Рю Мураками - Все оттенки голубого
– Хватит, хватит! Пусть они делают что хотят, я от них устал! Кадзуо, а что у тебя с ногой?
– По ней ударили дубинкой.
– Кто это?
– Охранник в Хибия. Не хочется сейчас все объяснять. Мне не нужно было туда ходить.
– Но это же просто синяк, а на синяк не нужно накладывать повязку. Или у тебя перелом?
– Знаешь, из его дубинки торчали гвозди, поэтому мне пришлось продезинфицировать рану. Раны от гвоздей опаснее всего.
* * *За развевающимся на ветру сохнущим бельем Ёсияма таскал Кэй за волосы и бил ее коленом в живот. Когда его колено погружалось туда, раздавался истошный крик.
Она сплюнула кровь и рухнула ничком. Я оттащил от нее Ёсияма. По телу у него струился холодный пот, а плечи, за которые я его схватил, были напряжены.
* * *Лежа на кровати, Кэй стонала, зубы ее клацали, и она цеплялась руками за простыню, стараясь прижать к тем местам, куда ее били. Рэйко выскочила из кухни и изо всех сил ударила Ёсияма по щеке.
Кадзуо скорчил гримасу и начал смазывать свои раны вонючим кремом. Окинава растворил таблетку «Ниброль» в горячей воде и заставил Кэй выпить.
– Нужно быть полным подонком, чтобы позволять себе такое! Если Кэй умрет, ты, Ёсияма, окажешься убийцей, – сказал Окинава.
– Тогда я тоже умру, – разрыдался Ёсияма, а Кадзуо только захихикал.
Рэйко наложила на лоб Кэй холодное полотенце и стерла кровь с ее лица. Потом она осмотрела живот Кэй и, обнаружив там большие синяки, стала настаивать, чтобы та обратилась к врачу. Ёсияма приблизился, заглянул в лицо Кэй, и его слезы закапали на ее живот. Набухшие вены на ее висках подрагивали, и она продолжала сплевывать какую-то желтую жидкость. Веки, белок и даже радужная оболочка ее правого глаза были абсолютно красными. Рэйко разжала разбитые губы Кэй и засунула между ними какую-то губку, стараясь остановить кровотечение от выбитого зуба.
– Прости меня, прости меня, Кэй, – нежно-хриплым голосом шептал Ёсияма.
Кадзуо закончил перевязку на ноге и произнес:
– Чего? Простить тебя? Хорошо, что ты наконец об этом сказал.
– Иди умойся! – Рэйко пнула Ёсияма и указала ему в сторону кухни. – Не могу больше смотреть на тебя в таком виде. Давай, вымой лицо!
Когда Окинава спросил: «Хочешь, чтобы я тебя уколол?» – Кэй убрала руку с живота и отрицательно покачала головой.
Постанывая, она сказала:
– Простите меня все, нам было так славно, а теперь все кончено, я решила завязать.
– Нам было не так уж и хорошо, не надо про это, – сказал с ухмылкой Окинава.
Ёсияма снова принялся рыдать.
– Кэй, не говори, что ты завязываешь, умоляю, не оставляй меня, прости меня, я все для тебя сделаю.
Окинава пихнул его в сторону кухни.
– Послушай, уже все улажено. Иди и вымой рожу!
Ёсияма согласно кивнул и, вытирая рукавом лицо, отправился на кухню. До нас донеслось журчание воды.
Когда он вернулся в комнату, Кадзуо громко заорал.
– С этим парнем не все в порядке, – сказал, покачав головой, Окинава.
Левое запястье Ёсияма было разрезано, и кровь струилась на ковер. Рэйко завизжала и закрыла глаза руками. Кадзуо вскочил и крикнул:
– Рю, вызывай «скорую»!
Зажимая дрожащей рукой рану, Ёсияма сипло произнес:
– Теперь тебе наконец все понятно, Кэй? Я уже собрался вызывать «скорую», но Кэй схватила меня за руку и остановила. Поддерживаемая Рэйко, она поднялась и пристально посмотрела в глаза Ёсияма. Она подошла к нему и нежно прикоснулась к ране. Он перестал плакать. Она приподняла его разрезанное запястье к своим глазам. Говорила она с трудом, кривя распухшие губы:
– Ёсияма, нам всем нужно сейчас поесть, никто из нас не обедал, поэтому нам нужно выйти и где-то перекусить. Если хочешь помирать, то иди и умирай в одиночку, годится? Чтобы у Рю не было неприятностей, выйди отсюда и помирай один.
* * *Медсестра с букетом цветов прошла по лакированному полу коридора. Женщина только в одном носке, вторая ступня была обернута бинтом с желтыми пятнами, уныло сгибала и разгибала ногу, глядя на большой букет в блестящем целлофане, потом похлопала по плечу лежащую рядом соседку, похожую на ее мать, и прошептала:
– Наверное, это дорого.
