Черный квадрат. Супрематизм. Мир как беспредметность - Казимир Северинович Малевич
Все три искали всегда познаваемого предмета и по всякому его только представляли, и предполагали, и строили. В научном опыте проверяли подлинность представлений и предположений, но так как представления и предположения были опровергаемы восхождением новых предположений, то и установленные подлинности научного опыта разрушались, и предмет опять распадался, оказывался не подлинным. Опыт, возможно, не может быть доказательным потому, что все для опыта необходимое и самое испытуемое – простое будет представляемое, и сами средства не что иное, как представляемые средства, связанные с известным фактом и представлением. Сам физический прибор есть вымысел, но не подлинность. Но, так или иначе, представляемая фиктивная подлинность стала действительностью, стала фактом.
Против фиктивной подлинности выступило впервые искусство, доказав в своем живописном доказательстве фиктивность всего представляемого. На поверхности живописного доказательства не обнаружилось никакого физического предмета. Через живописный опыт в живописном доказательстве я вижу единственный подлинный опыт, доказавший фиктивность представления и предположения, вскрывший истину того, что предмет не существует как подлинность и искать его – простое безумие человеческого разумного расстройства.
Таким образом, я возвожу живописное или вообще искусство в одно из первых доказательств, через которое должно прийти к беспредметному супрематизму (мир как беспредметность, освобожденное ничто), действию, не имеющему перед собой ни познаваемого, ни цели, ни времени, пространства, художеств, логики, смысла, даже беспредметного ритма.
В ритме как простом восхождении и понижении уже существуют граничность гармонизированной завершенности. Ритм уже есть закон, уже есть представление о гармонии чего-то негармоничного, уже существуют различия, а последнее уже будет противоречием беспредметному, безразличному. Ритм же до сих пор был единственным законом всего человеческого творчества, однако этот закон познаваем был только в искусстве, как нечто сознательное подлинное, на чем основывается творение искусстводелателя. В остальных же областях он закон ритма не замечался, в них основывались исключительно на цифре вычислений, которая и затемняла ритмичность каждого материала, в котором предполагаю закон ритма, через что создался тот или иной материал, та или иная плотность, та или иная сокрытая сила или напряжение. Вычисляемость давления материала – простое вычисление ритмического возбуждения. Построенные, таким образом, через цифровое вычисление давления дают композицию ритмических давлений в представляемой постройке или, вернее, ритмическом сооружении. Приведенное в движение, таковое сооружение может дать те или иные созвучия, формовую связь.
Всякая машина имеет свой ритм. Ритм, я полагаю, для инженера прежде всего должен явиться основой подлинной машины, построенной на законе чистого ритма (машина, освобожденная от утилитарности, подлинная машина, абсолютная). Но ему нельзя этого сделать в силу его искания предмета выявления. Аналогия ему будет в живописи в том, что живописец должен построить свое произведение на основе чистого живописного ритма (абсолютный ритм), но в силу выявления предметного образа не может (обстоятельства на подложенном им ложном основании).
Выстраивая через ритм свое внутреннее возбуждение, строитель делает первый шаг во взаимодействии с мировой подлинностью, в ней находится неразрывным, подлинным сам. Выстраивая же предмет как практические сооружения через ритмическую деятельность, попадает во власть исключительно харчевого оцепенения. Это уже не абсолютный ритм, а практический полезный. В первом случае он безграничен, во втором граничен, в первом нет преодолений, во втором – преодоление.
Предмет чертится всегда в представляемом начале и потому недействителен. Человек потому преодолевает не подлинность, но представление и предположения преодолевает – во сне преодолевает призрачность исчерченных предметов. Жизнь потому человека окружена предметами-призраками, ставшими фактом физическим, т. е. явью; сон стал как бы бодрствующей жизнью-подлинностью.
Итак, человек еще не прозрел в мире подлинном, еще глаза его не могут различить подлинное, он еще не проснулся, он изыскивает, исследует, создает всевозможные средства-орудия, чтобы пробить скорлупу представлений и выйти к подлинному.
Наука, религия, искусство и много других путей и дорог служат средствами, ведущими к пробуждению, достигающими подлинности. Такова их сущность, борющаяся с действительностью сна. Во сне представлений мира ничто не хочет спать, даже умерших религия собирается пробудить в последний день сна, когда наступит подлинность бытия (мертвое не будет мертвым, и сон не будет сном).
Следовательно, в ней уже существует то сознание, говорящее о дне пробуждения, где уже многое, а может быть, и все окажется подлинностью. Подлинность перестанет быть представляемостью: я, слепой, увижу мир, когда растворится тело мое. В том религия утверждает Страшный суд, в котором одни проснутся, другие нет. Страшный суд будет собой представлять подлинность в виде президиума суда – Сына, Бога и Духа как единого подлинного Бога. Тогда все невидимое, все представляемое станет видимостью и подлинностью, наступит конец представлениям и предложениям, исчезнет сон, наступит вечное бодрствование. Если же Бог останется скрытым – будет скрыта и подлинность, и никто в религиозном мире не воскреснет из вечного сна и представлений, никто в общежитии и науке не увидит подлинности, все будет в том же вечном сне; и представляемый Страшный суд, и второе пришествие – будут только представляемой предметностью как новое средство, освобождающее от сна.
В религии из вечного сна должен пробудить Бог, в общежитии научном будущее; таким образом, Бог и будущее равны в представляемом от них освобождении из сна.
Так всякое учение мыслит в своем существе найти пути освобождения, ищет раскрытия «что» и мыслит познать подлинность. А чтобы познать «что», скрывающее предмет нашего представления, нужен разум, ум, логика, экономия, практика, опыт, цель, т. е. все то, что существует в жизни общежития и образует ее.
Итак, основой религии и науки служит достижение подлинного путем исправления силовых отношений или пробуждения от сна. Но основа не имеет в себе еще ни одной искры, проблеска; даже, возможно, и неизвестно то, в чем предполагают основу. И в этом случае хочу привести аналогию с третьим путем жизни, искусством, в котором существует доказательство пробуждения, существует подлинность, воспринимающаяся как представление предметное; оно не познается в его <искусства> факте подлинностью – факт тот, что в нем предмет физически уже не существует; факт, доказующий, что все существующее фиктивно, подлинность же не имеет существования и представления, не имеет сна предположений, не имеет ни цели, ни смысла, ни разума, нет того существующего, что существует в жизни общежития. Существует же в общежитии предмет, человек, животное,
