Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт
— В пылу битвы в ней мало толку.
К нам подошли отец, Джонни, мои братья и соседи Оуэна. Все поздравляли Чемпионку, которая радостно ржала и фыркала. Это было настоящее торжество, триумф.
Мерзавцы Пайки бросали на нас взгляды, полные ненависти.
— Ты завел себе здесь врагов, Майкл, — сказал отец. — Я на твоем месте держался бы от них подальше.
— Мне больше незачем встречаться с ними. Это была первая и последняя скачка Чемпионки. Мы с Оуэном планируем разводить лошадей и использовать ее для этих целей. А потом будем выращивать и продавать жеребят.
Отец одобрительно кивнул.
Деннис, Джозеф и Джонни обступили Майкла, который держал в двух сложенных ладонях горку монет.
— Живые деньги, — сказал отец. — Я еще никогда не видел их в таком количестве.
— А теперь, Оуэн, — сказал Майкл, — возьмите семь из них. Одна монета — это ваша доля выигрыша, и еще шесть — рента за Аскибуой и окружающие земли на один год.
— Аскибуой? Вы уверены?
— Это будет справедливая плата?
— Более чем. Агент будет просто в восторге. И совершенно не обязательно сообщать ему ваше имя. Мерзавцы Пайки никогда не узнают, что у них появился новый арендатор.
— А еще мы будем делить пастбище, хорошо? — предложил Майкл.
— Для меня будет большой честью, если Чемпионка будет пастись на моей траве.
— Скоро она будет пастись там со своим жеребенком, — заверил его Майкл.
— У нас будет отличное партнерство, Майкл! И с тобой тоже, Онора Кили, которая вскоре станет Онорой Келли!
Я взглянула на отца.
— Мистер Кили еще не дал на это своего согласия, Оуэн. Он знает меня всего-то месяц, — сказал Майкл.
— Мистер Кили, — сказал Оуэн, — я всю свою жизнь оцениваю разные родословные, а раньше этим занимался мой отец. И я могу вам авторитетно заявить, что у этого мальчика чувствуется хорошая порода.
Папа ничего не ответил, просто похлопал Чемпионку по шее и улыбнулся мне.
— Да благословит тебя Господь на новом месте, в Аскибуое, Майкл Келли, — завершил Оуэн.
— Knocnacuradh, — добавила я.
— Что? — переспросил Оуэн.
— Это место будет называться Холмом Чемпионов, — ответила я.
— Нок-ну-ку-рух, — медленно повторил Майкл, вставив длинное ирландское «ух» в конце. — А еще это лучшее место, чтобы наблюдать, как солнце садится в залив Голуэй, — добавил он.
— Так и есть, как ни называй, — подтвердил Оуэн Маллой.
Майкл посадил меня на Чемпионку перед собой — отец не возражал. В тот момент мы были самыми счастливыми во всей Ирландии: мы пели и кричали, отец шел с Оуэном и его соседями, а Деннис, Джозеф и Джонни ушли вперед, выкрикивая: «Faugh-a-Ballagh! Все с дороги!»
Мы кружили по Голуэй Сити и в Менлохе пересекли реку. Многие мужчины порывались оставить нас и направиться прямиком в городские пабы. Но Оуэн хотел собрать свою семью, жену и детей, а также семьи своих соседей на празднование этого события в Барне, которое, безусловно, уже началось.
— Мы будем проходить через участок, который Майкл собирается взять, — сказал Оуэн.
— Аскибуой? — спросил отец.
— Нокнукурух, — поправила его я.
При заключении брачного контракта роль отца Майкла взял на себя Оуэн Маллой. Отец не мог отказать нам. У Майкла были реальные деньги — золотые монеты, честно заработанные им при поддержке достопочтенного Маркуса Линча. Нам не нужно было больше пересекаться с Пайками. А что до Патрика Келли… Что бы ты ни говорил, ná habair tada, — не говори ничего. То, о чем отец не знает, не может расстроить его или нанести ему вред.
Хотя был уже поздний вечер, солнце стояло еще высоко, когда мы достигли деревушки Оуэна.
— Взгляните, сэр, отсюда виден залив? — спросил Майкл. — Мы заберемся так высоко, что Онора сможет спускаться к вам, чтобы предупредить, когда на небе будут собираться тучи.
Отец вдруг отвернулся и молча потопал прочь.
— Что я такого сказал? — удивленно спросил Майкл.
