Владимир Сорокин - Сердца четырех

Минут сорок ехали молча за переполненными санями Вити, где шел непрерывный оживленный разговор. Зажатая между Ольгой и Ребровым проводница периодически начинала плакать, потом затихала. Впереди лес пересекли столбы с натянутой колючей проволокой.

– Это что? Лагерь? – спросила Ольга.

– Там написано, – усмехнулся Марик, поднимая воротник.

Подъехали ближе. На столбах виднелись одинаковые металлические щитки:

Сани проехали меж двух столбов с перекушенной и обмотанной вокруг них проволокой.

– А тут правда опасно для жизни? – спросил Сережа.

– Зимой не опасно, – Марик закурил.

– А почему?

– По кочану! – быстро ответил Ребров. – По витишгу.

Сережа замолчал. Ольга обняла его, прижала к себе и надвинула ему шапку на глаза:

– Спи, младенец мой прекрасный.

– Сама ты спи! – пробурчал Сережа.

Спустились с сопки и выехали на широкую, заваленную снегом дорогу с еле заметными следами саней.

– Це не дуже поганый шлях! – крикнул Микола. – Марик, догоняй!

Витя свистнул, стегнул лошадь, она тяжело потрусила по снегу. Марик стегнул свою, сани дернулись, лошадь побежала.

Дорога пролегала по краю большой сопки, рядом с ней тянулись сильно покосившиеся и попадавшие телеграфные столбы с порванной, спутавшейся проволокой. Луна светила ярко.

– Машины тут не ходят? – спросила Ольга, подмигнув Реброву.

– Двадцать семь лет, – ответил Марик.

– У меня рука болит! Я умру! Мне же нужно в больницу! – зарыдала проводница.

– Кровь течет? – Ольга помогла ей вынуть раненую руку из-за пазухи железнодорожной шинели. Белая материя почти вся пропиталась кровью.

– Я ее не чувствую! Она как немая! – плаката девушка.

– Да не ной ты, скоро доедем, – Марик ежась, сплюнул окурок, – у нас доктор лучше любой больницы.

– Давай еще шарфом перетянем у локтя, – Ольга сняла свой шарф и стала перевязывать ей руку.

Дважды дорогу перегораживали глубокие рвы, которые приходилось объезжать по лесу.

– Вот так, Оля! – Марик вел лошадь под уздцы, помогая ей выбраться из снега. – А под Козулькой вообще все перепахано, пешком по пройдешь. Два ряда колючки…

Проехали еще километров 25, дорога обогнула крутую сопку и сползла в широкую долину, почти все пространство которой занимал покинутый город.

– А ну, Лена, поссы с колена! – крикнул Витя, вытянув лошадь вожжами. Сани понеслись под гору. Микола засвистал. Марик стал нахлестывать свою лошадь, поспевая за ними. Проехали скопище ржавой заснеженной техники, обогнули развалившийся и проросший ельником кинотеатр «Саяны» и покатили по улице Чехова. По краям улицы тянулись трехэтажные кирпичные дома с выбитыми окнами и провалившимися крышами. Здание магазина утопало в елках и кустах; сквозь крышу стоящего возле него автобуса рос кедр. Свернули налево и поехали по широкой улице Ленина.

– А как этот город назывался? – спросит Сережа.

– Как и река. Чулым – Марик снял с лица шарф. – Повезло вам, господа, с попутным ветром. Если б с сопок потянуло – пиздец. Пришлось бы Скобе нас из саней ломами выковыривать.

Подъехали к пятиэтажному зданию горкома партии, Микола свистнул. Дубовые створы главного подъезда отворотись, из проема вышел человек в пальто, шляпе и с двустволкой:

– Але, але и он замерз. Как спичечки.

Не обращая на него внимания, Витя и Марик спрыгнули с саней, взяли лошадей под уздцы и ввели в вестибюль горкома.

– Делали-о вон как, – усмехнулся человек в шляпе, запирая дверь на засов, – але, але и ладно.

В мерзлом вестибюле горели две керосиновые лампы.

Выбрались из саней, стали снимать багаж.

– Воды согрел? – спросил Марик человека в шляпе.

– Воды согрел, воды согрел, воды согрел, – он стал распрягать лошадь.

– Ой! Спину не разогнешь! – потянулся Витя.

– А это что такое? – Сережа подошел к вахтерскому столу, на котором лежал мертвый заяц размером со свинью. Горбатая спина зайца была покрыта шишкообразными наростами, темная от крови морда щерилась желтыми передними зубами.

– Дары природы. Саблезубый заяц, – кашлянул Марик, подхватывая мешок. – Толяп, ты не перекармливай.

– Корми, корми, а все равно – але, – человек в шляпе завел лошадь за стойку гардероба, поставил перед ней ведро с водой.

– Знедо не первое! – зашипел Ребров на Ольгу.

– Стерильный! Тоже мне! – фыркнула на него Ольга.

Взяли багаж и спустились в подвал. Марик высветил фонарем стальную дверь, постучал.

