Стивен Фрай - Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения
Геракл разглядывал изукрашенный пояс у себя на руке, Ипполита улыбалась. Но тут заметила, что лицо Геракла помрачнело.
– Только не говори, что боишься, будто такие побрякушки портят твою мужественность. Я была о тебе лучшего мнения.
– Нет-нет, – сказал Геракл. – Дело не в этом…
– А в чем же?
– Ты говорила, что слышала об испытаниях, какие назначает мне мой брат Эврисфей, так?
– Весь мир наслышан о подвигах Геракла.
– Так их называют?
– Даже если сделать поправку на кое-какие неизбежные преувеличения, что возникают, когда истории передают из уст в уста, ты, судя по всему, насовершал чудес.
– Наверняка истории эти по большей части чепуха.
– Ну скажи тогда, правда ли, что, когда ты приволок Эриманфского вепря в тронный зал Эврисфея, тот так перепугался, что ласточкой нырнул в каменный кувшин?
– Это да, правда, – согласился Геракл.
– И что ты скормил Диомеда его же кобылицам?
И тут Геракл тоже кивнул.
– Так скажи мне, великий герой, что тебя сейчас тревожит?
– Понимаешь, я выполняю девятую из этих задач – из, как ты их называешь, подвигов. Здесь я поэтому.
Ипполита подобралась.
– Надеюсь, не с целью приволочь Ипполиту в цепях к злобному тирану?
– Нет-нет… не это. Дело в поясе… – Он глянул на украшение у себя на предплечье. – Его дочка Адмета отправила меня добыть его. Но теперь, когда мы познакомились, у меня душа не лежит…
– И все? Он твой, Геракл. Прими с радостью как мой подарок тебе. От воина воину.
– Но это же дар твоего отца, бога Ареса.
– А теперь это дар от твоей возлюбленной, женщины Ипполиты.
– Говорят, тот, кто носит этот пояс, неуязвим в бою. Правда ли это?
– Я ношу его со своих четырнадцати лет, и не было мне ни единого поражения.
– Тогда я не вправе…
– Прошу тебя. Я настаиваю. А пока дай-ка глянуть, всюду ли ты соразмерен…
Предоставим Гераклу и Ипполите сплетаться в яростном объятии в ее царском шатре на берегах Фермодонта.
Вы, быть может, решили, что девятый подвиг дался Гераклу слишком легко. Богиня Гера, несомненно, именно так и подумала. Ненависть, какую носила она в себе, за годы нисколько не убавилась. Напротив – с каждым триумфом Геракла ненависть Геры лишь прирастала. Народная любовь к нему бесила богиню. Она взялась унизить и уничтожить его. А выходило так, что детей и даже целые города уже называли в его честь, люди слагали песни, воспевающие его силу, смелость и беспощадность к себе. Гера покажет миру: не того он человека прославляет.
Приняв облик амазонки, Гера пошла по речному берегу, сея растерянность, сомнение и недоверие.
– Гераклу нельзя доверять… он собирается похитить нашу царицу… Я слышала, что прямо сейчас его люди готовятся взять нас в плен и продать, как рабынь, на рынках Арголиды… Геракла надо убить, прежде чем он использует возможность нас уничтожить…
В шатре Геракл сел, внезапно насторожившись.
– Что это за шум?
– Да просто мои женщины празднуют с твоими спутниками, конечно же, – сонно проговорила Ипполита.
– Я слышу лошадей.
Геракл перегнулся через простертое тело Ипполиты и приподнял полог шатра. Верховые амазонки метали стрелы в его людей! Группа воинственных женщин неслась к шатру. Кровь тут же застучала у Геракла в висках, его накрыло красным туманом. Улыбки и гостеприимство – это все ловушка. Ипполита попыталась выставить его дураком.
– Предательница! – заорал он. – Ты… коварная… ведьма!
Он взял ее за голову и с последним яростным словом свернул ей шею так, что она треснула, будто сухая древесная ветка.
Геракл схватился за дубину и выскочил из шатра. Одним махом вышиб он из седла трех амазонок, что мчали ему навстречу. Другие увидели пояс Ипполиты у него на руке – символ ее власти и неуязвимости. Весь боевой дух тут же покинул их. Люди Геракла, воодушевленные видом своего вожака, в котором бушевала горячая кровь, а сам он ревел, как лев, возликовали. Вскоре берега реки были усеяны телами мертвых амазонок.
На обратном пути в Микены Геракл и его люди зашли в порт Трои. В ту пору правил там ЛАОМЕДОНТ, внук царя ТРОЯ, в честь которого названы и город, и его жители – троянцы, сын царя ИЛА, давшего второе имя этому городу – Илион, как в названии «Илиады» Гомера.
Троя была прекрасна, строительство ее стен силами Аполлона и Посейдона только-только завершилось. Но жадный, двуличный и глупый Лаомедонт отказался платить им за работу. В отместку Аполлон закидал город чумными стрелами, а Посейдон затопил равнину Илион и наслал на город морское чудище, чтоб терзало и пожирало любого троянца, кто попытается удрать из зараженного города.
