Земля воды - Свифт Грэм
Однако факты, факты. В 1833-м была официально открыта новая верфь, известная всей округе под названием Гилдси-док, с положенными по штату складами, деррик-кранами, рельсовыми вагонетками на конной тяге и аналогичным оборудованием на том берегу Узы, в Ньюхите. Одновременно рождается на свет и водно-транспортная компания «Аткинсон», с ожидающим вскорости пополнения флотом из трех паровых буксиров, четырех пароходных барж, шести парусных барж и сорока шести лихтеров – не говоря об уже занятых на Лиме судах. Буквально за несколько лет солод и бочки с элем перестают быть основным грузом, хотя и останутся грузом самым почетным, на Аткинсоновых судах. Да и Лим теряет былое значение основной торговой артерии. Аткинсоновы баржи забираются вплоть до Хантингдона, Бедфорда, Питерборо и Нортхемптона. Они везут в Кингз Линн зерно, а обратно тайнсайдский уголь и континентальные товары. Они перевозят железо, лес, сельскохозяйственную технику, кирпич, камень, пеньку, масло, жир, муку.
Когда в 1839 году начинаются работы на железнодорожных ветках Норич—Гилдси и Ипсвич—Бери—Гилдси, доставкою строительных материалов занимается транспортная компания «Аткинсон», более того, для разрешения проблем, связанных с дренажом и строительством дамб, за экспертизой обращаются к Аткинсонам же. Горожане в смятении. А не перехватит ли железная дорога, вопрошают они, нашей торговли? А братья отвечают: а не перехватит ли у вас ваши рынки другой какой-нибудь город, если он станет региональным железнодорожным узлом? По тому что братья предвидят (Сейрина работа?): все, что железная дорога отберет у них за счет перевозок на дальние дистанции, они с успехом компенсируют за счет местных перевозок товаров, доставленных по той же самой железной дороге. Могут, спрашивается, поезда подвезти уголь к каждой местной насосной станции? Могут поезда развозить товары по всем как есть окрестным деревушкам, где люди, следуя естественной логике вещей, селятся близ воды? И будьте любезны, сравните наши тарифы на перевозку с тарифами железнодорожной компании.
Однако вместе с тем братья приобретают солидные пакеты железнодорожных акций. На дворе, как-никак, пора перемен, и лучше подстраховаться.
И немалая часть этих разнообразнейших материалов, проследовавших через новый док (и в этом случае там они и оседают), используется между 1846-м и 1849-м на строительстве пивоваренного завода «Новый Аткинсон». Ибо не стоит упускать из виду: Аткинсон – это в первую очередь марка пива. Еще когда достраивали док, рядом оставили место для постройки нового просторного здания, которое в один прекрасный день могло бы заменить пусть расширенную, но неумолимо отстающую от растущих потребностей дня старую пивоварню. И мало-помалу чем ближе к середине века, тем больше здание растет.
Оно не слишком велико по нынешним масштабам; но пока фундамент уступил место его частью кирпичным, частью облицованным камнем стенам, а кирпичные и облицованные камнем стены – старательно изукрашенным карнизам и фризам (орнамент из снопов ячменя и пивных бочонков) и крыше, частью остроконечной, частью выгнутой на манер вокзальных зданий, а крыша ведет в свою очередь к четырехгранной кирпичной трубе, шестидесяти шести футов в высоту, желобчатой, зауженной кверху и с еще одним, еще более прихотливо украшенным фризом под самым дымоходом (стиля менее внятного, но архитектор уверял, что похоже на итальянскую звонницу) и, для того чтобы уравновесить оный, с башенными часами, по которым весь Гилдси и половина Фенов, при наличии подзорной трубы, могли бы сверять время, – покуда все это растет и приковывает восторженные взоры местных жителей, рождается шутка: что Новый Пивоваренный непременно станет причиной нового потопа в Фенах, но только потопа не водного, а пивного.
