Почтамт - Буковски Чарльз
Заходит этот мужик и садится на кушетку. А Гарри даже башмаков с чулками не снял, но он весь под покрывалом. Мужик говорит: Как ты себя чувствуешь, Гарри? А Гарри отвечает: Да не очень. Она вот пришла за мной ухаживать. И на меня показывает. А я там сижу пьяная такая. Что ж, надеюсь, ты поправишься, Гарри, – говорит инспектор и уходит. Я уверена, он заметил эти бутылки и стаканы под кроватью, и я уверена, что он понял, что ноги у Гарри не настолько большие. Перетрухали мы.
– Черт, мужику житья вообще нет, правда? Им вечно надо, чтоб он за штурвалом стоял.
– Точно.
Мы еще немного покиряли, а затем отправились в постель, но так, как раньше, уже не было, так никогда не бывает: теперь между нами было пространство, много разного произошло. Я смотрел, как она уходит в ванную, видел складки и морщины у нее под ягодицами. Бедняжка. Бедная, бедная бедняжка. Джойс была гладкой и твердой – хватал ее пятерней, и хорошо. Бетти же на ощупь была не так хороша.
Печально, печально, печально. Когда Бетти вернулась, мы не пели, не смеялись, мы даже не спорили. Мы сидели и пили в темноте, курили сигареты, а когда засыпали, ни я на нее ноги не складывал, ни она на меня. Мы спали, не прикасаясь.
Нас обоих ограбили.
2
Я позвонил Джойс.
– Как получается с Лиловой Булавкой?
– Я ничего не могу понять, – ответила она.
– Что он сделал, когда ты сказала ему, что развелась?
– Мы сидели друг напротив друга в кафетерии для сотрудников, когда я ему сказала.
– И что произошло?
– Он уронил вилку. У него открылся рот. Он сказал: Что?
– Значит, он понял, что ты не шутила.
– Я не врубаюсь. С тех пор он меня избегает. Когда я вижу его в коридоре, удирает. Больше не садится за мой столик в обеденный перерыв. Он кажется… ну, почти… холодным.
– Бэби, есть и другие мужики. Забудь ты про этого парня. Поднимай паруса к кому-нибудь новому.
– Его трудно забыть. В смысле, то, каким он был.
– А он знает, что у тебя есть деньги?
– Нет, я ему никогда этого не рассказывала, он не знает.
– Ну, если ты его хочешь…
– Нет, нет! Я не хочу его так!
– Ну тогда ладно. До свиданья, Джойс.
– До свиданья, Хэнк.
Вскоре после этого я получил от нее письмо. Она вернулась в Техас. Бабуля была совсем плоха, долго не протянет. Люди про меня спрашивали. И так далее. С любовью, Джойс.
Я отложил письмо в сторону. Я мысленно видел того карлика: он недоумевал, где же это я облажался. Бедный трясущийся уродец, ведь он считал меня таким умным мерзавцем. Тяжело вот так вот его обломить.
3
Потом меня вызвали в отдел кадров в старое Федеральное Здание. Продержали в приемной обычные 45 минут или полтора часа.
Затем:
– Мистер Чинаски? – осведомился голос.
– Ну, – ответил я.
– Пройдите.
Человек подвел меня к столу. Там сидела эта женщина. Немного сексуальная на вид, плавится лет в 38—39, но похоже, что ее сексуальные амбиции либо отложили ради более важных дел, либо просто игнорировали.
– Садитесь, мистер Чинаски.
Я сел.
Бэби, подумал я, я в самом деле мог бы прокатить тебя верхом.
– Мистер Чинаски, – сказала она, – нам неясно, должным ли образом вы заполнили бланк заявления о приеме на работу.
– А?
– Мы имеем в виду список судимостей.
Она протянула мне листок. В ее глазах не было секса.
Я перечислил там восемь или десять обычных пьяных приводов. То была приблизительная оценка. Я понятия не имел о точных датах.
– Итак, вы все здесь перечислили? – спросила она.
– Хммм, хммм, дайте подумать…
Я знал, чего ей хотелось. Ей хотелось, чтобы я ответил да, и тогда бы она взяла меня в оборот.
– Сейчас-сейчас… Хммм. Хммм.
– Так? – спросила она.
– О, о! Господи!
– Что такое?
– Был еще привод либо за пьянство в автомобиле, либо за пьяное вождение.
Года четыре назад или около того. Не помню точной даты.
– И этого вы просто не припомнили?
