Эйнемида I. Семена раздора. - Антон Чигинёв
– Это святыни твоего рода, – сказала Талая. – Я знаю, ты честный человек и никогда не изменял своему слову. Сейчас, здесь, перед своими предками, ты положишь руку на эти священные реликвии и дашь мне вашу герийскую клятву – змеёй и камнем. Ты поклянёшься принять моего сына как своего царя и владыку, быть верным ему и его делу, ни действием, ни бездействием не допустить ему ущерба, а если он погибнет – отмстить за его смерть кому бы то ни было. Я сама произнесу текст клятвы, ты будешь повторять за мной. Клятва будет скреплена кровью – Эпифан принёс всё необходимое. Если ты сделаешь это, я больше никогда не отдам приказа убить Кинану или как-то навредить ей, разве что она будет пытаться причинить вред моему сыну. Ты согласен?
– Ты хорошо подготовилась, – после долгого молчания сказал Сосфен. – Ты и твой евнух, вы изучили наши обычаи, но знаешь ли ты, что клятва на крови, змеёй и камнем – не простой пустяк, иначе бы её не требовали и не давали так редко? Её не нарушить, это принесёт горе и клятвопреступнику и тем, кого он любит, но тому, кто её принимает предстоит тяжкое страдание. Ты знаешь это, Талая? Ты готова к этому?
– Да, я готова. Ради блага сына я готова даже умереть. Страдания я переживу – ради моего Аминты.
– Бывает, самое страшное – жить после пережитых страданий, – глухо промолвил Сосфен. – Что ж, я сделаю как ты желаешь, но при одном условии: мой сын и моя племянница должны быть живы. Если хоть один из них умрёт, действие договора прекращается
Талая тревожно посмотрела на евнуха, тот развёл руками.
– Хорошо, мы договорились, – кивнула она – Ты готов принести клятву?
Сосфен прикоснулся рукой к алтарю, ощущая дикую силу, таящуюся в глубине древнего камня. Молча взирали предки, не сумевшие помочь своим наследникам в этот день – чёрный день для дома Аэропидов.
«Прости, девочка, я сделал всё что мог, – подумал Сосфен, не замечая подходящего с тонким стилетом евнуха. – Иначе было нельзя, но всё же, прости меня».
***
Тёмная кровь пузырится на вишнёвых губах, капельки пота блестят на нежной коже, огромные жгуче-чёрные глаза, уже начинающие подёргиваться мутной пеленой, нежно смотрят на Кинану.
– Нейя, зачем? Зачем ты это сделала? – собственный голос слышится словно со стороны, перед глазами мгла, сквозь которую тёмными драгоценными камнями блестят глаза умирающего ребёнка. Ребёнка, погибшего ради неё.
– Потому, что я люблю тебя, Кинана, – ласково улыбается девочка. – И тебя, Гриел, – она протягивает руку здоровяку, и тот хватает тоненькие пальчики, как голодный краюху хлеба, как тонущий – обломок мачты. – И вас всех...
– И я люблю тебя, Нейя, – исступлённо шепчет Гриел. – Люблю, всегда буду любить.
Слёзы в глазах у каждого: у смешливого Келесса, у хладнокровного Хресия, отводят взгляд даже атталовы гетайры. Горе стеклянным куполом накрыло собравшихся вокруг умирающей девочки. Всё, за пределами этой незримой преграды, кажется нереальным, похожим на сон, голоса и звуки доносятся, глухо, точно издалека.
– Ну? – требовательно спросил кого-то Аттал. Он снова совершенно трезв, лицо злое и собранное, даже подчинённые опасаются попасться разъярённому командиру на глаза.
– Ушёл, поганец, – незнакомый хриплый голос, горский выговор. – Ловок бегать, пёсий сын, а на коне в эти виноградники не сунешься – и ему ноги переломаешь, и себе шею.
– Пошли всадников объехать поле. Где-то же он вылезет.
– Уже сделано, агемарх-стратег, да это без толку. Поля едва не до гор тянутся, их окружать – полной стратии мало.
– И ты говоришь, ничего об этом не знал?
– Клянусь, агемарх-стратег, – сбивчиво ответил Аркипп – стражник, что донёс о побеге. – Мне сказали ехать с эпитрит-лохагом Брилом и, если надо, опознать беглецов. Ничего больше!
– И почему я должен тебе верить?
– Господин, я всего лишь стражник. Кто бы мне о таком сообщил? Да ты же сам видел – я был удивлён не меньше прочих. И потом, это ведь я помог остановить драку!
– Да, помог... – взгляд Аттала скользнул по лежащим в пыли телам: пятеро в кожаных адрийских доспехах, двое в серых плащах гетайров и лохаг Брил с разрубленной едва не пополам головой. – Хорошо, что варвары приняли тебя за начальника. Ладно, с тобой решим потом. Варваров уже опросили? Кто-нибудь знает этого человека?
– Нет, агемарх-стратег, кажется, никто его не видел прежде. Он присоединился к нам перед самым выездом. Адрийцы решили, что это слуга Брила, а мы его и не видели – он ехал позади. Может, и эпитрит-лохаг ничего не знал?
– Даже если и так – дрянь был человек. Туда и дорога, – оставив растерянного Аркиппа, Аттал подошёл к Кинане и её друзьям. Опытному воину было достаточно одного взгляда, чтобы всё понять.
– Мне жаль, что так вышло, царевна, – показалось, или в угольно-чёрных глазах агемарха и впрямь мелькнуло что-то похожее на сочувствие. – Выезжаем, как только будете готовы.
Резко развернувшись, он направился к своим воинам, на ходу раздавая поручения, но Кинана этого не заметила. Короткий стон, сорвавшийся с губ Нейи поглотил всё её внимание. Губы девочки скривились от боли, старательно скрываемой за улыбкой. Старый Биан мог гордиться дочерью, в этот миг она была достойна своих славных предков, как никто.
– Что, малышка, что ты хочешь сказать? – Кинана изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. Ей даже удалось улыбнуться – проще было бы отрубить собственный палец. Нейя улыбнулась в ответ.
– Вот бы посмотреть, какой у Феано будет свадебный наряд... – промолвила она слабеющим голосом. – И пирог, она обещала с мёдом – мой любимый... Я так ждала... Хотела... Вот бы мы потанцевали...
На мгновение Кинане показалось, что девочка мирно заснула, а мгновение спустя надсадный вопль царевны разорвал начинающееся утро.
Глава XIX
...могучий воитель Цэчон, предводитель мужей, говорит: человек, пойманный тобой, преступник и