Сейра в комнате слышит звуки созидательного труда. Затем приходит время, когда над неровным частоколом крыш северной стороны Водной улицы вырастают леса, верхушки подъемников и кранов, а потом и стальной остов самой крыши, по которому, как по гигантскому некоему летательному аппарату, карабкаются или расхаживают с довольным видом рабочие. И следом труба этаким гигантским фаллосом приводит в замешательство фенлендское небо. Видит она? Есть ей до всего до этого дело? Ей это нравится, испытывает она чувство гордости? До нас не дошли записи, которые свидетельствовали бы о том, что она была меж почетных гостей в тот славный июньский день 1849 года, великолепием торжеств затмивший даже триумфальные празднества 1815-го, когда опять играл оркестр, когда город почтили своим присутствием по крайней мере два члена палаты лордов, когда гремели речи, сперва с украшенной флагами трибуны, а потом еще раз, в Большой зале городского собрания; когда Аткинсоновы барочники обнажили головы и одновременно дали гудок на всех пароходных баржах, когда толпа кричала «ура» и первые символические лопаты солодовой муки полетели в бродильные чаны. Но, может быть, она витала там незримо – и тоже ликовала? Или все так же сидела в комнате наверху и несла свою бессменную вахту по надзору за великим Ничто?
Который день, который год мы могли бы назвать зенитом Аткинсонов? Каким числом пометить дату их наивысшего взлета? Этим вот июньским днем 1849 года? Или, может быть, стоит поместить ее чуть позже, в 1851-м, когда среди товаров, удостоенных чести быть представленными на Великой выставке, значился и бутылочный эль из Фенов, названный соответственно «Гранд-51», который в жесткой конкурентной борьбе завоевал серебряную медаль за вкусовые качества, оставив позади даже знатных пивоваров из Бертона-на-Тренте? Или чуть раньше, в 1846-м, когда, отслужив шесть лет на посту городского олдермена [19], Джордж Аткинсон был единогласно избран мэром? Или в 1848-м (двумя годами позже), когда его сменил на этом посту брат Элфред, и как-то само собой сложилось молчаливое правило, что, кто бы там впоследствии ни становился номинальным и официальным мэром, реальная власть в городе всегда была в руках у пивоваров?
Или в 1862-м? Когда Джорджу и Элфреду, дородным мужчинам с седеющими баками, стареющим потихоньку вместе с веком, приходит мысль, что своими трудами они заслужили на старости лет право на стильный загородный дом, убежище на лоне природы, где можно было бы дать себе роздых от городской суеты; и оттого был выстроен в Кесслинге, хотя и не слишком близко от солодовни и от бывшей отцовской резиденции, а на добрую милю, или около того, дальше к югу напыщенный и безвкусный барский особняк, Кесслинг-холл, весь в горгульях и башенках, удачно укрытый от сторонних глаз густым лесом; где по уикендам или просто в охотку, на подольше, Джордж и Кэтрин станут жить в одном крыле, Элфред с Элайзой – в другом, а встречаться станут в Длинной зале или в Обеденной зале, чтобы принимать там заезжих знатных особ и членов их семей; где кузины Дора и Луиза, юные леди лет по двадцать с хвостиком, но не настолько юные, чтобы не служить предметом постоянных родительских забот, будут, скучая, принимать на Террасе или на Лужайке для крокета и, скучая же, отправлять восвояси воздыхателя за воздыхателем. Поскольку всем на свете воздыхателям они предпочитают собственных papa , а компании молодых людей – собственную, друг из дружки состоящую компанию да еще, быть может, томик чувствительных стихов.
Или же кульминация не была еще достигнута, даже и в явной роскоши Кесслинг-холла? Если время ее пришло в эпоху взлета не Джорджа с Элфредом, но Артура, который, пока его отец и дядя попыхивали своими честно заработанными сигарами в Кесслинге, уже принимал дела в Гилдси и который в 1872 году – когда на эль «Аткинсон» поступали заказы уже из всех восточных графств и когда особый светлый сорт, известный как «Аткинсон-Индия», регулярно отправлялся за тысячи миль от дома, в Бомбей, – прибавил к Аткинсоновым владениям (пойдя по вполне проторенной дорожке) еще одну провинцию, женившись на Мод Бриггз, дочери Роберта Бриггза, владельца мукомольной компании «Большая Уза»?
Неужто развитие коммерческих предприятий не ведает границ? Однако не следует ли нам говорить лишь о развитии коммерции, а не о развитии Идей – тех Идей, которые у Аткинсонов родятся как бы сами собой? Потому что нынешние Аткинсоны, братья и сын, хотя они первыми, при необходимости, сошлются на грубые факты – на нормы прибыли и объемы продаж, на мешки с солодом, бочонки с элем, челдроны [20] угля, – способны также, под настроение, а настроение приходит все чаще и чаще, отодвинуть материальное на задний план и утверждать, впадая по ходу в самоотверженное, чуть не до полного самоотречения, состояние духа: мол, единственное, что ими движет, есть благородная и лишенная всякой личной корысти Идея Прогресса.
