Найти Элизабет - Хили Эмма
– Это последняя. Но управляющий может дать вам скидку, потому что она была выставлена как образец.
Торопливо иду дальше. Никого. Едва ли не бегу в противоположном направлении. Сворачиваю за угол, и в этот момент сумка цепляется за что-то на краю полки. Оно падает на пол и со звоном разбивается. Я застываю на месте.
– «Уотерфордский хрусталь», – читаю я надпись на витрине. На пару секунд воцарятся тишина. Никто так и не появился. Начинаю двигаться прочь от витрины.
– Послушайте, вы разбили вазу! – Это ко мне спешит какая-то женщина в синей форме. – Посмотрите на осколки. Вы должны заплатить за нее! – решительно произносит продавщица. – Она стоит сто двадцать фунтов.
Меня начинает сотрясать дрожь. Сто двадцать фунтов. Это же целое состояние. Не знаю, что сказать. Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.
– Я пойду за управляющим. Вы останетесь здесь?
Я киваю и вытаскиваю бумажник. Там всего две банкноты по пять фунтов, одна двадцатка и немного металлической мелочи. Никак не могу сосчитать, сколько всего у меня денег, но вижу, что недостаточно.
– Что мне делать? Взять у нее адрес? – спрашивает женщина.
Она смотрит на какого-то человека, стоящего за витриной, которого я не вижу. Затем спрашивает у меня мой адрес.
Я его не помню. Она думает, что я лгу. Но я действительно не могу вспомнить. Я действительно не помню свой адрес.
– Какая-то «стрит». Или «роуд», – отвечаю я.
Женщина недоверчиво смотрит на меня.
– С кем вы сюда пришли? – задает она новый вопрос. – Кто это был? Мы можем вызвать их по громкой связи.
Открываю рот, но не могу вспомнить, как я тут вообще оказалась и были ли у меня сопровождающие.
– Хорошо. Пойдемте со мной, – предлагает продавщица.
Она берет меня за руку выше локтя и ведет через весь магазин. Мне непонятно, куда мы направляемся. Мы проходим через отдел, в котором стоит много кроватей, и на них можно сидеть – удобные, упругие кровати для сидения, – и мне очень хочется опуститься на одну из них. Наконец мы оказываемся возле высокого стола.
– Вы можете вспомнить, с кем сюда пришли? – кричит мой конвоир, как будто я глухая.
Отвечаю, что не могу, и чувствую, что мой желудок стягивает узлом.
– Вам нужно вспомнить свое имя, чтобы я могла вызвать ваших сопровождающих по громкой связи.
Она по-прежнему кричит. Я совсем не могу думать, когда на меня кричат. Возле нас останавливается мужчина в комбинезоне – он катит тележку, нагруженную куклами, и у них какие-то странно искаженные лица.
– Черт побери, Грейс, – говорит он. – Что ты делаешь?
– Тут у нас в отделе стекла разбили вазу, а эта леди потерялась, и я не знаю, кого нужно вызвать по радио, чтобы за ней пришли и забрали домой, – объясняет продавщица почти тем же самым громким голосом.
Мы стоим возле рядов телевизоров с мерцающими экранами. Глядя на них, кажется, будто тысячи птиц машут крыльями. У меня от этого мелькания кружится голова. Они напоминают мне о Сьюки, как она сует в волосы гребенку, и о живой изгороди возле нашего дома, и о женщине в листве, спрятавшейся от взгляда Дугласа.
– Нужно просто объявить ее имя по громкой связи и сказать, что она здесь, – произносит мужчина и поворачивается ко мне. – Как вас зовут, милая?
Какое-то мгновение мне кажется, что я забыла свое имя. Но я тут же вспоминаю его и в следующую секунду слышу, как женский голос произносит его по радио. Ждем. Я не знаю, как долго придется ждать. Продавщица начинает с кем-то разговаривать, но тут я замечаю всего в нескольких шагах от нас прекрасные кровати для сидения.
Скорее всего, никто не станет возражать, если я присяду на одну из них и отдохну.
Первая, к которой я подхожу, называется – если верить табличке – «Софа «Прима Сьюдли», большая, обивка ворсовой тканью». Она красивая и удобная. Я опускаюсь на нее. Как приятно сидеть! Опасаюсь, что если я пробуду на ней еще мгновение, то могу задремать.