Жрецы и оракулы Трои сказали Лаомедонту, что спасти Трою от болезни, голода и несчастий можно, лишь приковав Лаомедонтову дочь ГЕСИОНУ голой к скале на затопленной равнине, чтобы морское чудище ею насытилось[63].
Таково было положение дел, когда явился Геракл. Он пообещал освободить Гесиону, если дадут ему коней, что родились от дара Зевса Трою[64]. Лаомедонт согласился, и Геракл быстренько убил чудище и спас Гесиону. И опять Лаомедонт нарушил сделку. Отказался следовать уговору и не отдал лошадей.
Исправлять положение у Геракла не было времени. Год почти истек, и ему пора было вернуться к Эврисфею, после чего отправиться совершать десятый подвиг. Поклявшись вернуться и отомстить Лаомедонту, Геракл вернулся в Микены.
10. Скот Гериона
– Вот! – Геракл бросил пояс к ногам Адметы. – Надеюсь, он принесет тебе удачу[65]. А теперь, могучий царь, отдай уже, будь любезен, десятый и последний свой приказ.
Эврисфей беспокойно завозился на троне. Многие придворные наверняка захихикали, услыхав обращение «могучий царь».
– Хорошо же, Геракл, – произнес он. – Отправляйся в Эрифию и приведи мне скот ГЕРИОНА. Все стадо[66].
Вы же помните, что когда Персей отсек голову Медузе горгоне, из зиявшей раны выбрались на свет двое нерожденных детей от союза Медузы с Посейдоном. Один из тех детей – Пегас, второй – Хрисаор, юноша с золотым мечом. Хрисаор (в союзе с КАЛЛИРОЕЙ, «сладкотекучей» дочерью морских титанов Океана и Тефиды) породил трехголового Гериона, жутчайшее чудище, свирепо охранявшее громадное стадо красных коров на западном острове Эрифия[67]. Помогал ему стеречь эту редкую и ценную породу великан ЭВРИТИОН, сын Ареса, и свирепый двухголовый пес, брат КЕРБЕРА, по кличке ОРФ.
Эрифия находилась так далеко в неведомых западных краях мира, что путь Гераклу выдался длиннее всех предыдущих. И уж так ему было жарко, до того умаялся он, пока брел через Ливийскую пустыню, что возопил в ярости на палившее солнце и пригрозил сбить Гелиоса стрелами с его колесницы. Гелиос, допустим, был из бессмертных титанов, однако все равно боялся жуткого ущерба, какой способны были нанести стрелы героя.
– Не стреляй, Геракл, сын Зевсов, – заорал он в некоторой панике.
– Тогда помоги мне! – крикнул Геракл в ответ.
Гелиос согласился не летать так низко над землей, если Геракл согласится не стрелять. Более того, чтобы облегчить герою путь на запад, Гелиос предложил Гераклу напрокат свою великую Чашу. Гелиос ежедневно гнал колесницу от земель на дальнем востоке[68] через все небо, пока не добирался до царства Океана[69]. Там Гелиос проводил ночь, отдыхая в своем западном дворце, после чего отправлялся на восток в огромной чаше, или лохани, по стремительному течению Океана. Эта «Река Океана», опоясывающая землю, возвращала Гелиоса в его восточный дворец, где он готовил коней к очередному дневному странствию.
Геракл с благодарностью принял предложенную Чашу, мореходную лохань[70], в которой он устроился, подтянув колени, и с удобством устремился к Эрифии. Где-то в пути воды, что несли его, заволновались, и Геракл пригрозил, что сейчас начнет метать стрелы в Океана. Думаю, дело не в том, что Геракл высокомерно считал себя выше богов, – он скорее рассматривал всех живых существ, и божественных, и смертных, как ровню себе. Так или иначе, эта угроза обеспокоила Океана, и он, перепугавшись ужасных стрел, как перед этим его племянник Гелиос, утихомирил воды. Геракл прибыл на остров Эрифию целым и не намокшим, не успев глазом моргнуть.
С берега его приветствовал свирепым лаем Орф, двуглавый пес.
– Орф! – крикнул Геракл. – Ты, как многие другие уродливейшие твари на белом свете, – сынок Тифона с Ехидной. Тебе невдомек, что время вашего брата истекло? Я уже убил твою сестрицу, Лернейскую гидру, и сынка, Немейского льва. Теперь твой черед убраться с лица земли.
С ревом из обеих глоток тварь ринулась на Геракла, а тот вскинул дубину и обрушил ее на одну из голов. Вторая, ошарашенно взвизгнув, повернулась глянуть на свою сокрушенную напарницу, теперь безжизненно свисавшую с их общей шеи. Не успела вторая голова загоревать, как дубина опустилась еще раз и прикончила пса.
Пастух Эвритион услыхал шум и гам и теперь приближался, тоже помахивая здоровенной дубиной.
