User - ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Поэт, прими сей стих и сердце успокой
Своим стихом. – Не велика задача?!
А. С. ПУШКИН:
Ужель Свирели звук раздался средь дубравы?
Октябрь стремиться прочь. Под ветром стынут травы.
Но чем взволнован нынче синий бор?
Изволь, возьми сей стих, плод дружбы и забавы!
СВИРЕЛЬ:
О, Пушкин, Ты откликнулся опять!
Дитя любви, тысячелетний воин
С невежеством, со злостью и враждой!
Ты юн, я знаю, хоть уже седой,
Любви и поклонения достоин.
А. С. ПУШКИН:
Ты, словно реченька, бегущая под гору!
Размыслим о культуре и любви!
СВИРЕЛЬ:
335
Свирель свою в дубраву позови.
Уж то-то будет много разговору!
А. С. ПУШКИН:
Возьми уж заодно мои цветы,
Брось на ковёр. Тебе сегодня впору
Накидка лёгкая туманной синевы.
Как Вас назвать: На Ты или на Вы?
Свирель:
Родной, с Тобой на Ты уже давно мы.
Неужто Ты забыл? Как горько мне…
А. С.ПУШКИН:
Вздыхать о невозвратном в тишине…
Оставь на это осени и зимы.
Свирель:
Неужто так задумано Природой,
Иль Богом – бесконечно нам страдать?
Ждать невозвратного, в безвестности рыдать?
А. С.ПУШКИН:
Страданье – крест для русского народа.
СВИРЕЛЬ:
Я знаю – Ты подмога мне во всём,
Голубоглазый ясноликий Гений,
Содеятель высоких настроений.
Недаром мы в сердцах Тебя несём.
А. С. ПУШКИН:
Не пой мне панегириков, мой друг.
Мне скучно, право, от таких речений.
Далёк я от великих назначений.
Поэзия – моя судьба, мой круг.
СВИРЕЛЬ:
О, необъятен круг Твоих значений,
Прекрасных дел, творений и мечты.
Ты самый нежный Гений красоты,
Моей Души и молодости Гений.
Ты детство пробуждаешь каждый раз,
Когда Твои стихи беру я в руки.
Ты избавляешь от тоски и скуки.
Ты стих зовёшь на ласковый Парнас.
Ты жив, мой друг. И никаким Дантесам
Тебя уж, мой любимый, не достать.
А. С. ПУШКИН:
Ты хочешь мне о чём-то рассказать?
Скажи, я слушаю с великим интересом.
СВИРЕЛЬ:
Скажу, тут как-то критик Лёва
Меня решил строкою укорить
И, посмотрев так строго и сурово,
Сказал; «Как можно говорить –
«Угроза Пушкину, немыслимый обвал…»
Так про себя нескромно – видит Небо».
А я ему: «ОН обо мне сказал.
А слог Его дороже хлеба!
336
Он шутит, Он велик.Он понимает шутку.
Зачем ты принимаешь всё всерьёз?»
А Лёва мне: «Ты задираешь нос.
Стихи твои годны на самокрутку…»
Скажи мне Пушкин, прав или не прав
Редактор наш. Он только от железок.
Сам признаётся, что не лирик он.
А. С. ПУШКИН:
С чем проверять: с пером или с обрезом?
В каких боях сей критик закалён?
С пером, так перья тонко отточить
Придётся Вам, великий критик Лёва.
Пока что вижу – критика сурова,
Мне рукава придётся засучить.
Неужто не понятна эта шутка –
Не оскорбительно сравненье это мне.
Я сам его родил. Рождённое минуткой
Оно сияет в мирной тишине
И ласково напоминает Миру:
Моя Свирель поёт на все лады.
Мне дороги всегда её труды.
Она Душа и молодость Эфира.
Я ей дарю энергию Творца.
Я чакры ей открыл на радость людям.
В ней отраженье своего лица
Я вижу. Пусть она мощнее будет
День ото дня. Она моя – Свирель.
Я ей доверил ритмы и рулады.
Я ей открыл невянущий Апрель.
Как соловей нестынущего сада,
Угроза Пушкину смешливая Свирель.
Я повторить готов сравненье это.
Она – угроза главному Поэту.
Пойди, сравнись сегодня, Лёва, с ней!
Ну что, не хочешь выглядеть смешней?
Она моя – моя Свирель-Петровна.
Держи перо. Пусть сердце бьётся ровно.
Тоска пришла и так же отошла,
Как голод от российского села.
Ты не страшись «железных» чудаков.
Они себя пусть вдоволь критикуют.
Они ещё не видели такую
Свирель, не признающую оков,
Ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета,
Ни вьющейся колючки за стеной,
Того так называемого Света
И одиночества. За то, что ты одной
337
Единственной пастушеской Свирелью
Прокладывала путь к семье родной,
Я наградил тебя своею трелью
И подарил её тебе одной!
Свирель моя! Она такие штуки
Порой вот в этих строчках выдаёт,
Что лишь всплеснут от удивленья руки,
И сердце отправляется в полёт.
Она стихом Цветаевой Марины
Уносит грусть на паперть прежних дней.