Неожиданное громкое объявление будит меня. Что-то такое о скидках на коврики для ванны. Встаю с софы и стою примерно минуту.
– Мам, ради всего святого, где ты была? – произносит выходящая из лифта Хелен. – Мы тебя везде искали.
Она берет меня за руку, и мы возвращаемся на лифте на первый этаж. Кэти ждет нас у выхода.
– Кажется, я там что-то разбила, – сообщаю я, когда мы выходим на улицу.
– Нет, мам, просто твоя рука в синяках, ты помнишь?
Глава 4
– Я ходила к Элизабет домой. Понимаете? – говорю я, показывая мои записки Карле. Она даже не смотрит на них. Я со шлепком кладу их на стол, чудом не сбросив с него мой утренний чай.
– И что? Ее не было дома?
– Нет. Но там не было никаких следов ее присутствия.
Карла переворачивает страницу папки-скоросшивателя. Сегодня она надушилась неизвестными мне духами с цветочным ароматом, который доносится до меня с каждым ее движением.
– Там был кто-то еще? – спрашивает она, заканчивая писать.
Ее глаза на мгновение расширяются, и я понимаю, что сейчас она поведает мне какую-нибудь ужасную историю.
– Я слышала о таких случаях, когда молодые наркоманы, сидящие на крэке, врывались в дома пожилых людей. В Боскоме они заперли одного старика в его комнате и позвали в дом своих друзей, таких же, как они, наркоманов, и они все разгромили в остальных комнатах и… – Она на мгновение замолкает и взмахивает рукой. – И устроили там оргию.
Я смотрю на свои записки и сообщаю:
– Но дом выглядел очень аккуратно.
Карла закрывает папку.
– И еще была одна старая женщина; так вот, ее связали и заперли в подвале. Грабители забрали все ценное в доме, затем пытали ее и закрыли. Так что никто не знал, что она там. Так продолжалось много дней.
Я смотрю на лицо Карлы, пока она мне все это рассказывает. Ее брови то поднимаются, то опускаются, а кончик носа заметно розовеет. Интересно, почему ее так занимают пожилые люди, запертые в комнатах? Все эти истории кажутся мне не слишком правдоподобными, но я тем не менее их записываю.
– Может быть, мне стоит снова сходить в ее дом?
– Нет, – отвечает Карла, и ее тон меняется. – Вы не должны никуда ходить. Запишите это.
После ухода Карлы я какое-то время сижу за столом, устремив взгляд в пространство перед собой, после чего начинаю перебирать мои записки. Вношу в них изменения, включаю в них имя Кэти, записываю, кто она такая, пытаюсь вспомнить, чем она занимается в школе. Перечитываю собственные правки в записях и нахожу среди них новую. «Элизабет заперта в комнате. Наркоманы в доме. Связали и пытали в подвале». Читаю и хмурюсь. Это звучит как-то по-идиотски. Наркоманы? Надо было вызвать полицию. Но я все равно пойду домой к Элизабет и узнаю, как там она, думаю я.
Одеваюсь потеплее, прохожу мимо акации и на всякий случай стучусь в дверь Элизабет. Когда на мой стук никто не отзывается, достаю шариковую ручку. «Элизабет в доме по-прежнему нет». Отхожу назад, заглядываю в окна. Моя голова кажется мне пустой. Желудок жалобно сжимается. Мышцы шеи сводит судорогой. Не могу понять, что делаю здесь, и сжимаю в руке обрывки бумаги. Несколько клочков падают на пол. «Наркоманы, – читаю я. – Элизабет заперта в комнате. Связали в подвале». Неужели я написала это? Мне это кажется смехотворным. У Элизабет нет подвала. Заглядываю в почтовый ящик. Я не совсем понимаю, что такое крэк. Как же я пойму, что это крэк, если его увижу? До меня доносится запах готовящейся еды. Солоноватый запах жареного мяса, скорее всего, подкопченного бекона. Какое-то мгновение мне кажется, будто запах доносится из дома. Интересно, кто там может готовить пищу?
– Что вы здесь делаете?
Из соседнего дома выходит женщина в блестящем плаще; его надевают, когда идет дождь. Она кладет руку на разделяющую нас ограду. Ее плащ громко шуршит, и звук такой, будто хнычет непослушный ребенок. Во второй руке у нее поводок, рядом собака. Собака рвется в сторону леса и обнюхивает землю. Ее, должно быть, возбудил запах жарящегося бекона.
