Катрин Панколь - Новое платье Леони
И вдруг за столом на террасе она заметила Инес де ла Фрессанж. Та как раз заканчивала обедать с подругой, которая с важным и самоуверенным видом ей что-то доказывала, помахивая в такт длинным мундштуком. Инес де ла Фрессанж. Тонкая, высокая, ослепительная. Настоящая Парижанка с большой буквы.
Парижанка!
Какой-то журнал окрестил ее «Инес Французская, квинтэссенция элегантности».
Она уже собиралась уходить из ресторана. Она встала, уже было шагнула из-за стола, но женщина, которая все говорила, говорила, говорила, не давала ей уйти. Она вежливо, но принужденно улыбалась, пыталась закончить разговор, но та все гнула свое, не замолкая.
Гортензия попросила счет. Расплатилась. Вышла на улицу. Заметила витрину флориста. Вошла в магазинчик. Выбрала двадцать пять роз. На последние деньги. Побледнела слегка, но успокоила себя тем, что любое предприятие требует рисков и капиталовложений. Она попросила ручку, маленькую карточку, написала: «Меня зовут Гортензия Кортес. Я собираюсь открыть свой дом моделей. Моя мечта? Чтобы вы носили мою одежду, подписала и добавила свой номер телефона.
Гортензия вернулась в отель «Костес», толкнула швейцара, который опять извинился. Ринулась в холл. И стала ждать, когда появится Инес де ла Фрессанж. Ждала, ждала, делала вид, что роется в своей сумке, что говорит по телефону. Наконец увидела ее, ринулась к ней и вручила букет.
– Пожалуйста, это дань моего восхищения! Я – молодой модельер, хочу вас одевать.
– Мы знакомы? – спросила Инес де ла Фрессанж с улыбкой, настолько очаровательной, что Гортензия даже растерялась.
– Нет, но скоро только обо мне и будут говорить! Жан-Жак Пикар согласился меня опекать. А он никогда не ошибается!
– Вы знаете Жан-Жака Пикара?
– Я только что вышла из его кабинета в доме № 17 на улице Сент-Оноре, подъезд справа, встреча у меня была в одиннадцать часов.
Она предпочла уточнить на случай, если Инес примет ее за фантазерку.
– Мы договорились о сотрудничестве.
– Ну, тогда я жду новостей о вас! – ответила Инес, обеими руками принимая розы.
– Спасибо. Скажите… а вы можете дать мне свой номер телефона или имейл? Чтобы я предупредила вас, когда будет готово платье.
Инес заколебалась, посмотрела на нее внимательно, но потом все-таки дала ей свой электронный адрес.
– Запомните мое имя, – добавила Гортензия, – Гортензия Кортес. К.О.Р.Т.Е.С. Как конкистадор!
– Я надеюсь, что после вас не останется столько жертв?
Инес улыбнулась и удалилась, махнув ей рукой на прощание. Ее ожидало такси. Она грациозно вскочила в него, не переставая говорить по телефону.
– О-ля-ля! – воскликнула Гортензия, переведя дыхание. Слишком много воздуха в легких. Так можно и взорваться. Нужно позвонить Младшенькому.
– Младшенький! Это Гортензия! У меня все получилось! Я сосредоточилась, сосредоточилась изо всех сил, и все сработало! Я встретилась с Пикаром, он меня берет, и еще я случайно встретила Инес де Фрессанж, и она будет носить мои платья. Полный успех. Я – королева Парижа! Я люблю тебя! Я люблю весь мир! Я люблю жизнь, я люблю стулья в кафе, я люблю какашки парижских шавок!
– Знаю-знаю, – сказал Младшенький. – Я настроился на твою волну. Мать мне сказала, что ты прилетаешь утром в Руасси, и я мысленно следил за тобой. Приезжай скорее, красавица моя, у меня новые сногсшибательные новости! У нас будет работы по горло!
От кого: Gary [email protected]
Кому: Calipso [email protected]
Дорогая моя, моя ужасно дорогая, моя самая дорогая.
Я хотел прежде всего поблагодарить тебя за запись, которую я прослушал, чтобы оценить твою игру. Я слушал с большим энтузиазмом те отрывки, которые ты исполняла. Я поздравляю тебя от всего сердца. Можно сказать, что с момента, когда я уехал, твои силы удвоились. Я узнал в твоей манере исполнения чистоту, непримиримость, звук, который я мог расценить как близкий к абсолюту. Это было как раз то самое счастье, Калипсо, которое я испытывал, когда играл вместе с тобой.
Калипсо, ты маленькая фея-чаровница… без тебя жизнь становится тусклой.
Вот уже десять дней я в Париже, и я спрашиваю себя: что же мне здесь делать? У меня странное впечатление, что меня разрезали на две части.
