Почтамт - Буковски Чарльз
– Благодарю вас, мисс Грэйвз.
– Всего хорошего, – ответила она и повесила трубку.
День в самом деле был ничего. И, поласкав себя, разговаривая по телефону, я уже почти решил спуститься в 309-ю. Но рисковать не хотелось. Поэтому я поставил жариться яичницу с беконом и отпраздновал лишней квартой пива.
8
Потом нас осталось всего шесть или семь. Остальным ГМ1 оказался не под силу.
– Как у тебя с планом продвигается, Чинаски? – спрашивали меня.
– Без особых хлопот, – отвечал я.
– Ладно, как делится Проспект Вудбрн?
– Вудбрн?
– Да, Вудбрн.
– Слушайте, мне не нравится, когда меня достают этим барахлом, пока я работаю. Мне скучно. Хорошего понемножку.
9
На Рождество пришла Бетти. Она запекла индюшку, и мы выпили. Бетти всегда нравились здоровые новогодние елки. Елка должна быть семи футов в высоту, половину этого в ширину и вся покрыта огоньками, лампочками, блестками, всевозможной парашей. Мы приложились к паре квинт вискача, позанимались любовью, съели индюшку, попили еще. Гвоздь в подставке для елки шатался, а сама подставка была слишком маленькой. Я все время поправлял елку. Бетти растянулась на постели, отрубилась. Я сидел на полу в одних трусах и пил. Потом вытянулся во весь рост. Закрыл глаза. Что-то меня разбудило. Я открыл глаза. Как раз в тот момент, когда громадная елка, вся в горячих лампочках, стала медленно клониться ко мне, а острая звезда на верхушке целила в меня, как кинжал. Я не совсем понял, что это было. Но походило на конец света. Я не мог пошевельнуться. Ветви елки обхватили меня. Я оказался под ней. Лампочки были раскалены докрасна.
– Ох, ОХ ГОСПОДИ ПОМИЛУЙ! БОЖЕ МОЙ, НА ПОМОЩЬ! ГОСПОДИ! БОЖЕ! НА ПОМОЩЬ!
Меня жгли лампочки. Я перекатился влево, выбраться не смог, перекатился вправо.
– Ф-ФУХ!
Наконец, я из-под нее выкарабкался. Бетти вскочила и встала, опустив руки.
– Что случилось? В чем дело?
– ЧТО, НЕ ВИДИШЬ? ТВОЯ ПРОКЛЯТАЯ ЕЛКА ПЫТАЛАСЬ МЕНЯ УКОКОШИТЬ!
– Что?
– ДА, РАЗУЙ ГЛАЗА!
По всему телу у меня шли красные пятна.
– Ох, бедняжечка!
Я подошел и выдернул штепсель из розетки. Огоньки погасли. Елка умерла.
– Ох, моя бедная елочка!
– Твоя бедная елочка?
– Да, она такая красивая была!
– Утром поставлю снова. Сейчас я ей не доверяю. Я ей даю отгул до утра.
Ей это не понравилось. Я уже видел, как назревает ссора, поэтому подпер эту дрянь стулом и снова зажег лампочки. Если б елка обожгла ей сиськи или сраку, она б ее сразу в окно хуйнула. Я подумал, что я – очень добрый.
Через несколько дней после Рождества я заглянул проведать Бетти. Она сидела у себя в комнате, пьяная в 8.45 утра. Выглядела она не очень хорошо, да и сам я был не подарок. Похоже, почти каждый из ее постояльцев давал ей по мерзавчику.
Там стояли вино, водка, виски, скотч. Самые дешевые. В комнате было полно бутылок.
– Остолопы проклятые! Они что, совсем ни черта не соображают? Если ты всю эту дрянь выпьешь, то сдохнешь!
Бетти лишь посмотрела на меня. В ее взгляде я увидел все.
У нее было двое детей, которые ее никогда не навещали, никогда ей не писали.
Она работала уборщицей в дешевых меблирашках. Когда я впервые с ней встретился, у нее была дорогая одежда, стройные лодыжки входили в дорогие туфельки. Она раньше была твердотелой, почти прекрасной. Дикоглазой. Смеялась. Сбегала от богатого мужа, потом развелась с ним, а ему суждено было погибнуть в автокатастрофе, пьяному, сгореть заживо в Коннектикуте. Ты ее никогда не укротишь, – говорили мне.
И вот теперь… Но мне в этом помогали другие.
– Слушай, – сказал я, – я должен забрать у тебя все это. Я хочу сказать, что я тебе буду отдавать по одной бутылке время от времени. Я их все сам не пить не стану.
– Оставь бутылки, – произнесла Бетти. Она не взглянула на меня. Комната ее находилась на самом верхнем этаже, и она сидела в кресле у окна, смотрела, как по утренней улице едут машины.
