Катрин Панколь - Новое платье Леони
– Тебе удалось вырваться? – обрадовалась Жюли.
– У меня сегодня не присутственный день.
– Надо же, ну ты вкалываешь! Тебя здесь и не видно, – удивилась Стелла.
– А что ты хочешь, такой уж странный график работы: шесть ночей подряд в газете, а потом три выходных.
– И тебе это нравится?
– Увлекательно! Просматриваешь сводки, смотришь телевизор в поисках сюжета, слушаешь новости, вечно начеку, даже здесь я высматриваю, не происходит ли чего-нибудь интересного.
– Ты подхватила вирус трудоголизма, ясное дело, – сказала Жюли. – Прямо как я с «Железкой».
– Как-нибудь придете ко мне в журнал и поймете.
– Придем в любое время, только позови, – отозвалась Стелла, затягивая шов на узел.
В мастерской создавались новые компании, вновь возникали и распадались старые, порой кто-то мог проронить фразу, способную ранить, но никто не отказывался от этих четверговых вечеров под зорким присмотром мадам Валери.
Жюли показала Стелле аппликацию, которую только что закончила.
– Как она тебе?
– Великолепно! – одобрила Стелла, и Жюли радостно принялась шить дальше.
«Нам всегда нужен доброжелательный взгляд со стороны, чтобы двигаться вперед, – думает Стелла. – Это разогревает нам кровь и придает ускорение».
И вот Стелла роется в куче лоскутков, чтобы найти красный стеганый кусочек и сделать своего мужчину еще выше, еще сильнее. Будь ее воля, она везде бы нашила один красный…
– Ты мне так и не отдала мою книгу, – бормочет Жюли, не отрываясь от работы.
– Упс! Опять забыла принести.
– Ты понимаешь, это первый подарок Жерома и…
– Ты собираешься открыть музей?
– Перестань надо мной смеяться.
– При одном условии…
– Ну?
– …что ты ее прочитаешь. Иначе я выдам тебя Жерому.
Они обе прыснули в рукав.
– А ты видела мой свитер?
Жюли выпятила грудь с надписью: I am a candy girl[20].
– Я специально его надела. Я такая счастливая. Уже села на диету, между прочим.
– Это-то зачем? Ты ему нравишься какая есть.
– Нет, я хочу быть для него красивой.
– О-ля-ля! – сказала Стелла. – Ты становишься полной идиоткой!
Жюли склонилась к ней и предупредила:
– Говори потише. Валентина Леньель слушает все, что мы говорим. Она жуткая сплетница.
Валентина стояла рядом возле стола для кройки и резала фетр.
– Ее муж – полицейский, – еще тише сказала Жюли. – Он кореш Рэя. Они вместе обтяпывают делишки. Ну ты же видела ее, как сыр в масле катается. Коллекционирует марки и строит из себя бог знает что. – Потом она повернулась к Мари и прошептала: – Ты должна разобраться с этой парочкой. Наверняка там что-то подозрительное. Я думаю, что про них можно сделать сюжет.
– Ну не надо же преувеличивать и везде видеть преступников, – ответила Мари, располагая квадратные лоскутки в ряд.
Стелла бросила взгляд на Валентину. Золотые браслеты до локтя, бриллиантовые серьги, сумка «Луи Виттон» и огромные часы «Ролекс».
– Точь-в-точь, как Виолетта, – шепнула она Жюли. – Рэй и Леньель, должно быть, вместе покупали и получили за это скидку.
– Я тебе говорю, Рэй тут в каждой бочке затычка.
– Ничего у нас не получится, – вздохнула Стелла.
– Неправда! Не нужно так говорить. Иногда достаточно поймать краешек ниточки, и все вязание легко будет распустить… Вот, смотри!
Жюли для наглядности подняла с пола лоскуток шерстяной ткани и потянула за нитку, распуская его.
– Видишь, как легко! – сказала Жюли.
Валентина Леньель заинтригованно смотрела на них.
Выйдя из комиссариата, Бернар Дюре вернулся домой и принял таблетку транквилизатора. Потом уселся перед телевизором, посмотрел документальный фильм о льве, царе зверей, свернулся калачиком на диване и сказал себе: «А вздремну-ка я».
Он очень нуждался в передышке после того нелегкого решения, которое принял в камере вытрезвителя.
Ух как он перетрусил.
Рэй Валенти разнесет по городу, все вокруг узнают, что он алкоголик, что он был причиной смерти многих пациентов, что он неудачно провел несколько операций. У него будут проблемы с законом, какие-то, возможно, суды, его будут обвинять. Его даже могут исключить из коллегии медиков.
Вот только хватит у него смелости пойти до конца?
Он был дома один. Жена и дочери решили еще погостить в Париже.
