Среди овец и козлищ - Кэннон Джоанна
Я вытерла слезы, пока Тилли их не увидела. Но душа моя радовалась. Слезы означали, что Энид все же что-то значила. Что ее девяносто восемь лет достойны того, чтобы их оплакать.
И снова заиграл орган – на этот раз громче и увереннее, и все зашелестели страничками псалтырей.
– А что это значит, «пребудь»? – спросила Тилли, тыкая пальцем в страничку.
Я посмотрела.
– По-моему, это означает, что ты должна вести себя прилично.
Люди пели тихими голосами, мы с Тилли пытались им подражать, но всех переплюнула миссис Рупер – отложила свой молитвенник на скамью и запела во весь голос.
И вот пение закончилось, викарий поднялся на кафедру и сказал, что собирается почитать нам из Библии.
– «Когда сын человеческий придет к славе своей, – начал он, – и все ангелы с ним, то воссядет он на сияющий трон».
Я достала жестянку с лакричными леденцами.
– «Все народы соберутся перед Ним, и он будет отделять одного человека от другого, как пастух отделяет овец от козлищ. Овцы отправятся по правую руку от него, козлища – по левую».
– Опять эти овцы, – пробормотала Тилли.
– Да, знаю, – кивнула я. – Они везде, повсюду. – Я предложила ей леденец, но подруга помотала головой.
– «А затем скажет Он тем, кто слева: Отойдите от меня вы, те, кто прокляты, приговорены самим дьяволом вечно гореть в адском пламени…»
Тилли подергала меня за рукав через пончо.
– Почему он так ненавидит этих козлищ?
– «Ибо когда голодал я, вы не дали мне ни крошки еды, когда страдал я от жажды, не дали вы мне и капли воды».
– Ну, не знаю, – протянула я. – Наверное, ему просто больше нравятся овцы.
– «Я странником был, и вы не пригласили меня зайти, одежда моя вся изорвалась, и вы не дали мне новой, я болел и сидел в темнице, и вы не позаботились обо мне».
– О, да, они о Нем не заботились, – сказала Тилли. – Какой-то смысл в этом есть.
– «Те, кто по левую руку, обречены на вечное наказание, тех, кто справа, ждет вечная жизнь».
Викарий покивал головой с таким видом, словно сказал нам нечто неимоверно важное, и я кивнула в ответ, хоть и не совсем поняла, о чем речь.
– Я только одного никак не пойму, – шепнула мне Тилли. – Откуда Богу известно, какие люди козлища, а какие овцы?
Я покосилась на Эрика Лэмба и мистера Форбса, тот услужливо раскрывал молитвенник перед миссис Форбс. Я видела, как миссис Рупер растирает свою ногу, видела бармена из «Британского легиона» и двух стариков, которые все кивали и что-то бормотали. А затем я посмотрела на викария и увидела, что он оглядывает всех нас с высоты своего небольшого возвышения.
– Думаю, в том-то и проблема, – ответила я Тилли. – Не всегда просто понять, в чем состоит разница.
Когда мы выходили из церкви, викарий стоял в дверях и прощался с каждым. Он пожал мне руку и поблагодарил за то, что пришла, я в ответ крепко сжала его руку в своей и поблагодарила за то, что он принял нас. Он пытался пожать руку и Тилли, но ладошка у нее затерялась где-то под пончо, и она не успела ее вытащить. Все разошлись по домам, кроме миссис Рупер. Она сидела, привалившись спиной к надгробью, и пощипывала пальцы ног.
– Я раба своих ног, – сообщила она нам и принялась еще сильнее растирать пальцы. – Постоянно под наблюдением врачей.
– Очень здорово, что вы все-таки пришли, – сказала ей я. – Несмотря на невыносимую боль.
Миссис Рупер приподняла голову, закрыла глаза от солнца и расплылась в широкой улыбке.
– Вы, должно быть, очень религиозны, раз сделали над собой такое усилие. – Я протянула ей руку, словно Иисус, и помогла подняться на ноги.
– О, да, – закивала миссис Рупер. – Нельзя сказать, чтобы это приносило моим ногам большую пользу. Однако воспрянуть духом очень помогает.
Я сказала миссис Рупер, что она может послужить прекрасным примером для подрастающего поколения. И миссис Рупер подтвердила, что так и есть, и ее улыбка стала еще шире.