Она зовёт меня на именины,
Где дышится свободней и вольней.
А то Бальмонта солнечные Боги
Играют здесь, как дети на лугу,
Иль маленькие нимфы-недотроги.
Она Авророй дышит на снегу,
По-пушкински неся меня по брегу,
Мне жарко руку под накидкой жмёт,
Игривая, послушна мне и Небу,
Она то по-весеннему вздохнёт,
То замолчит, с метелью замирая,
То вдруг затянет песенку дождя –
Волшебный дар Отеческого края –
Поёт, явившись, плачет, уходя.
Свирель, мужскую рифму вспоминая,
Бросает в окна резкий Вовин стих.
И рубит ад в преддверье сна и Рая
Высоцкого заученный мотив.
Она моя великая забава –
Послушна Блоку на брегах Невы,
Как ей послушны поле и дубравы,
Как ей послушны, извините, Вы,
Читатель мой, не в меру часто строгий,
Скептически настроенный чудак!
Свирель, учтите, выдумали Боги.
Её вам не забросить на чердак.
Она висит на ели верхолазной.
Я сам её снимаю до сих пор,
Чтоб увалень, мой Дельвиг несуразный,
С тобой опять продолжить разговор
О нашей встрече под любимым Псковом,
В Михайловском, у речки голубой.
О, Сороть, Сороть! Здесь, под этим кровом,
Свободой мысли тешились с тобой!
Я сам вручаю ту Свирель старушке
Своей Арине, сидя на печи,
338
Чтоб иногда послушал сказки Пушкин,
Вдыхая дым от гаснувшей свечи.
Я ту Свирель даю и Доне Анне,
Входящей в Царскосельский тихий сад.
Ахматова. Она при Иоанне.
Он, уверяют, этой встрече рад.
Она поёт теперь стихи-молитвы,
Чтоб отвести заклятье от Руси.
Иной же стих сечёт острее бритвы.
Ну, хоть царя Петра о том спроси!
Не раз он диктовал Указ Свирели,
Роняя между строчек царский гнев,
Желая, чтобы ложь и зло сгорели.
Такое не расскажешь нараспев!
Свирель моя подвластна хулигану. –
Серёженька Есенин, ты мой друг! –
Она и тут подобна ятагану,
Когда выходит на любовный круг.
Но чаще грусть её гнетёт доныне
В есенинских берёзовых стихах.
Рукой судьбы Свирель ту грусть отринет,
Нарисовав Серёжу в облаках,
Над дымными московскими холмами
Идущего навстречу синеве
Известными России Покровами –
Подарок Неба матушке Москве
В сей юбилей*, значительный и важный.
Он освежит страницы дневника.
И стих, опять же, лёгкий и отважный,
Загадка мирового языка,
Прорвёт плотину долгого молчанья
И, вырвавшись на берег тишины,
Спасёт сердца от грусти и отчаянья,
Став достояньем Бога и страны.
Кого забыл я, вспомнив о Свирели?
Она уж не забудет никого.
В её стихах живут ручьи «Апреля»
И даже звёзды Фета самого.
И Гумилёв заглядывает в рощи,
Озвученные нежностью твоей,
Моя Свирель. И рог его не ропщет,
Забыв про Чад, жирафа, дикарей.
*Конкистадор давно в Руси витает,
По-рыцарски неся нелёгкий крест,
В боях с неправдой время коротая,
Не зная ни чужих, ни дальних мест.
339
И Авиценны царственные очи
Роняют свет на русские поля.
Моя Свирель сквозь сумрак дня и ночи
Над рубаи сиреневым хлопочет.
И слышит Ибн-Сину вновь Земля.
Он жив. Живёт с Иисусом он на Троне.
По-своему прародину любя,
Россию помня, славя и скорбя,
Её он славы в Мире не уронит.
Свирель моя, ты плачешь и смеёшься.
Ты помнишь стих классически-простой.
В дубраве ты поутру раздаёшься
И ночью дымкой нежной речи льёшься,
Вьюночек мой, прозрачно-золотой!
Я стих и штрих приемлю твой отныне.
Я рад созвездью сердца и ума.
Моя Свирель вовеки не остынет.
Её Россия в жизни не отринет.
Она любовь и молодость сама.
Она угрозой может быть невежам.
Всем, кто боится веры и любви.
Невежи ныне, между нами – те же.
Свирель моя, захочешь – назови.
По мне же – лучше, их не называя,
Воспеть свободу, радость и разбег.
Свирель – мой дар Отеческому краю,
Дитя сердец, лесов, полей и рек!
Свирель:
О, Пушкин мой, благодарю за оттиск
Стихов прекрасных сквозь кольцо дорог.
Я понимала – вы ко мне вернётесь,
Мои стихи, – вещал об этом рог
Тревог осенних, встреч печально-нежных,
Нахлынувших нестынущих забот.
И строк летучих, лёгких и небрежных
Опять же полон старый огород.
Они растут как дыни на баштане,
Как огурцы на грядке под стеклом.
Душа растить плоды те не устанет.
Их закрывая ласковым крылом,
Благословляет Пушкин дни и ночи.
