Катрин Панколь - Новое платье Леони
– Я знаю, зачем ей парка с капюшоном, она одевается как мужчина, это придает ей смелости, она всегда так делала.
Он валялся на диване в трусах, поставив рядом вентилятор.
Вентилятор – хорошая штука. Он купил один для себя и один для матери. Съездил за ними в «Карфур» в Сен-Шалане. Кассирша улыбнулась ему и спросила: «Как дела, месье Валенти?»
Он катал по груди кубики льда. Поймал один, положил в рот. Можно сделать кубики с анисовым ликером, будет приятно холодить. В соседней комнате спала Фернанда. Он в конце концов вынужден был дать ей снотворное, потому что в эту жару она устроила ему дома сущий ад. Она бредила, повсюду искала свои ноги, обвиняла его в том, что он их нашел и спрятал под кровать. «Верни мне мои ноги, – кричала она, – верни мне мои ноги!» «Но у меня их нет, мама, клянусь тебе!» – «Что, по-твоему, мне делать? Ну и где же они тогда? А? Кто их тогда взял, если не ты?» И потом она высовывала руку, щупала и констатировала: «И все-таки они здесь, они здесь, я чувствую их! Но я их не вижу, Рэй! Я, видимо, ослепла! Я слепая!» Он лежал и думал, сколько же продлится действие снотворного. Ну уж часа три на отдых у него есть, наверное.
А потом опять начнется коррида.
«Долбаная жизнь! – ругался он. – Вонючее дерьмо! Надо же, чтобы это проклятое пекло началось!» Вроде все пошло получше, начало успокаиваться, не было уже ни листков с надписями в холле, ни обличающих писем в почтовом ящике, люди уже не шептали «Пустоцвет» за его спиной, некоторые даже улыбались ему, видимо, решили, что на всякий случай нужно сохранять с ним хорошие отношения, мало ли как все повернется.
А все поворачивалось к лучшему. Он это чувствовал.
«Ведь все проходит, не так ли? У людей короткая память. Они быстро все забывают. Тебе придется еще немного подождать, а потом можно вновь начинать свой маленький бизнес. Достаточно щелкнуть пальцами, и все пойдет само как по маслу, тебе даже не придется подталкивать сзади повозку. Давай, старик! Кубик льда на шею, и обдуть вентилятором! И стаканчик пастиса вдогонку для полного счастья». О, что-то новенькое, он начал разговаривать сам с собой. Ну, у него и выбора-то нет. Он стал своим лучшим другом. Ну ничего, скоро все будет хорошо, друзья опять появятся.
Ладно, главное, чтобы поскорей эта проклятая жарища прошла.
Потому что при такой погоде его дела трудно было наладить. Никто не выходит из дома, никаких новостей, он не в курсе, что где происходит, действительно ли все улеглось или просто ему так кажется, забросили ли легавые свое расследование. А может, они уже везде сунули свой нос? Может, бомба взорвется внезапно, как гром среди ясного неба? Он этого не вынесет. Сомневаться не станет, просто покончит с собой. Он не знает еще, каким образом, но скандала он не переживет. Он, главная шишка в Сен-Шалане, на скамье подсудимых! Какой позор!
Мысль об этом не давала ему покоя.
Ну тем не менее он надеялся на лучшее. Прошло довольно много времени с тех пор, как та ненормальная угрожала ему всеми карами на свете, и ничего пока не случилось. Он не заметил, чтобы началось расследование, полицейские к нему не приходили, на допрос не вызывали. Эта сучка в очередной раз приняла желаемое за действительное.
Он почесал яйца, встал, по телику ничего хорошего не показывают, пойдет-ка он нальет себе стаканчик пастиса в тишине и спокойствии. Вот что, когда вся эта ерунда закончится, он займется гольфом. Гольф опьяняет не хуже спиртного. И при этом успокаивает. Это будет полезно для его издерганных нервов. Он пошел на кухню, по дороге заглянул в комнату матери, как она там, она ворочалась, но вроде пока спала, он посмотрел, который час, пока у него есть еще немного времени, вошел в кухню, открыл холодильник, достал форму с кубиками льда и тут…
В дверь позвонили.
«Кто же это может быть? – удивился он, с сожалением закрывая холодильник. Его обдуло из морозилки холодным ветерком, это было приятно. Кто-то из старых приятелей вернулся? Лансенни или Жерсон. Собирается наконец прогнуться. Надо их окоротить, эту парочку. Пусть не думают, что так легко отделаются.
Он пошел к двери, волоча ноги по линолеуму. Было слишком жарко, чтобы ноги поднимать. Было слишком жарко, чтобы поднимать глаза и приклеиваться к глазку в двери, держу пари, что это Лансенни, он из этих двоих более трусливый, он задницей чует, что ветер переменился, и пришел улаживать дело.
В дверь позвонили снова. «Чувак в нетерпении. Ну ладно… уж подождешь, парень! Думаешь, я так сразу поступлю в твое распоряжение – нет уж».
– Э! Иду, уже иду, – пробурчал он.
