маяка небо, а рукой поглаживала сохранившие тепло дня плиты мостовой, чтобы потом отдать это тепло звездам. О стране, в которой жила, она знала только то, что в полдень небо наполнялось острыми и пронизывающими насквозь зубами, а ночью – глазами: там, вверху, сияли, словно кошачьи глаза, небесные светила.