— Возделывай землю, играй на своей волынке, разъезжай на своей рыжей лошади-банши, — сказал Джонни Лихи, — но никогда не делай при Джоне Кили никаких заявлений о погоде. Это приносит неудачу.
Я догнала отца.
— Он научится, папа, и обязательно все поймет. А здесь… — Я взяла его за руку. — Посмотри, папа, — это же волшебный форт. Бабушке тут понравится. Оуэн Маллой сказал, что когда-то в старину здесь была крепость — Ráth of ún, от которой пошло название всего прихода — Рахун. А это означает, что место это, конечно, счастливое. А еще, папа, здесь есть святой источник. — Я показала ему глубокое отверстие в углублении на склоне холма, огороженное невысоким каменным забором. — Родник Святого Джеймса.
— Моего деда звали Джеймс, — сказал отец.
— И здесь будет жить еще и малыш Джеймс, если ты разрешишь нам пожениться. Папа, я очень люблю Майкла. Он хороший и честный человек. Он молится, не пьет, почти… ну, не так чтоб уж очень, и еще…
— Все, довольно, Онора. Ты можешь выходить за него замуж, только скажи своему мужу, чтобы он при мне никогда не говорил о погоде, а еще чтобы не упоминал кроликов и лис.
— Он не будет! Спасибо, папа! Спасибо!
*
Народ целыми таунлендами выходил приветствовать нас, когда мы спускались по дороге в Баллимони к побережью и заходили в Барну. Здесь уже разнеслась молва — один из наших выиграл Голуэйские скачки. Люди из Рашина, Каппе, Деррилони, Траски Восточного и Западного, Баллибега, Лачли и Корболи стояли в летних сумерках и радостно окликали нас.
— Может, это Рыжий Хью[28] вместе с Дикими гусями[29] прибыл спасти нас? — донеслось до меня.
Многие выкрикивали боевые кличи ирландской бригады: «Faugh-a-Ballagh!» и «Помните Фонтенуа!»
Когда я ехала на Чемпионке перед Майклом, чувствуя, как он обнимает меня руками, которыми держал поводья, то ощущала себя королевой армии победителей, которая машет своим освобожденным подданным. Долгие столетия, когда угнетатели таскали нас за чубы, были забыты. Мы снова были великим народом. Победа.
*
В тот вечер на шумной вечеринке у нас дома наши барнские соседи познакомились с людьми из Аскибуоя/Рахуна. Жена Оуэна, Кати Маллой, принесла немного раннего картофеля, только что выкопанного, чтобы моя мама приготовила его.
Кати была спокойной женщиной со светло-каштановыми волосами и темными глазами, по ее словам, на пять лет младше Оуэна. У нее было двое сыновей — Джо и Джон Майкл шести и четырех лет — и двухлетняя дочка Анни.
Мне нравилось, как она улыбалась Оуэну, когда тот объяснял рыбакам, что официальное название их таунленда — Рахун и что приход носит такое же название.
— Что приводит к некоторой пу-та-ни-це, и это вовсе не плохо. Потому что так нас находят, только когда мы сами этого хотим.
— Учителем у него был человек, изъяснявшийся витиевато, как на латыни, и с тех пор он имеет слабость к длинным словам, — шепотом сообщила мне Кати, когда мы разминали в пюре немного масла от коровы Дуайеров — последней в их таунленде, как сказала она.
— Что ты там говоришь, Кати? — спросила у нас за спиной какая-то маленькая женщина с рыжеватыми волосами. — Я не расслышала.
— Я сказала: «Как замечательно, когда рыбаки и фермеры собираются вместе», — ответила Кати.
— Я бы сказала, давятся вместе в толчее.
Женщина положила руку на колесо бабушкиной прялки и принялась крутить его. Увидев это, бабушка подошла к ней и остановила колесо. Женщина пожала плечами и ушла.
— Это Тесси Райан, — объяснила Кати. — Райаны — они голоштанные. Муж Тесси, Недди, работал у Оуэна по хозяйству, а в определенные дни отрабатывал у лендлорда.
Кати предупредила меня, чтобы я поменьше говорила в присутствии этой женщины, потому что она все перекручивает. Недди Райан тоже был маленьким. У них обоих были подвижные, нервно подрагивающие носы, отчего они, по словам Кати, напоминали ей двух кроликов.
— Но вот их дочка Мэри — совершенно очаровательная девочка, — продолжала Кати. — Иногда она похожа на мою Анни.