Он посмотрел в зеркало в прихожей и подобрал живот. Он неплохо выглядит в трусах. Немного сбросил вес из-за жары. Не слишком-то хочется есть. И потом, ему же никто не может приготовить жратву…
Он открыл верхний засов, открыл нижний засов, снял цепочку, он теперь никому не доверяет, забаррикадировался, а вдруг они придут искать у него блох в голове, как сказала та безумная девка! Вот навыдумывала всякой чуши, чтобы его уязвить.
Он широким жестом открыл дверь, в этом жесте должно было читаться благородство человека, готового простить обиду, протянул руку, чтобы пожать руку Лансенни и…
– Вот дерьмо! – воскликнул он. – Ты что приперлась?
Он даже ее сначала не узнал.
Она оделась, как зимой: в парку и свои тяжелые говнодавы.
– Ты с ума сбрендила или как? – засмеялся он. – Снеговика пришла изображать? Если собираешься у меня отсосать, оделась ты неподобающе.
Она вошла и сильно захлопнула за собой дверь.
– Да ты что? Ты у меня дома, черт подери! Как ты смеешь так вот заходить?
– Закрой рот, Рэй. Заткнись и сядь.
Она толкнула его в гостиную в сторону дивана. Он посмотрел на нее ошеломленно. Вот так взять и прийти к нему домой, и ему хамить! К нему домой! Вот нахалка! Должно быть, у него идиотский вид в трусах перед этой соплячкой…
Она толкнула его опять, он потерял равновесие и сел на диван.
А она встала перед ним и заявила:
– Сиди и не двигайся. У меня под паркой оружие. Поэтому я и оделась, как снеговик, как ты выразился. Смертельное оружие.
Она в упор смотрела на него. «Вот дерьмо! Здоровенная девка-то какая все-таки!»
– Шикарно выглядишь в труселях, – ухмыльнулась она. – Шикарно, дамский любимчик!
– Не твое дело! Чего приперлась?
– Я собиралась просто нанести тебе визит вежливости.
Это ему не понравилось. Дело запахло жареным. Уж больно у нее под этой шляпой спокойная рожа. Оружие, говорит? Вот психичка!
Он попытался встать, но она пихнула его назад.
– Не двигайся! – приказала она. – И слушай меня! Да повнимательнее, во все уши! Тебе лучше сидеть, чтобы выдержать этот удар.
– Вот дерьмо! – завопил он. – Отвали к чертям! Ты не имеешь права! Ты у меня дома! Частная собственность!
– Не волнуйся. Я тебя надолго не задержу.
– Ну что ж… Давай, выкладывай и вали уже.
– Не беспокойся. Уж воспользуюсь случаем. Я тебя не стесняю? Не помешала телевизор смотреть? Ты что, кстати, смотришь?
– Я не смотрю. Я фоном его включаю.
– А! Пользуешься им в качестве компании. Ты совершенно прав, учти, вскоре у тебя вряд ли останется много друзей.
У Стеллы пересохло во рту, она судорожно сглотнула. По спине, по бокам, по животу текли струйки пота. Голова кружилась. Она так долго ждала этого момента. Схлестнуться с ним один на один, сунуть его мордой в собственное дерьмо. Подтолкнуть к самому краю. Так, чтобы он ни о чем не мог думать, кроме самоубийства. Она играла по-крупному, все могло получиться так, как она предусмотрела, а могло и не получиться… С такими типами не угадаешь. Для этого нужно иметь смелость, а Рэй Валенти какой угодно, только не смелый.
«Последний гвоздь, – говорила себе она, – это последний гвоздь. Важно не дать себя обмануть. Пока я владею ситуацией, но внимание, у меня нет права на ошибку, играть нужно тонко, внимательно. И главное, сохранять самообладание. Гнев все испортит».
Она глубоко вдохнула.
Он ерзал на диване, явно нервничая.
– А вот интересно, в тюрьме есть ли телик? Я хочу сказать, имеют ли право заключенные в камерах смотреть телевизор?
– Понятия не имею, и мне на это насрать.
– Как сказать… лучше бы тебе поинтересоваться.
– С какой это стати?
– Ну как… Вот думаю, сразу тебе все выложить или подождать. Мне хочется насладиться эффектом сполна, понимаешь. Я так долго ждала этого момента.
– Чего ты ждала? Что у курей зубы вырастут? Жди-жди, не дождешься, сучка!
– Какие сразу грубые слова в ход пошли… Не признак ли это бессилия?
– Да срать я на тебя хотел! Достала уже!
– Опять за свое! А по сути, что ты еще умеешь, кроме как оскорблять людей, обзывать их, бить, обирать, терроризировать… Почти ничего.
– Бла-бла-бла! Да, это так! Тебе стало приятно?
– Я за этим и пришла… Потратила свое время. Например, я всегда задавалась вопросом: почему ты спасал людей, Рэй? Ну в смысле во время пожара вытаскивал из огня. Что побуждало тебя быть благородным, рисковать жизнью? Я не понимала этого в тебе. Все остальное было просто. Просто терроризировать женщин, избивать их, насиловать, но при этом спасать детей, человеческие жизни – вот это меня поражало. Я не понимала. Поэтому я иногда сомневалась. Я видела, как ты изображаешь героя и этот образ накладывался на образ человека, который избивал мою мать, который по ночам входил в мою комнату, и я говорила себе: «Что-то тут не то». Это долго меня терзало.