Собственная гостиная вдруг показалась ему очень большой, потолок очень высоким, диваны очень белыми, телевизионный экран – просто огромным. Он почувствовал себя таким маленьким!
Он посмотрел на картины, висящие на стенах, и удивился: он их увидел впервые, никогда до этого не всматривался. Зазвонил телефон, включился автоответчик, женский голос забубнил: «К сожалению, меня нет дома…»
Он налил себе полный стакан виски, почесал трехдневную щетину, спросил себя, как бы он объяснил всю глубину своего падения отцу. С самого детства ученость Поля Дюре, его требовательность, перфекционизм, его очевидное превосходство давили на Бернара и внушали ему ужас.
Ему всегда хотелось встать на цыпочки, когда он разговаривал с отцом. Он пытался говорить мужественным голосом низким и серьезным, пытался изобразить уверенного в себе человека, но избегал отцовского взгляда из страха, что тот его разоблачит.
Сейчас он должен встретиться с отцом в своем воображении лицом к лицу.
Выдержит ли он?
Врать себе самому бесполезно, он уже начинает сдавать позиции.
Он долго стоял под душем. Побрился. Оделся. Посмотрел в зеркало, чтобы удивиться, что это действительно он.
Он осмелился бросить вызов Рэю. И никак не мог это осознать. Это был самый важный поступок в его жизни. Но интуиция подсказывала ему, что, если он будет медлить, его отвага испарится и он в ужасе забьется под кровать.
«Отвага – это такое летучее состояние, – сказал он себе, проводя расческой по волосам, – порыв ветра, и ее сдует. После опьянения наступит тяжелое похмелье».
Так что лучше не тянуть.
Он взял ключи от машины. Нашел очки. Бросил последний взгляд на свою коллекцию кремневых наконечников, рубил и каменных топоров. Эти орудия труда и оружие каменного века он нашел, когда проводил раскопки в Нормандии, Бретани и Пиренеях в студенческие годы. Каждое лето в течение трех лет он ездил на стажировку в археологическую экспедицию. Это была его страсть. Он ложился на помост с ромбовидной лопаткой, кисточкой и набором игл, расчищал поверхности находок, аккуратно процарапывал, потом рыл землю, откапывая новый культурный слой с новыми находками.
Эта работа изумляла и восхищала его.
Каждый раз, когда что-то находил, он зарисовывал артефакт, записывал его в тетрадь и относил начальнику раскопок на анализ в лаборатории.
Его заливала горячая волна радости. Он знал, что становится мастером своего дела даже не нужно было слышать об этом от других, он и так это знал.
Все каникулы он проводил в экспедициях. Спал под открытым небом, питался сардинками с хлебом, засыпал, глядя на луну и облака, брился холодной водой и утром первый приходил на место раскопок.
Он умудрялся совмещать археологию и занятия медициной. Но по истечении семи лет ему нужно было выбирать.
Бровь отца изогнулась безупречной дугой, взгляд его выражал недоумение и недовольство. Он проронил: «Надеюсь, это шутка? Ведь на самом деле не сомневаешься, что выбрать?»
Он пролепетал: «Нет, нет, конечно же, я шутил».
Убрал в шкаф ромбовидную лопатку, кисть и набор игл.
Отец сказал: «Я был в тебе уверен. Ты же все-таки мой сын». Подарил ему линеечку с его именем, выгравированным на ней, и поэму Киплинга в рамке.
Он поблагодарил отца.
Поль Дюре вновь погрузился в свой журнал и не сказал ему больше ни единого слова.
В тот же вечер Бернар Дюре впервые в жизни напился.
Он поехал в больницу. Возможно, там нужна его помощь.
На письменном столе он заметил белую бумажку, сложенную пополам. «Держитесь. Стелла». Он опустил голову, сложил бумажку, положил в карман.
Он решил повидаться с отцом.
Потом он отправился в палату к Леони Валенти.
– Леони, я хотел бы с вами поговорить и даже прошу вас оказать мне такую любезность: не прерывайте меня.
Леони кивнула и скрестила руки на груди.
– Леони, вы будете моей последней пациенткой. Когда вы будете в состоянии ходить, выходить из больницы, а это время уже не за горами, я подпишу вашу историю болезни, выйду в отставку и уйду из медицины навсегда. Я слишком давно не думал о себе самом.
– Вы хорошо меня лечили, доктор. Я уже начала ходить.
Она хотела поговорить с ним по душам, спросить, не будет ли у нее осложнений, но не осмелилась. Она подумала, что может ему доверять, но до конца не была в этом уверена.
– Я посмотрел ваши последние рентгеновские снимки, у вас все в порядке. Вы отлично реагировали на все виды лечения. Мой отец сказал бы о вашем высоком коэффициенте сопротивляемости организма и поставил бы вам высший балл.
