Катрин Панколь - Новое платье Леони
– Ведь я люблю только тебя одну! – восклицал он. – Почему ты так сердишься, моя дорогая?
– А может, мне самой нравится убегать от тебя и заводить любовников!
Он подносил руку к сердцу и бледнел:
– ЛЮБОВНИКОВ? Много?
– Да-да. Я возвращаю сторицей то, что ты мне сделал. Это ведь нормально, как ты думаешь?
Тогда он становился на одно колено и целовал ей ноги, нежно, поднимаясь от стоп к щиколоткам, потом падал ниц и говорил: «Возьми все, что у меня есть, без тебя я умру».
Жан-Клод Пенгуин стал настоящим русским.
Они выходили под ручку, последний раз бились в комнате, прежде чем отдаться постельным радостям.
Она любила эти бурные семейные ссоры. После них всегда полагались бриллианты, золото, визиты в казино, покупки конных заводов, трехмачтовых парусников и вилл в Нормандии.
И все до того дня, когда эта бесстыдница буквально вонзила ей нож в спину! Унизила ее, унизила! А обессилевший Жан-Клод Пенгуин позволил ей это сделать.
Елена тряхнула головой и выругалась – ужасное воспоминание. Но сразу успокоилась, она еще возьмет реванш! И вдруг этот перестраховщик, который ничего не понимает! Который говорит мне о рисках и экономии. Вот тупица!
– Ведь я пытаюсь распорядиться вашим состоянием наиболее разумно и рационально…
«Старикашка! Старикашка!» Елену буквально трясло, она вцепилась пальцами в кресло. Хотелось закричать: «Хватит», но она сдержалась. Она нуждается в нем, в его великолепном умении разбираться с цифрами.
И она очень мягко ответила ему:
– И я вам за это благодарна, Робер, еще как благодарна. Но позвольте мне жить полной жизнью, гореть, упиваться битвой! А эта девчушка, возможно, принесет мне все это. Мочи уже нет поедать лукум, сидя в квартире. Достало меня это, достало!
Он неодобрительно покачал головой. Медленно приподнял занавеску на окне. Посмотрел на улицу, там кипела жизнь. Все эти люди носятся как угорелые. Было так спокойно в Париже – сидишь себе, распределяешь бюджет, складываешь, вычитаешь, принимаешь вовремя лекарства. Вечером смотришь новости по телевизору.
– Все будет, как вы скажете, Елена, – сказал он, обернувшись к ней.
Она прочла на его расстроенном лице решение о капитуляции.
– Я хочу получить реванш, и я сделаю это. Я решила не умирать, прежде чем отомщу. И вы прекрасно знаете, что за мной всегда остается последнее слово!
О да, это он знает, как никто!
Он посмотрел на Елену, взгляд его говорил: да, я побежден в этой схватке. Она показалась ему как-то меньше, чем раньше, похудела, похоже, но взгляд ее горел былым неукротимым огнем, словно у той прежней прожигательницы жизни, отказывающейся быть грустной и бедной, толстой и некрасивой, которая рычала от восторга по утрам, смотря в небо, затыкала уши, чтобы не слышать плохих новостей и отказывалась болеть и стареть.
Вчера она сходила к парикмахеру. Попросила покрасить волосы в огненно-красный цвет. Красный – цвет крови, цвет революции, цвета горящих штор времен Парижской коммуны!
Он просто забыл, что никому на свете никогда не удавалось ее переубедить.
Антуанетта стояла прямо, округлив руки, расправив плечи, выставив грудь. Все это вкупе с копной густых жестких волос придавало ей воинственный вид.
– Я надеюсь, по крайней мере, что я тебя вдохновляю… – заметила она, крутя затекшими запястьями.
Гортензия не ответила – она в этот момент по-другому закалывала ткань.
– Внимание! Десять секунд скуки! Я сейчас достану песочные часы!
– Я работаю, Антуанетта, ты что, не видишь?
– Так на чем мы остановились? Ах ну да… На моменте, когда китайцы атаковали французскую торговлю и стали угрожать, что опустошат сундуки Людовика и Кольбера…
Гортензия пробубнила (рот у нее был полон булавок):
– Подожди секунду! Дай мне подумать… А если я здесь сделаю вот такую внутреннюю складку?
– Вот уже два часа, как я стою стоймя, а на мне закрепляют булавками ткань. Поговори со мной! Я жажду новостей о всемогущем и светлейшем короле-Солнце!
– А если я буду говорить, ты оставишь меня в покое?
– Да, конечно.
Антуанетта заделалась страшной почитательницей Людовика XIV и Кольбера. Она считала, что они потрясающие ребята. Хватка, живой ум, сметливость и здравый смысл – что еще нужно? «Знаешь, что мне нравится в мужчинах? Когда они такие же умные, как женщины».
