Нежные юноши (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт
Я надеялся, что в пути мы с ним будем общаться гораздо больше. Он хотел было организовать компанию, подобрав пару и для меня, но свободной девушки так и не нашлось, так что виделись мы с ним лишь за столом. Но иногда он заходил в бар выпить и рассказывал мне о девушке в красном берете и об их приключениях, самых невероятных и забавных, то есть он стал вести себя, как раньше. Я обрадовался, что он вновь стал сам собой – ну или, по крайней мере, тем самым человеком, которого я знал и к которому я привык. Не думаю, что он вообще мог быть счастлив, если рядом не было влюбленного в него человека, которого тянуло бы к нему, как магнитом, и который помогал бы ему выражать себя и дарил бы ему некое обещание. Я не знаю какое… Возможно, это было обещание, что в мире всегда найдутся женщины, готовые потратить самые яркие, свежие и редкие мгновения своей жизни, поддерживая и оберегая то самое чувство превосходства, которое он всегда лелеял в своем сердце.
Зимние мечты
Некоторые кедди были так бедны, что их бедность уже выглядела пороком, и жили они в маленьких домишках с неврастеничной коровенкой на дворе. Но у Декстера Грина был отец, владевший едва ли не лучшим продуктовым магазином в Блэк-Бэр – лучшим все же считался «Пуп земли», который посещали богачи из Шерри-Айленда, – так что Декстер работал кедди исключительно ради карманных денег.
В конце осени дни становились бодрящими и пасмурными, и Миннесоту, словно белый саван, окутывала долгая зима; лыжи Декстера скользили по снегу, скрывавшему фервеи на поле для гольфа. В такие дни за городом на него нападала глубокая тоска: его коробило от того, что зимой никто не потревожит покой лунок и долгие месяцы к ним будут слетаться лишь потрепанные воробьи. Тоску нагоняло и то, что у стартовых площадок, где летом развевались яркие флажки, теперь торчали лишь обросшие ледяной коркой бункеры без песка. Когда он взбирался на холмы, дул ветер, холодный, как могила, а когда светило солнце, он бродил, прищурив глаза от бесконечного ослепительного снежного блеска.
В апреле зима резко подходила к концу. Снег таял и сбегал ручьями в озеро Блэк-Бэр, не мешая нетерпеливым любителям гольфа храбро открывать сезон, играя красными и черными мячиками. Не вздымалась душа, не воцарялась слякоть – но холодов уже как не бывало…
Декстер понимал, что было что-то гнетущее в этой северной весне, и еще он понимал, что здешняя осень прекрасна. Осень заставляла его сжимать кулаки, вздрагивать, повторять про себя идиотские фразы и быстрыми резкими жестами отдавать команды воображаемым слушателям и армиям. Октябрь наполнял его надеждой, которую ноябрь доводил почти до исступленного ликования, и в таком настроении мимолетные и блистательные впечатления от лета в гольф-клубе Шерри-Айленда сыпались спелым зерном на мельницу его воображения. Он становился чемпионом по гольфу и побеждал мистера Т. А. Хедрика в блистательном матче, повторявшемся сотню раз на фервеях его воображения; в этом матче он без устали менял каждую деталь: иногда он выигрывал до смешного легко, иногда лишь чудом вырывался вперед. Иногда, выйдя из автомобиля марки «Пирс-Эрроу», он, совсем как мистер Мортимер Джонс, хладнокровно проходил в зал гольф-клуба Шерри-Айленда; иногда в окружении восторженной толпы он демонстрировал крайне сложный прыжок в воду с трамплина на клубном плоту… И среди наблюдавших за ним стоял и мистер Мортимер Джонс, с разинутым от изумления ртом.
А однажды случилось так, что мистер Джонс – собственной персоной, а не в виде плода воображения – пришел к Декстеру со слезами на глазах и сказал, что Декстер – лучший кедди в клубе, и не передумает ли он уходить, если мистер Джонс щедро его вознаградит, потому что все остальные кедди постоянно теряли у него по мячу на каждую лунку…
– Нет, сэр, – решительно сказал Декстер. – Я больше не хочу бегать за мячиками. – И, выдержав паузу, добавил: – Я слишком стар!
– Да тебе еще и четырнадцати нет! Какого черта именно сегодня утром тебе взбрело в голову уволиться? Ты ведь обещал, что поедешь на следующей неделе со мной на турнир штата?