Она убрала листок со списком богослужений в сумочку, защелкнула застежку.
– А вы, девочки, сейчас домой? Может, пойдем вместе?
В ответ на это я заявила, что буду очень рада, и увидела, как Тилли в своем пончо тоже улыбается.
Мы успели дойти до перекрестка с Лаймовой, когда она впервые упомянула миссис Кризи.
– Жуткое дело, – говорила она, вытирая платком под мышками, – исчезнуть вот таким образом.
– А вы хорошо ее знали? – спросила я.
– О, да. – Она снова промокнула пот платком. – Лучше, чем многих других. Она любила со мной поболтать.
– Просто уверена в этом, – заметила я. – А все потому, что вы, миссис Рупер, знаете, что это такое – страдать.
Миссис Рупер была полностью со мной согласна.
– Но почему вы считаете, что миссис Кризи исчезла? – Шла она очень быстро, и мне то и дело приходилось вприпрыжку догонять ее. Откуда-то из-за спины доносилось пыхтение Тилли. Прямо как маленький паровозик.
– Ну, причин тут может быть множество. – Мы дошли почти до самого конца авеню, и миссис Рупер немного замедлила шаг. – Но готова побиться об заклад, она непременно вернется.
Я полезла в карман.
– Может, дать вам еще один бумажный платочек, миссис Рупер? А то, смотрю, вы совсем вымотались.
Она взяла платок и улыбнулась:
– Вы, девочки, не очень спешите? А то я тут как раз открыла новую коробку «Кволити-стрит»[26].
Мы зашагали следом за ней по садовой дорожке.
Я обернулась и увидела, что Тилли улыбается во весь рот. Так широко, что я даже испугалась – вдруг кто-то услышит.
Дом номер восемь, Авеню
5 июля 1976 года
– Вы с женой поссорились?
Констебль полиции Грин доехал за шесть минут и тридцать две секунды. Джон точно это знал, потому что не сводил глаз с каминных часов. Он заранее подготовился к встрече: составил список вопросов, которые они наверняка будут задавать, и положил на самое видное место. Но все пошло не так, как он ожидал.
– Мистер Кризи?..
– Нет, мы не ссорились.
Он собирался добавить, что вообще никогда не ссорились. Он хотел сказать, что за шесть лет совместной жизни у них с Маргарет ни разу не возникло разногласий. Но затем решил, что полицейский может счесть это странным, ведь сам может принадлежать к тому разряду людей, которые считают споры и ссоры с супругом чем-то вполне естественным. А потому не стал продолжать и просто уставился на минутную стрелку каминных часов.
– Мистер Кризи?..
– Простите, я не расслышал вопроса.
Полицейский Грин примостился на самом краешке дивана, словно не собирался задерживаться здесь надолго. Словно чем меньше частей его тела будут находиться в сидячем положении, тем меньше времени он здесь проведет. На плече у него красовалась нашивка с номером: 1279.
– Я спрашивал, может, у вашей жены были разногласия с кем-то еще?
Двенадцать месяцев в году, семь дней в неделе. А вот что означает цифра девять? Он никак не мог сообразить.
– Маргарет со всеми ладила, – сообщил он. – Была в дружеских отношениях со всеми соседями. Даже слишком дружеских.
Полицейский прекратил писать и уставился на него.
– Слишком дружеских? – переспросил он.
Джон принялся выщипывать нитки из обивки на валике кресла. Как же это его достало! Полицейские – ну прямо как врачи. У них заранее заготовлено на все свое мнение, и они выколупывают из тебя слова, как изюминки из кекса, в подтверждение своей правоты.
– Я хотел сказать, она много помогала людям. Пыталась помочь им разобраться со своими проблемами.
Полицейский снова уставился в блокнот.
– Понимаю, – протянул он. – Добрососедские отношения.
Девять минут час берегут. Что ж, может, и подойдет, хотя противоречит фактам. Джон наблюдал за тем, как сотрудник полиции записывает его слова. И подивился тому, как можно в такую жару носить форму из толстого материала. Нет, определенно, управление должно снабдить их летней формой. А может, уже и снабдило. Может, это как раз и есть летняя форма, а зимняя пошита из еще более теплого материала.