Она хотела узнать как можно больше об их долгом правлении.
– Женщины в Версале ходили исключительно в одежде из очень дорогих тканей, – начала Гортензия, опуская край ткани. – Их аристократическая нежная кожа не переносила грубых тканей. К тому же они поняли, что роскошная одежда является показателем социального статуса и власти, и поэтому они не ограничивали себя в расходах. Именно тогда был заложен базовый принцип: чем одежда дороже, тем она лучше.
– А «дороже» – это сколько? – поинтересовалась Антуанетта.
– Ну, средней руки позолоченная парча стоила порядка пяти тысяч евро за метр…
– А если в долларах?
– Тогда семь тысяч долларов!
– За метр! – задохнулась Антуанетта. – А были ли ткани подешевле?
– Ну конечно. Бархат или дамасский шелк. Тысяча долларов за метр.
– А народ тем временем помирал с голоду! Стыд и позор!
– Но для благородных природных дам ничто не казалось слишком дорогим. Все должно было подчеркнуть их титул и состояние.
– И пополнить заодно кассы Кольбера!
– Ты хорошо выучила урок. И вот однажды…
Антуанетта больше не ерзала, она затаила дыхание, превратилась в восковой манекен. Гортензия воспользовалась этим, чтобы потуже затянуть вытачки на бедрах.
– Так вот, в один прекрасный день в 1683 году глава французской полиции проинформировал Его Величество, что рабочие в парижских предместьях одеваются в одежду из тканей, привезенных из Китая, гораздо более дешевых, чем французские ткани. Это могло сильно повредить отечественной торговле. Король и Кольбер немедленно запретили импортировать ткани с Востока. И чтобы рабочие не соблазнились и не воспользовались контрабандными источниками, они опубликовали декрет, предписывающий фабрикантам текстиля копировать восточные ткани, чтобы все прибыли от текстильной промышленности попадали в карманы государства. Имитировать, чтобы уничтожить. Неглупо, да?
– Ты уверена, что это правда?
– Это было в книге, которую мне дала почитать Елена. Я ничего не придумываю.
Едва она произнесла имя Елены, как та сама вплыла в комнату с коробкой лукума в руке.
Она поприветствовала Антуанетту, поцеловала Гортензию.
– Я не мешаю? – из вежливости поинтересовалась она.
Ее лицо лучилось лукавством, словно у нашкодившего балованного ребенка. «Хоть вроде сегодня и не среда, вроде Грансир не ожидался», – подумала Гортензия.
– Как тебе мой новый цвет? – спросила Елена, тряхнув волосами.
– Вам очень идет, – ответила Гортензия. – Я вот смотрю, что-то изменилось…
– Потому что мне надоела моя прическа!
Она сморщила нос и покосилась на алую прядь.
– И Робер мне тоже надоел. Он слишком старый. Он талдычит одно и то же. У него в голове одни цифры. Не человек, а калькулятор!
– Каждому – свое, – рассудила Гортензия, отступив на три шага и оглядывая задрапированную ткань. «Великолепно», – одними губами произнесла она.
– А ты не спрашиваешь, что он о тебе сказал?
– Нет. Мне наплевать на его мнение. Я сама знаю, чего я стою. Если он не оценил меня по достоинству, это его проблема, а не моя.
– А можно я пойду? – спросила Антуанетта, уставшая стоять в одной позе. – Я вам вовсе не нужна для этого разговора. Стою и теряю время.
– Да. Спасибо. Завтра тебе позвоню.
Гортензия сняла с нее ткань. Обнаженная Антуанетта предстала перед Еленой, которая внимательно оглядела ее. Ее явно впечатлило это зрелище.
– Вы поразительно красивы, мадемуазель! Все нужные изгибы и формы на месте, золотистая кожа, высокая и стройная, просто совершенство. Мои поздравления.
– А вы в свое время, видимо, тоже были весьма ничего себе. Вы даже сейчас привлекательны, несмотря на ваши морщины и впалые щеки. Держу пари, вы до сих пор нравитесь мужчинам…
Елена покраснела. Она закивала, прибавив: «Не так уж далеко от истины!»
– Вы такая тоненькая, – сказала Елена. – Сидите на диете?
– Да вы с ума сошли! Мне есть чем заняться, кроме того, что следить за своим весом.
Она пожала плечами, закатила глаза и принялась натягивать узкие джинсы на длинные стройные ноги.
– Столько девушек разрушают себя этими идиотскими диетами! – заметила Елена.
– Только не я! Мне совершенно не улыбается тратить девяносто пять процентов своего времени на то, чтобы потерять пять килограммов. Чао, чао, красавица моя, – бросила она Гортензии, – а вы, старушка, постарайтесь не меняться! Вы супер!
Елена ошеломленно поглядела ей вслед.
– Где ты выкопала это чудо? Такие девушки – большая редкость.
