Стая - Пайрон Бобби
Почему она не съела картофелину? Я осторожно, очень осторожно раздвинул ей губы, думая, что сейчас увижу длинные белоснежные клыки, как у Везунчика или Дымка. Собачьи клыки. Волчьи клыки. Но у Бабули не было клыков, а остальные зубы стерлись или обломались.
Я притянул Бабулю к себе и крепко обнял. Она опустила голову мне на плечо.
– Не волнуйся, Бабуля. Я позабочусь о тебе.
Новым ножом я разделил сосиску на крошечные кусочки, отрезал ломоть черного хлеба и смешал все это в пустом цветочном горшке, добавив туда воды, чтобы получилось что-то вроде жидкой каши.
– Моя бабушка Инна тоже готовила для меня мягкую пищу, когда я болел, – сказал я. – Она варила кашу и добавляла туда мед, чтобы мне было сладко. Будь у меня мед, я подсластил бы тебе еду.
Я поставил миску с жижей перед Бабулей, но Ушастик и Везунчик оттолкнули старую собаку в сторону.
– Нет! – сказал я.
Везунчик и Ушастик перевели взгляд с миски на меня и шагнули вперед. Я встал между миской и двумя голодными псами.
– Нет, – глухо прорычал я.
Я сверлил взглядом этих двух псов. Они были моими друзьями. Они могли разорвать меня на части.
– Нет. – Я шагнул вперед.
Ушастик и Везунчик переглянулись – быстро, быстрее, чем пролетает по небосклону падающая звезда. В их глазах читалось удивление.
Наконец они легли на пол и принялись вылизывать себе лапы, словно ничего и не случилось.
Глава 21
Шапка
Дни становились все короче. Холодало. Когда светило солнце, в Стеклянном Доме было тепло, как летом. Щенки играли, кувыркались на полу. Бабуля присматривала за ними, пока Мамуся и Ушастик ходили охотиться на крыс. А ночью в Стеклянном Доме воцарялась зима.
Я просил милостыню, а потом на вырученные деньги покупал, что мог. Наверное, я мог бы получить больше, если бы просил милостыню, держа на руках щенка. Но я знал, что это разбило бы Мамусе сердце. Я не мог забрать ее детеныша.
Везунчик еще раз доказал, что приносит удачу. Везунчик и мои босые ноги. Стало так холодно, что мне пришлось оборачивать ступни брезентом – я отрезал куски от мешков и завязывал их нитками из моего свитера. И все же к концу дня ноги становились мокрыми и холодными.
Когда солнце садилось и над площадью сгущались сумерки, я заходил в хлебный киоск, в мясную лавку и в продуктовый магазин. Иногда у меня хватало денег на то, чтобы купить хлеб и сосиски, а порой даже вареное яйцо. Иногда денег не хватало. В такие дни я, превозмогая стыд, спускался по ступеням на станцию и копался в мусорном ящике в поисках еды.
– Почему-то на этой остановке нет ни детей, ни взрослых нищих, – говорил я Везунчику и Дымку, жуя остатки свиного шашлыка. Сняв обгоревший кусочек мяса с деревянного шампура, я бросил лакомство Дымку. – Наверное, они живут под землей, как Паша и остальные, – сказал я, угощая Везунчика последним кусочком.
Слизнув жир с пальцев, я натянул перчатки, которые нашел в сарае. Я дрожал. Мне все еще очень хотелось есть. И я устал.
Поднявшись на поверхность, мы с Везунчиком улеглись на теплом канализационном люке, греясь в слабых лучах солнца. Дымок потрусил куда-то по своим делам. Мы не знали, куда он ходит.
Я опустил голову на теплый бок Везунчика. Пес вздохнул. Я погладил его по уху.
– Сейчас я раздобуду нам денег, Везунчик. – Я закрыл глаза. – Только отдохну минутку.
Когда я проснулся, моя голова все еще лежала на боку пса. Сгустились сумерки. С неба, кружась, слетали крупные снежинки. А в моей вытянутой руке размокали бумажные купюры и позвякивали монетки.
Мы с Везунчиком побежали за хлебом.
Продавщица куталась в пальто. Как всегда, с губы у нее свисала сигарета. И как всегда, она взяла у меня деньги и молча выдала буханку черного хлеба. Но когда мы с Везунчиком отвернулись, собираясь уходить, она остановила меня.
– Погоди, – бормоча что-то себе под нос, женщина принялась рыться в пакете. – Вот.
Я охнул. Это был лучший подарок в мире. Это была шапка. Я провел кончиками пальцев по шерсти. Коричневые, черные и грязно-белые плотные нити переплетались в крупной вязке.