– Да, в самом деле, я не собирался этого утаивать.
– Хорошо. Внесите.
Я вписал.
– Мистер Чинаски. У вас ужасная биография. Я хочу, чтобы вы объяснили выдвинутые против вас обвинения и, если возможно, оправдали свой настоящий найм у нас.
– Хорошо.
– На ответ вам дается 10 дней.
Не так уж и нужна мне была эта работа. Но баба меня раздражала.
В тот вечер я взял больничный, купил немного разлинованной и пронумерованной бумаги юридического формата и синюю, официальную на вид папку. Еще купил квинту виски и шестерик пива, сел и все напечатал. Под локтем у меня лежал словарь. То и дело и отслюнивал страницу, находил крупное невнятное слово и строил предложение или целый абзац на его идее. Получилось 42 страницы. Закончил я такими словами: Копии этого заявления сохранены для распространения в прессе, на телевидении и в других средствах массовой коммуникации.
Говно меня переполняло.
Она поднялась из-за стола и лично приняла папку.
– Мистер Чинаски?
– Да?
Было 9 утра. На день позже, чем требовалось ей ответить.
– Минуточку.
Она отнесла все 42 страницы к себе за стол. Она вс читала, читала и читала.
Кто-то еще читал у нее из-за плеча. Потом их стало 2, 3, 4, 5. И все читали. 6, 7, 8, 9. Все читали.
Что за чертовщина? – подумал я.
Потом из толпы раздался голос:
– Что ж, все гении – пьяницы! – Как будто это что-то объясняло. Снова слишком много фильмов.
Она встала из-за стола, держа в руке мои 42 страницы.
– Мистер Чинаски?
– Да?
– Ваше дело будет продлено. Мы вас известим.
– А пока продолжать работать?
– А пока продолжайте работать.
– Доброго вам утра, – сказал я.
4
Однажды ночью меня перевели на табурет рядом с Бучнером. Он почту не рассовывал. Он просто сидел. И трепался.
Вошла молоденькая девчонка и села в конце прохода. Я услышал Бучнера:
– Ага, пиздявочка! Хочешь моего хуя себе в пизду, правда? Вот чего ты хочешь, мокрощелка, правда?
Я продолжал распихивать почту. Мимо прошел суп. Бучнер сказал:
– Ты у меня в списке, мамаша! Я тебя достану, грязная мамка! Сволочь гнилая! Хуесоска!
Надзиратели Бучнера никогда не трогали. Никто никогда не трогал Бучнера.
Потом я услышал его снова:
– Ладно, бэби! Мне не нравится твоя рожа! Ты у меня в списке, мамка! Ты у меня вот тут, прямо первым номером! Я тебя за жопу ухвачу! Эй, я с тобой разговариваю! Ты меня слышишь?
Это уже было слишком. Я отшвырнул свою почту.
– Ладно, – сказал ему я, – я вызываю твою карту! Я вызываю всю твою вонючую колоду! Здесь хочешь или выйдем?
Я посмотрел на Бучнера. Тот разговаривал с потолком, безумный:
– Я же сказал тебе, ты первый номер в моем списке! Ты мне попадешься, и попадешься мне как следует!
Ох, ради всего святого, подумал я, тут я, кажется, влип по-настоящему!
Клерки сидели очень тихо. Я не мог их в этом винить. Я встал, сходил попить воды. Потом вернулся. Через двадцать минут я поднялся на свой 10-минутный перерыв. Когда я вернулся, надзиратель меня уже ждал. Жирный негр чуть за пятьдесят. Он заорал на меня:
– ЧИНАСКИ!
– В чем дело, мужик? – спросил я.
– Вы покинули свое место дважды за 30 минут!
– Да, в первый раз я сходил попить. Тридцать секунд. А потом я ходил на перерыв.
– А если бы вы работали у машины? От машины дважды за 30 минут отходить нельзя!
Вся его харя блестела от злобы. Поразительно. Непостижимо.
– Я ЗАПИСЫВАЮ ВАМ ЗАМЕЧАНИЕ!
– Ладно, – сказал я.
Я пошел и сел рядом с Бучнером. Надзиратель подбежал со своим замечанием.
Оно было написано от руки. Я даже не смог его прочесть. Он писал в такой ярости, что вышли одни кляксы и царапины.
Я свернул замечание в аккуратный конвертик и засунул в задний карман.
– Я убью этого сукиного сына! – сказал Бучнер.
– Было бы неплохо, толстяк, – согласился я, – было бы неплохо.