– Кто? – слабо донеслось из-за двери.

– Балдох! – крикнул Марик.

Массивная дверь отворилась, дохнув теплом и светом.

– Как лучшее! – усмехнулся Киселек, опуская ствол автомата и отступая в сторону. – Буерцы, еби вашу…

– Ах ты, дубинчик, ах ты, попрыгуша-лягуша! – Лютик дохнул ему в лицо.

– Киселек, а я березу видел, – подмигнул ему Витя, внося чемодан с жидкой матерью.

– Та уси побачили ту березу! – засмеялся Микола.

– Буерцы, буерцы! – улыбался Киселек, запирая дверь.

В подвальном помещении было до духоты натоплено, матовые плафоны на потолке светили ровно, стены бычи обшиты полированным деревом. Стали раздеваться в небольшой гардеробе.

– Господи, неужели в тепле? – Штаубе размотал шарф. – И сортир теплый?

– А как же, – Марик стаскивал с себя тесную шинель железнодорожника. – Пока солярки хватит – ради Бога.

Ольга помогла раздеться бледной, покачивающейся проводнице.

– Трюх, трюх к начальнику, – кивнул Киселек.

Ступая по синей ковровой дорожке, двинулись по коридору. У всех обитателей подвала были аккуратно выбриты макушки голов.

– Трюх, – Киселек остановился у двери с табличкой «2-ой секретарь», постучал.

– Иди воруй! – закричали за дверью.

– Еб твою мать! – Марик переглянулся с Кисельком. – Он что – уже?

– Мужик мужика на доске не возит! – засмеялся Киселек и открыл дверь. Вошли в просторный кабинет, сплошь заваленный всякой всячиной. В углу на матрасе сидел голый Скоба и смотрел видео. Рядом с ним лежал большой станковый пулемет с заправленной лентой. Голова у Скобы была обрита, на макушку был прилеплен круглый пластырь. Он неотрывно смотрел в телевизор, который показывал «Касабланку».

– Трюх, трюх, кто в теремочке живет? – проговорил Киселек.

– Иди воруй! – закричал Скоба так громко и протяжно, что его потное, татуированное тело затряслось.

– Миш, мы тут гостей привели, – осторожно заговорил Марик.

– Иди вору-у-уй! – закричал Скоба.

– Пухначев и Мензелинцев, – громко произнес Ребров.

– Иди вору-у-уй!

– Средмашевские разработки, проект №365, – продолжал Ребров.

– Иди вору-у-уй! Иди вору-у-уй! Иди вору-уй! – Скоба вскочил и навел на Реброва пулемет. Марик оттолкнул Реброва в сторону, схватил Миколу за волосы и швырнул его в противоположный угол кабинета:

– Серый!

– Иди вору-у-у-у-уй! – нажал на гашетку Скоба. Крупнокалиберные пули искромсали тело Миколы.

– Смотри, задень мне только проводку, – раздался спокойный голос в селекторе, стоящем на захламленном столе.

– Иди воруй? – Скоба бросил пулемет, понюхал свои пальцы.

Ноги проводницы подкосились, она упала на пол.

– Марик, кого? – спросили в селекторе.

– Миколку, док, – Марик снял с селектора засохший кусок хлеба и бросил на пол, – он Василя подставил.

– Иди вору-у-уй! – заревел Скоба.

– Я вам всегда говорил, что хохлы люди не надежные, – продолжал голос. – Сколько денег?

– Тыщи две, док.

– Поздравляю, – усмехнулся голос, – а поесть?

– Да тоже немного, – вздохнул Марик, – док, тут девка вполне ебательна. Она щас отрубилась ненадолго.

– Понятно, – зевнул голос. – Ладно, заходите по одному. А Сусанин – марш, марш на кухню.

Корень подхватил мешок и, недовольно бормоча, вышел.

– Иди воруй! Воруй! Воруй! – кричал Скоба.

– Пухначев и Мензелинцев! – Ребров подошел к столу, наклонился к селектору. – Пухначев и Мензелинцев!

– Ну слышали уже, что вы кричите, – раздалось в ответ, и селектор выключили.

– Миш, ты скажи тогда Толяпе, пусть этого лидера сволокет наверх, – Марик кивнул на подплывающий кровью труп.

– Иди воруй! – резко выкрикнул Скоба, прыгая на матрац.

Вышли в коридор, прошли немного и остановились у двери с табличкой «1-ый секретарь».

– Первый заинька, – Киселек погладил макушку Марика, – прыг, прыг.

Марик вошел, Киселек закрыл за ним дверь:

– Второй заинька будет как у мамки. Побрызгай.

Вторым вошел Витя.

– Третий пукало залезет и все! – засмеялся Киселек, обнажая выбитые зубы.

– Так я ж охуеваю. Кисель, – взволнованно пробормотал Лютик, входя.

– А после и батончики, – усмехнулся Киселек, скрываясь за дверью вслед за Лютиком.

– Что вы делаете?! – зашипел побледневший Штаубе на Реброва.