Мне не хватает моего фортепиано, и я втуне шевелю пальцами в поисках воображаемой клавиатуры. Я хожу по Парижу бессмысленный и бессильный. Я хожу на концерты, но летом они случаются не так часто и мест обычно мало, я пытаюсь утешиться красотой камней, улиц, чистотой неба, иронией и легкостью парижан, я шляюсь по террасам кафе, но мне этого всего недостаточно. Огромная пустота поглощает меня, и я умираю, затопленный бездной пустоты. Ни-че-го.
Я пытаюсь разместить в пустоте свои ноты, установить линеечки нотного стана, аккорды, но перо мое опускается, и я отступаю в отчаянии.
Кто я такой? Что я здесь делаю? И где мое небо?
Сила, которая живет во мне, когда я в Нью-Йорке, когда я играю или слышу музыку, которая проявляется постоянно и ежечасно, такая непоколебимая и неделимая, куда-то улетучилась, и вот уже я хожу и жалуюсь, ною. Я почти смешон со своими страданиями.
Я себя больше не узнаю. И ничего больше не узнаю.
Ох, Калипсо, я не должен бы тебе этого говорить, но к чему врать себе и врать тебе, и кстати, это же одно и то же?
Я отдаю себе отчет, что годы, проведенные в Джульярдской школе, глубоко изменили меня. Я уже больше не тот веселый, жизнерадостный человек, только что приехавший в город Нью-Йорк, который любил музыку, конечно, но любил помимо этого, много других вещей.
А теперь я полностью поглощен музыкой, это моя единственная страсть, и я тщетно разыскиваю ее повсюду.
И совершенно не понимаю, что же мне делать.
А когда я читаю твои сообщения и слушаю, как ты играешь, я схожу с ума, мне хочется вопить во все горло: верните мне мою музыку! Верните мне мои ноты! Верните мне Центральный парк, где я мог импровизировать, столики в кафе «Сабарски», где я царапал на бумаге ноты, а главное, верните мне ангела, который хранил меня и вдохновлял.
Теперь необходимо осмелиться, найти свое место, начать работать, а я ничего из этого не могу сделать. Я в круговороте криков, семейных проблем, разного рода требований и взаимных претензий, и я при этом должен демонстрировать хорошую мину при плохой игре, поскольку нахожусь в гостях. В общем, роль мне досталась так себе, и актер я никудышный.
Вот такое у меня настроение. Одним словом, душа моя в смятении.
Я словно расстроенное фортепиано.
Ты уж прости мою печаль и тоску.
Может, я все-таки найду способ существовать в таких условиях? А может, так и надо было, срочно поменять все обстоятельства жизни? Может, я преодолею это испытание и стану другим человеком, более решительным, более разносторонним?
В ожидании, моя маленькая фея, прими все мое восхищение, мою нежность, мои поцелуи и присылай мне скорее новые произведения, чтобы насытить мой слух, мой разум и мое сердце.
Изголодавшийся
Гэри Уорд
Гэри, скрючившийся на диванчике между длинным столом Гортензии (она заставила всю квартиру столами для кройки) и телевизором, нажал «отправить» и тут же обозвал себя нытиком и трусом.
Вместо того чтобы сокрушаться о своей горькой судьбине, лучше бы начал действовать. Немного воодушевления, немного ярости, немного решимости и смелости! Не позволяй собой помыкать маленькому прелестному демону, который привык, что весь мир у его ног, и навел везде удобный ему бардак, воспротивься, взбунтуйся!
И словно подтверждая, что наступило время действовать, Гортензия ворвалась в гостиную, жуя на ходу сэндвич с колбасой и огурцами, и закричала:
– Гэри! Ты разлегся на моей ткани! Это новая модель, ты мне ее порвешь! Ложись куда-нибудь в другое место! Или пойди погуляй!
Гэри недоуменно уставился на нее.
Это уж слишком!
Они спят на матрасе прямо на полу в комнате Гортензии под столом, на котором навалены ткани. Там еще стоит швейная машинка, лежат ножницы, булавки и выкройки. Ничего нельзя ни сдвинуть, ни тронуть, work in progress![34] Пространство принадлежит ей целиком и полностью. Потому что ей мало одного стола, мало одной машинки. Ей нужно все место в квартире! Нет ни сантиметра, который бы ей не принадлежал. И она строго следит за тем, чтобы никто посторонний не заступил на ее территорию. Ночью она просыпается, зажигает свет, чтобы попробовать новый крой, новую линию, срочно зарисовать силуэт, который она видела на улице, лихорадочно строчит имейл и засыпает, отпихнув руку, которую он невзначай кладет на какую-нибудь часть ее тела. Даже бедра ее коснуться не мог, она тут же начинает нервничать и бурчать, что сейчас не до того.