Я показал шапку Везунчику.
– Гляди, эта шапка похожа на тебя. Она принесет мне удачу.
Везунчик обнюхал шапку и чихнул.
– Не стой столбом. Чего ты ее гладишь, точно пса своего? Надень ее, – потребовала продавщица.
Я осторожно надел эту чудесную шапку себе на голову. Она закрыла мне уши, глаза и даже кончик носа.
Продавщица фыркнула. Протянув руку, она подвернула край шапки, так что он оказался вровень с бровями, и кивнула.
– Так-то лучше.
Ах, как же мне было тепло! Моей голове было тепло, моим ушам было тепло. Впервые за много недель я сумел согреться. Я пошевелил пальцами в носках и брезенте. Пальцам тоже было тепло.
Я улыбнулся продавщице и обхватил свои плечи руками.
– Это лучшая шапка из всех, что у меня были, – сказал я. – Лучше шапки не бывает.
Продавщица сложила непроданный хлеб в коробку. Она закрыла коробку, но потом открыла ее снова и достала оттуда буханку хлеба.
– Вот, – сказала она. – Бери.
– Но у меня осталось денег только на сосиски, – возразил я.
– Хлеб и так зачерствел, его не продашь. – Продавщица придвинула ко мне буханку. – Нет смысла нести его домой.
Мое сердце парило, как Жар-птица. Две буханки хлеба, еще и деньги на сосиски остались!
Я побежал домой. Мы с Везунчиком перепрыгнули через кирпичное заграждение и ворвались в Стеклянный Дом.
– Сегодня мы будем есть, как короли и королевы, – заявил я.
Так мы и сделали. Я приготовил два горшка жижи для Бабули вместо одного и угостил псов хлебом и сосисками.
Я зажег свечи, которые нашел в сарае, и поставил их в горшки. Блики плясали на стекле над нами и вокруг нас. Тонкий слой снега покрывал крышу Стеклянного Дома. Пламя свечей играло на изящных кружевах изморози.
– Это кружева Снежной Королевы, – сказал я псам, сгрудившимся вокруг меня. – Вы знаете сказку о Снежной Королеве? Это была моя любимая сказка, и мама всегда читала мне ее зимой.
Везунчик завилял хвостом. Ушастик перекатился на спину, суча лапами в воздухе. Бабуля зевнула.
Я устроился среди собак и уставился на стекло с кружевными узорами.
– Как же там было… Давным‑давно, – начал я, – жила-была королева. Она жила в стране льда и снега и была прекрасна и стройна. Вот только та королева была изо льда, из блестящего серебристого льда. А глаза ее сияли, точно две звезды…
На следующее утро нашу рощицу и Стеклянный Дом засыпало снегом. Псы гонялись друг за другом, озорничая на этом покрове чистой белизны. Даже Бабуля вышла из Стеклянного Дома и вывалялась в снегу. Ей это очень понравилось – Бабуля щурилась, ее мордочка расплылась в блаженной улыбке. Мамуся тоже нырнула в снег.
Из-под сугроба донесся писк, наружу высунулась одна мордочка, затем другая.
– Ой, щеночки, – рассмеялся я. – Снег для вас слишком глубокий! Мы вас потом не найдем!
Я усадил щенков в тележку и прокатил их по снегу. Везунчик и Ушастик бежали рядом со мной. Мы бегали и хохотали, пока тележка не перевернулась и мы все не повалились в мокрый снег. Везунчик и Ушастик слизнули снежинки с моего лица.
– Спасибо за купание, – сказал я.
Купание. Раз в неделю мама набирала мне ванну, оттирала мне уши, шею и ноги, и мне казалось, что с грязью сойдет и кожа.
«Вот теперь ты у меня чистый, Мишка. А не грязнуля-медвежонок, да?», – говорила мама.
Я снял шапку и положил ее в тележку, а затем принялся изо всех сил натирать себе лицо, волосы и шею снегом. Солнышко пригревало, холодный снег обжигал кожу. Я снял свитер и штаны и тоже сложил их в тележку. Ухая и повизгивая, я натер тело снегом. Псы танцевали на задних лапах и катались по земле. Везунчик схватил мою шапку с тележки и помчался к сараю.
– А ну, вернись! – закричал я.
Я бросился за ним вдогонку, но пес тут же подбросил мою шапку в воздух. Ушастик поймал ее на лету и бросил дальше. Даже Мамуся поучаствовала в этой игре. Я хохотал, гоняясь за моими псами по рощице. И в тот момент я не чувствовал ни холода, ни голода. Я был просто мальчиком, который играет со своими псами, дурачась на снегу.