Я подошел:
– Послушай, я с ног валюсь. Мне надо ехать. Но ради Бога, полегче ты с этой дрянью!
– Конечно, – ответила она.
Я нагнулся и поцеловал ее на прощанье.
Недели полторы спустя я снова заехал. На мой стук никто не ответил.
– Бетти! Бетти! С тобой все в порядке?
Я повернул ручку. Дверь была незаперта. Постель – разворошена. На простыне алело громадное кровавое пятно.
– Ох, блядь! – сказал я и огляделся. Все бутылки пропали.
Я обернулся. Пожилая француженка, владелица меблирашек. Стоит в дверях.
– Она в Окружной Больнице. Ей было очень плохо. Вчера ночью я вызвала скорую помощь.
– Она выпила всю эту дрянь?
– Ей помогли.
Я сбежал вниз по лестнице и прыгнул в машину. Оказался в больнице. Я знал это место хорошо. Мне сказали номер палаты.
В крошечной комнатке стояло три или четыре кровати. На одной напротив меня сидела женщина, жевала яблоко и смеялась с двумя посетительницами. Я отодвинул занавеску вокруг кровати Бетти, сел на табуретку и склонился над ней.
– Бетти! Бетти!
Я дотронулся до ее руки.
– Бетти!
Ее глаза открылись. Они снова были прекрасны. Ярко спокойно синие.
– Я знала, что это будешь ты, – проговорила она.
И закрыла глаза снова. Губы у нее потрескались. В левом уголке рта запеклась желтоватая слюна. Я взял влажную салфетку и вытер. Я умыл ей лицо, руки и шею.
Взял еще одну салфетку и выжал немного воды ей на язык. Потом еще чуть-чуть.
Смочил ей губы. Поправил волосы. Я слышал, как женщины смеялись за занавесками, разделявшими нас.
– Бетти, Бетти, Бетти. Прошу тебя, попей немного водички, всего один глоточек, не очень много, один глоточек.
Она не отвечала. Я пытался напоить ее 10 минут. Никак.
В уголках рта снова выступила слюна. Я ее стер.
Потом поднялся и задернул занавеску. Посмотрел на трех женщин.
Я вышел и обратился к сестре за конторкой.
– Послушайте, почему ничего не делают той женщине в 45-Ц? Бетти Вильямс?
– Мы делаем все, что можем, сэр.
– Но там никого нет.
– Мы делаем регулярные обходы.
– Но где же врачи? Я не вижу ваших врачей.
– Врач ее смотрел, сэр.
– Почему вы просто бросили ее лежать там?
– Мы делаем все, что можем, сэр.
– СЭР! СЭР! СЭР! ХВАТИТ МНЕ СЭРКАТЬ, А? Да я спорить готов, если б на ее месте был президент, или губернатор, или мэр, или какой другой богатый сукин сын, в палате от докторов бы не продохнуть было, и они бы что-нибудь делали! Почему вы просто даете им умереть? Разве грех быть бедным?
– Я уже сказала вам, сэр, мы сделали ВСЕ, что могли.
– Я вернусь через два часа.
– Вы ее муж?
– Я раньше был ее гражданским мужем.
– Можно записать ваше имя и номер телефона?
Я продиктовал и поспешил наружу.
10
Похороны были назначены на 10:30 утра, но уже припекало. На мне был дешевый черный костюм, купленный и подогнанный в спешке. Мой первый костюм за много лет.
Я отыскал сына. Мы подъехали в его новом мерседес-бенце. Я вышел на его след по клочку бумаги с адресом его тестя. Два междугородных звонка – и он у меня в руках. К тому времени, как он подъехал, его мать умерла. Она умерла, пока я звонил. Этот парень, Ларри, никогда не вписывался в общество. У него была привычка угонять машины друзей, но в промежутке между друзьями и судьей ему все сходило с рук. Потом его зацапала армия, и ему как-то удалось пролезть в учебную программу, поэтому когда он демобилизовался, то попал на хорошо оплачиваемую работу. Тогда-то он и перестал навещать мать – когда получил хорошую работу.
– Где твоя сестра? – спросил я.
– Не знаю.
– Хорошая у тебя машина. Даже мотора не слышно.
Ларри улыбнулся. Ему понравилось.
На похоронах нас было всего трое: сын, любовник и недоразвитая дочь хозяйки меблирашек. Ее звали Марша. Марша никогда не раскрывала рта. Она просто сидела с бессмысленной улыбкой на губах. Кожа у нее была белая, как эмаль. На голове – копна мертвых желтых волос и плохо сидевшая шляпка. Маршу сюда вместо себя отправила хозяйка. Самой ей нужно было присматривать за меблирашками.