Мужчина на костыле, зажав под левой подмышкой еженедельный журнал, пробирался сквозь очередь, выстроившуюся за лекарствами. Правая нога у него была полностью загипсована, и пальцы ног были посыпаны крошками гипса. Из-под гипса выглядывали только два пальца, похожие на бородавки.
Рядом со мной лежал старик, у которого шея была обильно обмотана жесткими бинтами. Женщина по другую сторону от него что-то вязала.
– Знаете, – сказал он, – я здесь для того, чтобы мне вытянули шею.
Белые увядшие волоски беспорядочно свешивались с его подбородка. Прищуренными глазами, которые были почти не видны из-за морщин, он наблюдал за вяжущей женщиной.
– Должен признаться, что это действительно больно, иногда настолько больно, что хочется умереть, и начинаешь удивляться, почему этого не происходит. Это становится невыносимым, неужели нельзя сделать чего-нибудь другое? То, что они делают, годится только для стариков.
Женщина с темной толстой шеей неотрывно смотрела на старика, который схватился за шею и визгливо захохотал так, словно из него выпускали воздух.
– Это ужасно, – смеясь, выдавил старик, поглаживая лицо, усыпанное красными и коричневыми бляшками. Его смех перешел в кашель. – Конечно, конечно, старикам нельзя водить машину, моя невестка всегда настаивала, чтобы я перестал водить машину, теперь она ее у меня отберет.
В комнату вошла уборщица в белом колпаке и начала вытирать с пола капли крови Ёсияма.
Круглолицая женщина, согнувшись над ведром с тряпкой, повернулась и громко крикнула в коридор, из которого только что появилась:
– Каси-сан, Каси-сан, у меня все в порядке, я заканчиваю.
От ее крика все сидевшие в приемном покое вскинули головы. Женщина вытирала пол, напевая популярную когда-то песенку.
– Что, самоубийство? Но поскольку ты не умер, это только попытка самоубийства. Ты с самого начала все сделал неправильно. Когда люди вскрывают себе вены, они не расслабляются, полагая, что они не умрут. Нужно прижать запястье к стене или к чему-нибудь еще и натянуть кожу так, чтобы вены набухли, и только тогда полоснуть по ним. Но если это не дурачество и тебе на самом деле хочется умереть, то надо полоснуть бритвой вот здесь, посмотри, под ухом, и тогда даже если машина «скорой помощи» доставит тебя ко мне, тебя уже ничто не спасет, – сказал врач, осматривавший запястье Ёсияма.
Тот не переставал усиленно тереть глаза. Я подумал, что ему не хочется, чтобы этот моложавый врач увидел, как он плачет.
Старик с забинтованной шеей спросил уборщицу:
– Это отчистится?
– Что? Если тереть пятна крови, пока они еще влажные, то смыть можно, но…
– Это ужасно.
– Что? Что вы имеете в виду?
– Ужасно вытирать чужую кровь.
В саду играли дети на креслах-колясках, бросая друг другу желтый мяч. Их было трое, все с тонкими шеями.
Присмотревшись, я заметил, что у одного из них нет кистей, и хотя санитарка бросала ему мяч очень осторожно, он всегда отбивал его культями только в одну сторону. При этом он смеялся и скалил зубы.
– Я хочу сказать, что такая кровь, должно быть, особенно неприятна. Во время войны мне не довелось быть на передовой, поэтому я видел не слишком много крови, но все равно это кажется мне ужасным.
– Я тоже не была на передовой, – сказала женщина, посыпая белым порошком оставшиеся пятна крови. Она опустилась на колени и начала скрести их щеткой.
Мяч закатился в лужу, и медсестра протерла его полотенцем. Безрукий ребенок от нетерпения закричал и замахал короткими ручками.
– Хлорка или что-то в этом роде все отчистила бы.
– Она годится только для туалетов. Здесь она испортила бы весь пол.
Деревья вдалеке покачивались. Медсестра бросала детям мяч. Несколько беременных женщин с надутыми животами неторопливо вышли из автобуса. По ступеням поднимался молодой человек с букетом цветов, и вязальщица не сводила с него глаз. Уборщица продолжала мурлыкать все ту же песенку, старик с негнущейся шеей читал газету, держа ее высоко над головой.
Кровь Ёсияма, смешанная с белым порошком, покрывала пол розовыми пузырями.
– Рю, мне было действительно плохо. Я накоплю немного денег и уеду в Индию, буду там работать в порту и накоплю еще немного. Я не буду причинять больше никаких неприятностей, извини меня. Я уеду в Индию.
Ёсияма продолжал твердить все это по дороге из больницы. Его резиновые сандалии и пальцы ног были испачканы кровью. Время от времени он поглаживал повязку на руке. Лицо у него было бледным, но он сказал, что рана не болит. Выброшенный мною ананас закатился под тополь. Уже стемнело, и птиц не было видно.
Кадзуо в комнате не было. Рэйко сказала, что после случившегося он сразу отправился домой.