– Я решил, что я слишком стар!
Декстер отдал свой значок «Класс А», забрал у старшего кедди причитавшиеся деньги и пошел домой в Блэк-Бэр-Вилледж.
– Лучший кедди из всех, что я видал! – шумел мистер Мортимер Джонс в тот вечер в баре. – Ни одного мячика не потерял! Усердный! Смышленый! Воспитанный! Честный! Благодарный!
Девочке, из-за которой все это случилось, было одиннадцать; она была прекрасна той безобразной красотой, которой отличаются девочки ее возраста, которым судьбой предназначено через несколько лет превратиться в неописуемых красавиц и обречь на вечные муки множество мужчин. Искра, тем не менее, уже ощущалась. Нечестивые мысли рождались при виде того, как плотоядно опускались вниз уголки ее губ, когда она улыбалась, и при виде – господи помилуй! – при виде ее почти страстного взгляда. Жизненная сила в таких женщинах просыпается рано. И в тот момент она проявлялась совершенно отчетливо, сияя из-под ее девичьей худобы, словно зарево.
В девять утра, в сопровождении гувернантки в белом парусиновом платье, она нетерпеливо вышла на поле. В белой полотняной сумке, которую несла гувернантка, лежало пять небольших новеньких клюшек. Когда Декстер увидел ее впервые, она стояла у раздевалки кедди, чувствуя себя неловко и пытаясь это скрыть, завязав явно принужденную беседу с гувернанткой и сопровождая свои слова вызывающими и неуместными гримасками.
– Сегодня на редкость хорошая погода, Хильда! – донеслось до Декстера.
Уголки ее губ опустились вниз, она улыбнулась и стала украдкой оглядываться; взгляд ее скользнул дальше, на мгновение задержавшись на Декстере.
Затем – гувернантке:
– Мне кажется, сегодня утром здесь не так уж много народу, не правда ли?
И вновь улыбка, лучезарная, вопиюще искусственная – убедительная.
– Ума не приложу, что мы сейчас должны делать? – с ничего не понимающим видом сказала гувернантка.
– Ах, да все нормально! Я сейчас разберусь.
Декстер стоял, не двигаясь, чуть разинув рот. Он понимал, что стоит ему сделать шаг вперед, и его изумленные глаза уставятся прямо на нее, а если он сдвинется назад, то ему не будет видно ее лица. Некоторое время он даже не понимал, что это просто девочка. Но затем он вспомнил, что видел ее здесь несколько раз в прошлом году – тогда она еще носила детские шаровары.
Вдруг он невольно рассмеялся – издал короткий отрывистый смешок, – а затем, неожиданно для себя, развернулся и быстро пошел прочь.
– Эй, мальчик!
Декстер остановился.
– Мальчик…
Без всяких сомнений, обращались к нему. И не только обращались – ему же адресовалась эта нелепая, эта бессмысленная улыбка, которую по меньшей мере дюжина мужчин будет вспоминать вплоть до зрелого возраста.
– Мальчик, а где тренер по гольфу?
– У него урок.
– А где старший кедди?
– Он еще не пришел.
– Н-да. – Это на мгновение сбило ее с толку; она стояла, переминаясь с ноги на ногу.
– Нам нужен кедди, – сказала гувернантка. – Миссис Мортимер Джонс отправила нас играть в гольф, но мы не знаем, где нам взять кедди?
На этом она умолкла, поймав угрожающий взгляд мисс Джонс, немедленно сменившийся улыбкой.
– Других кедди, кроме меня, сейчас нет, – ответил Декстер гувернантке, – и я должен оставаться тут за старшего, пока не придет старший кедди.
– Н-да…
Мисс Джонс со свитой удалилась, и на приличном расстоянии от Декстера разыгрался горячий спор, который мисс Джонс завершила, схватив одну из клюшек и в ярости ударив ею по земле. Для большей выразительности она вновь замахнулась клюшкой и чуть не ударила ею гувернантку прямо в грудь, но гувернантка ухватилась за клюшку и вывернула ее из рук подопечной.
– Проклятая старая подлая тварь! – не сдерживаясь, крикнула мисс Джонс.
Спор возобновился. Понимая, что сцена отдавала комедией, Декстер несколько раз хотел рассмеяться, но тут же одергивал себя, не позволяя смеху вырваться наружу. Он никак не мог отделаться от чудовищной мысли о том, что эта девочка имела полное право ударить гувернантку!
